Страница 9 из 12
Вскоре послышался мужской голос, низкий и густой, как гудение осиного гнезда.
- Поглядите-ка, малец! Вылитый маугли. - Над Бориской склонился человек с пышной бородой. - Парень, ты откуда такой?
Ответить не получилось - просто не шевелились губы, а глотка не выдавала никаких звуков, кроме воя.
- Дела-а... - протянул человек и бросил через плечо: - Помоги. Оттащим его в палатку.
Двое ухватили его и понесли. Третий аккуратно придерживали голову, а женщина поправляла лохмотья, поднимала сваливавшиеся с груди Борискины руки с чудовищными ногтями.
Потом Бориска проваливался в забытье, иногда просыпался, слышал голоса: знакомый мужской, порой другой, неведомо кому принадлежавший, скрипучий, как карканье вороны, и очень редко - женский.
Его поили чем-то горьким и теплым. Он падал в пламя, в котором извивался исполинский змей, из чьей пасти вырывались не струи воды, а языки огня. Могучий хвост пытался обвить Борискино тело и сдавить до костного хруста. Сквозь эту вереницу безумных видений ворвалась сильная и прохладная рука, схватила его, потянула на себя, и Бориска вынырнул из пекла.
Вскочил. Мокрая тряпка сползла со лба на нос.
- Очнулся, маугли? - бородатый положил руку на плечо найдёныша и аккуратным, но уверенным движением заставил снова улечься в тёплый спальный мешок. - Тихо-тихо, полежи ещё.
На берегу широкой реки костёр швырял искры в звёздное небо. Темнело. У огня сидела уже знакомая женщина, наверное, красивая по меркам того места, откуда она родом, а по Борискиным -- так краше и не бывает, и с опаской поглядывала на него.
Рядом высокий, похожий на жердь, мужчина потягивал что-то из алюминиевой кружки, и с каждым глотком его острый кадык ходил вверх и вниз.
Сколько раз приходилось Бориске сидеть у ночного костра, но никогда он не ощущал такого умиротворения и покоя. Словно каждый из незнакомцев был не просто человеком, наоборот, кем-то равным боженьке, только не на иконе, а в таёжной глуши.
Бородатый отошел и скоро вернулся с дымящейся миской. Каша! Казалось, никогда в жизни Бориска не ел такой вкусной гречневой каши с крупными кусками мяса.
Бородатый терпеливо подождал, и только когда Бориска заскреб ложкой по дну мятой миски, завел разговор.
- Как тебя зовут, маугли?
Бориска, с трудом ворочая опухшим языком, назвал свое имя. Кто такой маугли, он не смог понять. Может, незнакомцы так своих иччи называют. Или всех найденных в тайге -- ему-то какая разница?
- Видать, ты не один день шёл.
Бориска угукнул.
- В лесу ночевал?
"Маугли" покивал головой.
- А скажи мне, Борис, пошто занесло тебя в такую глушь?
Выпытывает. Зачем? Сказать правду? Нельзя. Про Тырдахой, про деда Федора, про зека. Нельзя! Иначе тут же отправят в больницу для психов или куда похуже.
- К матери еду. В Натару, - выдавил Бориска. - Деда у меня умер. Лесником он был...
Бородач с прищуром посмотрел - как пить дать не поверил! Но промолчал, кивнул, будто дал понять: не хочешь отвечать - дело твое, поможем чем можем, но и держать не станем.
Он достал из-за пазухи карту, подставил её под пляшущий свет костра, поводил пальцем, снова кивнул, бормоча под нос: "Так-так, Натара, Натара... Вот она!"
А потом добавил:
- Отправимся поутру - завтра вечером будешь в своем поселке.
Женщина попыталась возразить, мол, нужно отвезти подростка в крупный посёлок, вдруг его ищут, да и вообще негоже оставлять малолетнего в полных опасностей местах.
Бородач ответил:
- Знаешь, как здесь говорят о том, что нельзя стоять на пути человека и вмешиваться в его жизнь? "Не кричи ветру, что он не туда дует. Не лови его в свою шапку". Считается, что навязать свою волю другому -- грех, за который придётся ответить. Ибо неизвестно, кто или что направляет идущего. Отсюда множество обычаев: встретить с почтением любого бродягу, предоставить кров и еду, не спрашивать ни о чём, не провожать и не прощаться. Вдруг за людьми наблюдают таёжные духи?
Женщина опасливо оглянулась на чёрную стену деревьев.
А Бориска прямо у костра провалился в сон, на этот раз без сновидений.
Утром они тронулись в путь.
Компания путешествовала на небольшом катере. Когда Бориска бывал в Кистытаыме, видел с берега, как моторные лодки бороздили Лену, соперничая с речным змеем в рёве и скорости, и мечтал, что когда-нибудь прокатится на одной из них.
И вот он на палубе катера, но от этого никакой радости. Как натарский змей отнесётся к самым лучшим в мире людям, которые ради него поменяли маршрут, да и вообще вели себя так, будто никого важнее "маугли" нет на белом свете?
Оказалось, бородач был из этих краев, другие, то ли в шутку, то ли всерьез называли его егерем. Спутники егеря - жердявый и женщина - были туристами откуда-то из совсем дальних мест, которые и представить трудно . Жердявый всё больше молчал, стоял на палубе и смотрел вдаль, а женщина, которая поначалу сторонилась Бориски, к середине дня привыкла, стала хлопотать вокруг него: то накрывала его красивым мохнатым одеялом под названием "плед", то приносила что-нибудь вкусное. Чем-то она напомнила горемычную Дашку, но мать никогда не заботилась о нём с такой нежностью.
Бориска больше молчал, может, из-за того, что отвык от людей, но ему было приятно слушать болтовню женщины, густой бас бородача и редкое карканье жердявого, хотя понимал из сказанного он далеко не всё.