Страница 28 из 49
Резюмируя свои размышления о содержании терминов «социальная структура» и «социальная стратификация», Б. Н. Миронов предлагает сочетать две системы социальных координат: с одной стороны, используя понятие «социальная стратификация», следует разложить общество «…на однородные социальные группы (касты, сословия, классы, слои, страты) и ранжировать их в иерархическую систему в соответствии с теми или иными критериями, а с другой – рассмотреть, как взаимодействовали различные социальные группы и каким образом на базе этого взаимодействия рождалась социальная структура как система»[230]. При этом он призывает исследователей помнить, что «всякая социальная структура и стратификация являются в значительной мере условными, так как зависят от критериев, положенных в их основу»[231].
Однако простая констатация «виртуальности» выделения социальных групп не дает исследователю новых инструментов для изучения прошлого. Напротив, доведенная до крайности такая позиция не способствует сближению исследователя и исторической реальности, так как в любом обществе всегда существовала многоуровневая и очевидная для современников групповая дифференциация. Понимая это, Б. Н. Миронов на теоретическом уровне признает важность многомерной социальной классификации и в качестве примера обозначает возможные критерии для выявления социальных страт: они могут быть организованы в иерархический порядок в соответствии с престижем, властью, материальным положением, образованием, знанием, религиозно-этнической принадлежностью и происхождением[232]. Более того, одним из важных критериев социального неравенства он называет «жизненный стиль» представителей определенной социальной группы. Данное понятие, по словам автора, обозначает: «во-первых, поведение человека и предметы его собственности – как он одевается, что ест, как ухаживает за телом и здоровьем, как и где отдыхает и развлекается, которые истолковываются им самими и окружающими как символы положения, занимаемого им в обществе; во-вторых, систему установок, которые предопределяют поведение и представления, свойственные индивидуумам данной социальной группы». Рассматриваемые в комплексе, все эти составляющие определяют положение, при котором «стиль жизни служит не только маркером социального положения человека, но и подтверждением его статуса»[233].
Признание условности любой исследовательской парадигмы, с помощью которой происходит дифференциация общества, актуализирует проблему определения критериев для подобного рода аналитической операции. В связи с этим Б. Н. Миронов справедливо отмечает недостаточность формально-юридического или материально-финансового критерия, так как в действительности социальная «стратификация по объективным критериям дает основание отнести человека к одной социальной страте, в то время как он сам может идентифицировать себя с другой, а его окружение воспринимать его как представителя третьей страты»[234]. Следовательно, утверждает автор, у историка «возникает необходимость оценивать социальное неравенство не только по объективным критериям, но и на основании самоидентификации – на представлении человека о месте своем и себе подобных в обществе (метод самооценки) и перекрестной идентификации – на представлениях людей друг о друге и одних социальных групп о других (репутационный метод)»[235]. Именно поэтому в исследованиях по социальной истории он, ориентируясь на работы П. Бурдьё[236], предлагает руководствоваться рядом принципов социального моделирования, используемых в социологии.
Во-первых, следует помнить, что «большие реальные социальные группы (например, сословия или классы) определяются не только их численностью, составом, социальными границами и другими подобными объективными (субстанциальными) признаками, но также внутригрупповыми и межгрупповыми отношениями»; во-вторых, «конструирование группы должно производиться не по одному материальному критерию, а на основании нескольких критериев, в том числе необходимо принять во внимание представления членов данной группы о себе, о других группах и о социальной иерархии в обществе»; в третьих, «при определении группы следует учитывать, что группы отличаются друг от друга идеологиями, представлениями о социальном мире и способах его изменения». И, конечно, принципиально важно помнить, что «сконструированные» таким образом «группы не являются реально действующими группами; это виртуальные, или группы людей на бумаге»[237].
Не менее проблематичными по сравнению с терминами «социальная структура» и «социальная стратификация» являются такие привычные для историка категории, как «класс» и «сословие». Именно эти категории Б. Н. Миронов называет «главными социальными единицами российского общества периода империи», подчеркивая при этом, что исторически реальность не совпадала с четким делением общества на классы и сословия. По сути, и «класс», и «сословие» являются такими же теоретическими конструктами, как «социальная структура» или «социальная стратификация», а следовательно, историк должен отдавать себе отчет в том, что обозначаемые при помощи данных понятий социальные образования, по словам автора, «следует рассматривать как виртуальные, или как группы людей на бумаге, сконструированные современниками и историками, а не как реально существовавшие»[238].
Признавая условность понятий «класс» и «сословие», Б. Н. Миронов оговаривается, что в силу сложившейся историографической традиции и содержания исторических источников, отражающих существовавшие в обществе представления о групповом и индивидуальном неравенстве, историк «вынужден анализировать виртуальные группы как будто они реально существовали»[239]. Безусловно, подобного рода методологическая саморефлексия необходима и полезна историку, стремящемуся реконструировать ушедшую в прошлое историческую реальность. Однако, на наш взгляд, важно разграничивать степень «виртуальности» понятий «класс» и «сословие». Если первое является предельно обобщенным понятием и редко встречается до середины XIX в. в текстах исторических источников, служивших средством как межличностной, так и публичной коммуникации, то второе понятие нередко использовалось современниками для личной и межгрупповой самоидентификации с конца XVIII столетия.
Рассматривая категории «класс» и «сословие» как привычный и удобный аналитический инструмент для исследования российского общества периода империи, Б. Н. Миронов предлагает сопоставление различных групп российского общества с «классическими» для средневековой Европы сословиями. В качестве критериев автор использует следующие признаки: «…1) каждое сословие имеет специфические права и социальные функции, которые закреплены юридически в обычае или законе; 2) сословные права передаются по наследству, следовательно, приобретаются по рождению; 3) представители сословий объединяются в сословные организации или корпорации; 4) сословия обладают специфическим менталитетом и сознанием; 5) сословия имеют право на самоуправление и участие в местном управлении или центральном государственном управлении (в сословно-представительных учреждениях); 6) существуют внешние признаки сословной принадлежности – одежда, прическа, особые украшения и т. п.; 7) межсословные переходы и браки допускаются, но строго контролируются»[240]. Все эти признаки позволяют определить относительно однородные группы населения, однако даже при таком комплексном подходе, в связи с тем, что сословное законодательство, как правило, не акцентировало внимание на имущественном положении, образовании и ряде иных характеристик индивида, в сословном обществе можно было встретить, например, «бедного образованного дворянина и богатого неграмотного крестьянина или богатого малограмотного мещанина и бедного образованного священника».
230
Миронов Б. Н. Российская империя: от традиции к модерну. С. 325–326.
231
Там же. С. 326.
232
Там же. С. 327.
233
Там же. С. 329–330.
234
Миронов Б. Н. Российская империя: от традиции к модерну. С. 330.
235
Там же.
236
Бурдьё П. Социальное пространство и генезис «классов» // Бурдьё П. Социология социального пространства: сб. ст. М., 2005. С. 14.
237
Миронов Б. Н. Российская империя: от традиции к модерну. СПб., 2014. Т. 1. С. 326.
238
Миронов Б. Н. Российская империя: от традиции к модерну. Т. 1. С. 333–334.
239
Там же. С. 334.
240
Миронов Б. Н. Российская империя: от традиции к модерну. Т. 1. С. 333, 459.