Возрождение

– Когда я увидела Филиппо впервые, сердце моё испугалось, а ноги перестали повиноваться. «Мое будущее в его руках», – подумала я и замерла как вкопанная. Он смотрел на меня несколько мгновений, его губы дрогнули, приоткрылись и вновь в умиротворении упокоились одна на другой. Я опустила глаза к полу, но не смогла сделать и шага. Меня выручила сестренка моя Спинетта, это она толкнула меня в спину. Не помню отчетливо, как тогда добралась я до комнатки моей. Но молилась, кажется, я молилась, хотя ноги не держали меня. На следующий день узнала, что Фра Филиппо наш новый капеллан и большой художник. Послушницы смущены были новостью, что этот монах опасен и ужасен… come un mandrillo[18]: ибо больше Бога и рясы своей жаждет вина, денег и женщин.

Ой, простите, не представилась. Лукреция Бути… Родилась во Флоренции в 1435 году в семье лавочника Франческо Бути и Катерины Чакки.

Как помню, мы не жили богато ни дня, но в доме было много радости и детей. Сколько ж нас было? Братьев, сестер, кажется… одиннадцать! Мне было пятнадцать лет, а младшей Спинетте еще меньше, когда отец наш умер. Заботу о большой семье взял на себя наш старший брат Антонио. Он смог всех прокормить, но не обеспечить приданым, а потому, в 1454 году, меня и Спинетту братец отправил сюда, в Прато, для пожизненного проживания в монастыре Святой Маргариты. Здесь мы обе превратились в божьих невест…

Смотрю на Марию Липпи, мать моего друга Джузеппе. На этот раз она проявилась рядом с Лукрецией. Невероятно, но факт, три женщины из разных времен оказались в одно время в одном из домов Прато, связанные невероятной историей прошлого. Неужели это дом Фра Филиппо? Кажется, именно он был разрушен при бомбардировке города в годы Второй мировой. От него тогда остались лишь руины.

– Как бы нам не заплутать среди временных перекрестков, – говорю я, смущенно улыбнувшись.

– То, что является трудностью для тебя, нами воспринимается иначе, – сияет Мария. – Для нас время отсутствует, в это мгновение мы можем видеть события, разделенные в привычном представлении десятилетиями, а то и столетиями. Я охотно расскажу о Филиппо. Совсем немного, лишь то, что известно в Италии почти каждому. А затем…

– Интересно, очень интересно! – Фра Филиппо заботливо помогает Лукреции присесть на деревянный стул с высокой спинкой, украшенной замысловатой резьбой. – Тебе удобно, дорогая?

Руки Лукреции царственно лежат на подлокотниках стула, более похожего на трон. Филиппо, как истинный художник, тщательно поправляет складки пышных одеяний жены. С улыбкой, приоткрыв губы, любуется своей работой и только потом обращается взглядом к Марии. Я вижу, Мария обожает его.

– Итак, я – Филиппо ди Томмазо Липпи родился во Флоренции, в квартале бедняков на улице Ардильоне в 1406 году в семье мясника Томмазо ди Липпи и Антонии.

– Мать будущего художника скончалась от послеродовой горячки, – подхватывает повествование Мария. – Заботы о Филиппо и его старшем брате Джованни взяла на себя сестра отца. Прошло лишь два года, и ушел из бренного мира отец Томмазо. Тётушка, не имея ни сил, ни денег для племянников, спустя шесть лет, отдала их на воспитание монахам Флорентийского монастыря кармелитов. Детство Филиппо было тяжелым и ничто в нём не свидетельствовало о скрытой силе большого таланта.

– Как ничто? – Фра Филиппо выглядит возмущенным до глубин души. – Я рисовал, сколь себя помню! Начал ползать и уже рисовал на земле палочкой. Стал ходить и мои рисунки усложнились. Я даже научился затачивать палочки и делал это сам. Уже тогда я стремился к утонченности в рисунках. Мне повезло. В монастыре мне было с чем работать. Я старательно копировал фрески, забывал о времени, не помнил уроков. Я жил в том, что изображал. Как затворник просиживал в капелле Бранкаччи, ведь её расписывал сам Мазолино! А потом к нему присоединился Мазаччо, который был для меня, как Бог, и я пред ним преклонялся. И это судьба, её рука, знаю! Потому что росписи капеллы завершит не кто-то далекий, а мой сын Филиппино. Это произойдёт в 1480 году, когда меня уже не будет среди живых. Да, Лукреция, наш Филиппино по моим следам придёт в то самое место, – в капеллу Бранкаччи! Фрески Мазолино и Мазаччо вдохновят и его на величайший труд!

– Я видела сокровища церкви Санта Мария дель Кармине и капеллу Бранкаччи лишь однажды. Фрески о первородном грехе, несмотря на свой почтенный возраст, покорили меня. Могу понять чувства Филиппино и ваши, Филиппо… Итак, в пятнадцать лет вы уже стали монахом, – продолжает Мария, – и вас все называли братом. Так проявилось ставшее впоследствии знаменитым имя ваше Фра Филиппо Липпи, в котором «фра» – сокращение от слова frate[19], означающее «брат».

– Да, дорогая! 8 июня 1421 я принял сан в кармелитском монастыре дель Кармине, превратившись в монаха Фра Филиппо Липпи, к слову сказать, брат мой Джованни пришел в монашество там же, но двумя годами ранее. Десять лет жизни я провел в монастыре как монах. Впрочем, мне не было скучно: я рисовал много и усердно. Меня никто не учил, я подражал знаменитым флорентийским мастерам, копируя их фрески. В конце концов, мой талант признали и доверили мне закончить росписи рано почившего Мазаччо. Я справился! Стали появляться небольшие заказы и для других церквей Флоренции. Я был молод, мне хотелось посмотреть мир, и в двадцать пять я ушел из монастыря, не сняв с себя иноческих одежд.

– Биографы говорили и писали всякое, даже будто бы во время плавания с друзьями близ побережья Анконы Фра Филиппо угодил в плен к мусульманским пиратам. После освобождения, похожего на чудо, он добрался до Неаполя, а затем и до Флоренции. Однако я сомневаюсь в правдивости этих слов, – Мария Липпи выжидающе смотрит на пращура.

Ему явно нравится и внимание, и услышанное.

– Девочка моя, конечно, это – абсолютная чушь! Историю с пиратами я придумал за бокалом вина, когда уже вернулся. А что? Соврал так хорошо, что все поверили, а потом еще и приукрасили моё враньё каждый на свой лад. Очень меня развлекло это, мне понравилось, и потом я еще много про себя врал. К чему людям знать, что я странствовал и стремился совершенствовать своё умение, им не интересно это. Впрочем, – он задумался на мгновение, – а я действительно был тогда в плену!

– Но Фра Филиппо из монастыря направился-таки на юг? – Мария окольными путями хочет выведать у художника подробности путешествия.

– Я проделал своими ногами длинный путь на север ради того, чтобы познать особенности венецианской школы живописи. Я был в венецианском плену. Краски Тосканы прекрасны чистотой цвета. В Венеции воздух влажный, словно после дождя, и

краски, особенно в солнечный день, насыщены перламутром. Девочка моя, если нет денег на обучение, двери мастерских не откроются. Я учился у многих, я выбирал для себя учителей сам, я находил тех, кому уже не нужно платить. Там я открыл для себя прелести иной жизни. Я полюбил карнавал, он много обещает, и бывает, что не обманывает. В мой первый венецианский день на площади ко мне подошла девица в маске, взяла за руку и повела за собой. Так я открыл для себя большое удовольствие… Но это скучная тема для вас. Вижу и Лукреция опечалилась. Может, для всеобщего удовольствия мы вспомним наше драгоценное время в Прато? Оно для меня ценнее золота!

От длительного сидения на сундуке в неудобной позе затекли мои ноги. Для беглости записи я положила листы бумаги рядом с собой и писала карандашом по ним столь быстро, что некоторые фразы сжались до неразборчивости. Карандаш лишь на мгновение замер в пальцах моих и, не удержав равновесие, скатился на пол. Мы с интересом наблюдали за его перемещением от меня к Фра Филиппо. Художник ловко поймал диковину и, прежде чем вернуть мне, несколько раз чиркнул грифелем по своей ладони.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

18

Come un mandrillo (итал.) – как похотливое животное.

19

Frate (итал.) – брат