Страница 10 из 11
Уже привычно изготовили пушку к походу, взяли её на передок и побыстрее ушли с места своей утиной охоты. Родион говорил лошадям: «Потерпите немного, будет, будет вам отдых». Лес стал редеть, и пришлось поискать место для ночёвки, где упряжка и костёр были бы хорошо укрыты от наземного и воздушного наблюдения. Пока Самойлов-старший с немалым опытом ощипывал и разделывал тушки, а затем готовил из них похлёбку с грибами, Саша предпринял небольшую разведку. Открытое пространство было недалеко, и где-то в километре-другом в наступившей темноте засветились огни деревни. Она была крупнее той, где жили Макарыч и Татьяна Лазаревна. Красноармеец Полухин тщательно осматривал в бинокль каждый дом: надо было понять, кто в населённом пункте хозяин. Но единственное, что удалось выяснить, так это отсутствие в нём автотранспорта или боевых машин с зажжёнными фарами. Также во время наблюдения слух уловил далёкие раскаты канонады – значит, передовая была уже относительно недалеко. Вернувшись к своим, Саша впервые за последние дни неплохо поел – утятины было достаточно, да и вкус у неё был несравним с варёными воронами. Детальное знакомство с положением дел в деревне он решил отложить на завтра, хотя ночью можно было бы без проблем незаметно туда пройти. Но усталость брала верх, и сон его одолевал прямо на ходу. Поскольку для завтрашнего довольно опасного дела ему надо обязательно быть свежим, то ночной караул пришлось нести только братьям Самойловым.
Рано утром Саша занялся приготовлениями к разведке. Он перепроверил ППД и наган, взял три магазина для пистолет-пулемёта и запасные патроны для револьвера, нож и бинокль. Родиону и Илье он скомандовал быть наготове к походу и уходить в лес, если в деревне случится перестрелка. Если он не вернётся до конца дня, то дальнейшее представляется на их усмотрение. В случае решения оставить пушку её надлежало безвозвратно испортить. Бывший студент детально объяснил, как это сделать: надо было выстрелить из орудия с насыпанными в канал ствола землёй и камнями с помощью длинного шнура, а самим перед этим вырыть окоп в полный рост и спрятаться в нём. Перед расставанием братья только и сказали: «Ну, Саш, ни пуха тебе, ни пера!»
С крайней осторожностью красноармеец Полухин приближался к деревне. Однако с её стороны не было слышно ни чужой речи, ни звука моторов, только время от времени кудахтали куры да слышны были удары топора – кто-то колол дрова. Прижавшись к забору, Саша наблюдал за тем, как женщина средних лет разговаривала с девочкой лет десяти-одиннадцати:
– Мама, а скоро немцев, барона и Стеценко Красная армия прогонит? Я в школу хочу! И козочку нашу, Белочку, надо спасать!
– Дочка, тише! Хочешь, чтобы тебя атаман услышал?
– А он сейчас вместе с Торцевым в своей избе сидит и нас не слышит! Я сама видела! Скоро наши солдаты придут? Ведь Красная армия всех сильней!
– Не знаю, Анечка, не знаю!
Момент для вмешательства был просто подходящий, и Саша открыл со скрипом калитку. Девочка с радостью закричала «Ура!», увидев красноармейца в пилотке со звёздочкой и с пистолет-пулемётом в руках, а в глазах её мамы отразился страшный ужас. Аня мёртвой хваткой вцепилась в рукав гимнастёрки, так что бывшему студенту пришлось её подхватить, чтобы поскорее занести в дом, попутно прикрывая её рот свободной рукой. Женщина, всё ещё страшно напуганная, прошла за ними. Она по-прежнему так ничего и не могла сказать, только всё всхлипывала и всхлипывала. Впрочем, рассказ девочки очень быстро прояснил ситуацию.
Десять дней назад в деревню заявился передовой отряд моторизованных частей гитлеровцев. Они отметились «всего лишь» тем, что изнасиловали молодую школьную учительницу с одной из старшеклассниц, избили пожилого колхозника и забрали всю ту живность и еду, которая попалась им на глаза. Всё было проделано с такой быстротой, которая выдавала богатый опыт в такого рода злодействах. Но в полной мере беда пришла, откуда не ждали. Деревенский плотник Стеценко неделю спустя вдруг объявил себя «атаманом» и установил свои собственные порядки, возгласив, что действует во имя немецкого барона фон Бергманна! Опорой ему служили шестеро подручных, которые уклонились под разными предлогами или скрывались от призыва в Красную армию, – на селе спрятаться и переждать опасное время не так уж и сложно. Местные только удивлялись: как такое могло прийти в голову весьма недалёкому плотнику и что это за барон такой? Но хлебнувший на радостях самогона «помощник атамана» уже вечером того дня выболтал всю подоплёку происходящего, которая оказалась сколь невероятной, столь и реалистичной.
Эту часть печальной истории рассказала уже мать Ани, немного пришедшая в себя. Долгое время в деревне жил пасечник Андрей Горцев, тихий такой мужчина лет под шестьдесят. Говорил он с заметным акцентом и как-то иначе, чем остальной люд, но в пчеловодстве разбирался знатно, и никто не сомневался, что живёт он своим честным трудом. Работал единоличником, тихо, не шиковал, хотя доход у него имелся, и, по слухам, он где-то схоронил кубышку с золотыми царскими червонцами. Но батраков не держал, всё делал сам, все налоги с хозяйства платил, так что ни фининспектор, ни даже оперативный уполномоченный НКВД к нему претензий не имели. Иногда в правлении колхоза Горцев просил, чтобы ему помогли с ульями или ещё с чем серьёзным, рассчитываясь первоклассным мёдом, а Стеценко нередко приходил к нему участвовать в тех работах.
За день до прихода немцев в деревне исчезло электричество и перестал работать телефон. Послали человека в правление колхоза выяснить причину, а тот так и не вернулся. А потом нагрянули гитлеровцы, и дней пять люди жили в абсолютном вакууме власти: связи с внешним миром не было, не появлялись ни оккупанты, ни красноармейцы. Селяне просто не знали, что хотя враг и продвинулся далеко вперёд, но стал испытывать первые затруднения в своём «блицкриге», а потому одну часть предназначенных для тыловых нужд войск бросили на передовую, а другую передали в распоряжение айнзацкоманд, охотившихся на евреев и коммунистов. Для удалённой деревни, не имевшей никакого значения в планах наступления и в логистике, решили выделить коменданта и гарнизон по мере возможности, которая пока так и не открылась. И в такой во всех смыслах «серой зоне» пасечник Горцев проявил свою истинную сущность.
Дело было в том, что именно этот человек и оказался самым настоящим «фон-бароном» из Прибалтики. Он принадлежал к древнему роду остзейских немцев и до революции величался как Андреас Готтлиб фрайхерр фон Бергманн. Титул «фрайхерр» собственно и обозначал баронское достоинство. После ухода Русской императорской армии из Риги он активно сотрудничал с пришедшими немцами, стал важным чином в новой администрации, за него хлопотали перед кайзером дальние родственники-аристократы из Шлезвиг-Гольштейна. 1918 год стал для барона страшным ударом: Германия капитулировала, за участие в боевых действиях в рядах немецкого фрайкора новые латвийские власти отобрали у него поместье и неофициально даже назначили плату за его голову. Волей случая ему не удалось бежать в Восточную Пруссию, но с кейсом золотых монет и фамильными драгоценностями он нашёл пристанище в Советской России, где за сколько-то червонцев справил себе документы на имя Андрея Горцева. Будучи в прошлом помещиком, фон Бергманн имел хобби – разводить пчёл, а потому оборудовал по всем правилам и новым веяниям в те «благословенные» времена в своих владениях пасеку, выписывал журналы с книгами по теме и угощал на раутах своих гостей собственноручно добытым мёдом. Теперь ему это пригодилось по полной. Под личиной тихого и работящего пасечника бывший аристократ терпеливо ждал либо шанса более-менее без подозрений уехать в рейх, либо пока солдаты рейха не придут к нему сами. И вот теперь его голубая мечта сбылась.
Поначалу гитлеровцы чуть было его не убили прямо на пасеке, но истошные вопли на чистом немецком языке привлекли внимание обер-лейтенанта, командовавшего передовым подразделением. А уже спустя пять минут бравые солдаты вермахта стояли перед Торцевым по стойке смирно, отдавая нацистское приветствие. На надетом пиджаке, за неимением фрака или парадной военной формы, теперь красовались баронские регалии и ордена кайзеровского «второго рейха». Обер-лейтенант, из молодой поросли прусского дворянства, с благоговением слушал упоминание о некоем графе из штаба Африканского корпуса, который знал и его дядю, и стоящего перед ним фон Бергманна. Пока нижние чины с удовольствием уплетали дарованный им бароном мёд, почтенные аристократы обсуждали план дальнейших действий. Он, собственно, и предусматривал превращение пасечника в господина, если в ближайшие два дня в деревню не прибудут немецкие комендант и гарнизон. Затем надлежало найти пособников для оккупантов, изъять у селян скот и продукты, подготовив их к передаче в ведение заготовительной команды вермахта, а попутно «нейтрализовать» любых нежелательных элементов. Выдав дополнительные охранные документы господину барону на пару с трофейным советским пистолетом ТТ, обер-лейтенант с подчинёнными направились в деревню в распрекрасном расположении духа. Видимо, поэтому «герои-арийцы» и обошлись без убийств, ограничившись «лишь» побоями, грабежом и изнасилованиями.