Страница 14 из 16
После войны перевели на русский язык сборник речей министра пропаганды фашистской Германии Й. Геббельса. В книжке оказалось много цитат и рассказов советского писателя-сатирика М. М. Зощенко. В нашей стране большим поклонником таланта Зощенко слыл Жданов, который создал ему в Ленинграде все условия для творчества. Сборник речей Геббельса дали прочесть Сталину, при этом кто-то подчеркнул красным карандашом все цитаты из Зощенко. Сталин, ознакомившись с книжкой, рекомендовал Жданову усилить идеологическую работу среди писателей, чтобы их произведения не цитировали впредь наши враги.
Так появилось печально знаменитое постановление ЦК о литературных журналах «Звезда» и «Ленинград». Жданову пришлось лично зачитывать доклад перед писательской аудиторией. Он очень резко критиковал Зощенко, которого (хотя тот и не знал) цитировал Геббельс. Досталось и А. А. Ахматовой, стихи которой Геббельс не цитировал, но мог бы. Попало Флиту и Хазину за пародию на пушкинского Евгения Онегина (будто бы тот приехал в послевоенный Ленинград, а его в общественном транспорте затолкали, обругали и обворовали).
За неделю до доклада Жданова состоялось заседание ЦК, где выступал Сталин. Он сказал: «Мы требуем, чтобы наши писатели воспитывали молодежь идейную, а Зощенко – проводник безыдейности. Разве этот дурак, балаганный рассказчик, писака Зощенко, может воспитывать?» Слова, которые использовал в своем докладе Жданов, были еще крепче, однако слово «дурак» он все-таки опустил.
Всех, кого публично критиковал Жданов, перестали печатать. Тем самым «провинившихся» писателей принуждали заняться какой-либо иной деятельностью. Тут уместно вспомнить, что за сто лет до этого за пародию на «Евгения Онегина» Николай I отправил в солдаты студента Московского университета А. И. Полежаева. Так что нынешним писателям относительно повезло. Однако уже через год подобная кампания развернулась против композиторов, потом – против ученых.
Вскоре Жданов умер от сердечного приступа. Почти сразу же было сфальсифицировано «дело» против его бывших сотрудников, работавших в Москве, – их расстреляли (Н. А. Вознесенского, А. А. Кузнецова, М. И. Родионова и др.). В Ленинграде репрессировали 2000 человек, занимавших сколько-нибудь заметные должности (директоров заводов, фабрик, школ, больниц, стадионов, домов культуры и т. д.). Все они попали в ГУЛАГ. Затем пошла вторая волна: члены семей репрессированных. Потом пошла третья волна: те, кто давал им партийные рекомендации. Следом – четвертая волна: члены семей последних. Всего пострадало несколько десятков тысяч человек.
Началась борьба с «безродными космополитами». Неблагонадежными вдруг стали те, кто имел какие-либо контакты с иностранцами. Научные направления, сторонники которых не могли прикрыться трудами именитых соотечественников, объявлялись лженаукой. Такое клеймо получили генетика и кибернетика. На руководящие посты в науке (и не только в ней) ставили демагогов и приспособленцев. Хотя кое-что вредное действительно искоренили, но ущерба нанесли гораздо больше.
А Сталин продолжал судорожные чистки. Арестовал врачей Кремлевской больницы профессоров В. Н. Виноградова, М. Г. Вовси, Б. М. Когана и др. Арестовал своего личного секретаря и члена ЦК А. Н. Поскребышева, начальника своей личной охраны генерала Н. С. Власика. В сложившейся обстановке вполне можно было бы осуществить подмену лекарств, о чем пишут журналисты, изучавшие события тех дней.
Сталин по рекомендации того же Виноградова ежедневно принимал одну таблетку дикумарина – для уменьшения свертываемости крови, то есть для предотвращения образования тромбов. Ежемесячно ему должны были делать анализ крови на содержание протромбина. Между тем в патологоанатомическом заключении отмечаются многочисленные кровоизлияния по всему телу. Значит, либо ему уже несколько месяцев не делали анализа крови, либо подменили лекарство (например, доза активного дикумарина в таблетках была ниже назначенной).
Сердечный приступ у Сталина произошел, вероятно, утром 1 марта 1953 г., когда он был на загородной даче. Он упал на ковер, не успев дать знать охране. Охрана до самого вечера не решалась войти в комнату. Только тогда сообщили о случившемся Л. П. Берии и Г. М. Маленкову. Те приехали ночью, второй раз приехали уже с врачами – утром 2 марта. Это были новые, никогда здесь ранее не бывавшие врачи. Они предпринимали какие-то свои меры, но спасти жизнь 73-летнего пациента не смогли. Присутствовавший при этом сын Сталина, Василий, бросил в сердцах в адрес членов политбюро неосторожные слова: «Вы убили его». Через несколько дней после похорон отца Василия арестовали и без суда посадили в тюрьму.
Вполне логично предположить, что человек, строивший козни против своих ближайших сподвижников, умер вследствие интриг с их стороны. Но они, no крайней мере, не страдали атеросклерозом кровеносных сосудов. Маленков, например, пережил Сталина на 35 лет (Берия был расстрелян через 9,5 месяцев). Однако никаких бесспорных доказательств нет, тут все остается на уровне догадок и предположений.
Как Берия стал английским шпионом
Еще до войны Л. П. Берия был назначен наркомом внутренних дел. В его задачу входило уничтожение бывшего наркома Н. И. Ежова и всех его ставленников (тому в свое время ставилась аналогичная задача: убрать бывшего наркома Г. Г. Ягоду и его ставленников). Потом Берия сметал в лагерную пыль других наркомов, маршалов, генералов, артистов, академиков, писателей, тысячи ни в чем не повинных людей. Всем им предъявлялись стандартные обвинения в шпионаже: до войны – в пользу Польши или Германии, после войны – в пользу Англии или США. По словам Н. С. Хрущева, Берия как-то хвастливо сказал ему: «Я могу любого человека заставить, что он скажет, что имеет прямую связь с английским королем или королевой, и сам подпишет это».
После смерти Сталина оставшиеся у государственного руля члены политбюро испугались, что никому не подконтрольный Берия теперь передавит их всех. Прошло всего 100 дней после смерти «вождя народов», как Берия был арестован прямо на заседании политбюро, а полгода спустя он и его ставленники были расстреляны.
В это время проходил очередной пленум ЦК, на котором – наряду с другими вопросами – решали, как объявить народу, почему расстреляли Берию. С кратким вступительным словом выступил Г. М. Маленков, в то время председатель Совета министров. Маленков рассказал, каким мерзавцем был Берия, как он совсем распустился при Сталине, и что он мог бы натворить, если бы его вовремя не расстреляли. Маленков предложил товарищам высказаться по обсуждаемому вопросу.
Первым взял слово И. Ф. Тевосян, в то время министр черной металлургии. Он поддержал Маленкова в его негативной оценке деятельности Берии, но сказал при этом, что, ругая Берию, народу не следует говорить о злодеяниях Сталина, ибо это взорвет общество.
Н. С. Хрущев (в то время – секретарь ЦК), сидевший рядом с Маленковым, молча кивал головой в знак согласия с оратором.
Потом говорил В. А. Малышев. Он ранее работал министром среднего машиностроения (то есть атомной промышленности), часто имел контакты с Берией, который обеспечивал сверхсекретность всего производства. Малышев поведал собранию, что в технических вопросах Берия был полным невеждой.
«Если мы будем расстреливать за невежество, – подал реплику Хрущев, – то нам придется расстрелять половину членов ЦК».
Затем выступил А. П. Завенягин. Несколько лет тому назад он работал заместителем у Берии и теперь с возмущением рассказывал, как Берия матерно ругал своих подчиненных в присутствии нижних чинов. «Если мы будем расстреливать за матерщину, – опять хмуро бросил реплику Хрущев, – то нам придется расстрелять вторую половину ЦК». По-видимому, Никита Сергеевич неплохо знал тех, с кем работал бок о бок.
Слово взял Н. Н. Шаталин, в то время секретарь ЦК. Он продемонстрировал собравшимся список из 57 фамилий. Это были любовницы Берии, но не все, а только жены, сестры и дочери членов ЦК. Берии, очевидно, доставляло особое удовольствие склонять к сожительству родственниц своих коллег. В зале началось движение. Хрущев снова не удержался от реплики: «За такое надо бить морду, но все же не расстреливать».