Страница 8 из 90
Я едва различила в темноте, что Шолто улыбнулся. Он ответил очень тихо, как делают все, находясь рядом со спящими людьми.
— А должно что-то случиться, Мерри?
— Не должно, но похоже так и есть, — сказала я.
— Мы твои телохранители, милая Мерри, и отцовство этого не меняет. Я просто оберегаю твой сон, сон наших детей и других отцов.
— На тебе придворные одежды и королевские украшения, в чем-то подобном я видела тебя лишь при дворе фейри. Тебе нет нужды щеголять ими перед людьми, да и передо мной.
— Когда ты поправишься, и доктора освободят тебя от всех ограничений, я с удовольствием надену это в твою постель.
Я подняла взгляд на висевшего летуна, которого Шолто абсолютно игнорировал, как будто я не должна его видеть.
— Ты же знаешь, что я вижу летуна, верно?
Он ухмыльнулся, покивав головой.
— Я и не пытаюсь скрыть их от тебя.
— А смог бы, если бы пожелал?
Он, похоже, обдумал это и только тогда ответил:
— Думаю, что да.
— А смог бы ты скрыть их от самой королевы?
— Я не хочу скрывать их от нее, — ответил Шолто.
Вот тогда я улыбнулась.
— Так вот зачем вся эта демонстрация силы. Королева угрожала нам.
Он вздохнул, нахмурился и заерзал в кресле, что бывало с ним не часто.
— Меня попросили не волновать тебя.
— Кто? — уточнила я.
— Дойл… Ты же знаешь, что это был он, больше ничьи приказы я не стараюсь так четко выполнять. Технически он капитан твоей стражи, а при дворе Неблагих он мой капитан.
— Ты Повелитель Всего, Что Проходит Между при дворе Неблагих, а здесь ты сидишь как король Шолто, правитель темнейшего войска Неблагих. Что же наша королева сказала или сделала, чтобы заслужить такую демонстрацию силы, Шолто?
— Дойл будет недоволен, если я скажу тебе.
— Только Дойл? — поинтересовалась я.
Он снова улыбнулся.
— Не только, но Холод меня не беспокоит.
— Полагаешь, что смог бы победить в дуэли моего Убийственного Холода, но не моего Мрака, — поинтересовалась я.
— Да, — ответил Шолто. Интересно, что он не пытался увиливать или тешить свое самолюбие. Просто констатировал факт: он почитал боевую доблесть Дойла, но не Холода. — И ты используешь их устрашающие прозвища в качестве той же демонстрации силы, моя дорогая Мерри.
— Почему ты говоришь «моя дорогая Мерри» так, как будто это не правда?
— Потому что я не уверен, что кто-то из детей мой.
Я хмуро посмотрела на него.
— Богиня показала мне, что ты являешься одним из отцов.
— Да, но Она не показала мне, и я ни в одном из тройняшек не вижу ничего из кровной линии моего отца.
Его отец был ночным летуном, как те, что живым настилом покрывали сейчас стены и потолок палаты. Его рождение не было результатом изнасилования, ни с одной стороны, просто высокородная сидхе возжелала ночь извращенного наслаждения. Готовность спать с монстрами слуа была одной из тех немногих вещей, что даже при Неблагом дворе считалась порочной. Как Дойл в течение столетий стал для королевы просто Мраком, а Холод — ее Убийственным Холодом, так и Шолто она прозвала своей Извращенной Тварью. Но если первых двух я могу называть этими прозвищами, то с Шолто так поступить я не могла. Он ненавидел, когда его называли Извращенной Тварью и боялся, что когда-нибудь, как Дойл стал лишь «её Мраком», так и он превратится в «её Тварь» или просто в «Тварь».
Шолто казался таким же красивым и идеальным, как и любой из моих любовников сидхов, но таковым не являлся. Не так давно от середины его груди до поистине прекрасного паха располагался пучок таких же щупалец, как внизу у ночных летунов. Магия и вернувшееся благословение Богини и Ее Консорта — богов, которые до этого долго отказывали сидхам в своей милости, за то, что те сами возомнили себя божествами и требовали поклонения — наделили Шолто даром превращать свои щупальца в татуировку. До этого Шолто мог визуально скрывать их пучок с помощью гламура — магии, к которой фейри прибегали, чтобы обмануть глаза смертных, но это была иллюзия, обман. Когда я впервые прикоснулась к нему, а его щупальца в ответ дотронулись до меня, я думала, что не смогу вынести их касание и заняться с ним сексом. Недавно Богиня преобразила его тело так, что оно стало соответствовать внешнему виду, и я узнала, что эти дополнительные конечности могли дарить столь яркое удовольствие, на которое было не способно человеческое тело. Теперь я с радостью приходила к нему в постель, и он ценил, что я полюбила его целиком, безо всякой брезгливости. Я была его единственной любовницей среди сидхов, потому что остальные боялись его, считая свидетельством того, что благородная кровь слабеет, и однажды мы все превратимся в монстров. Они боялись и моей смертной крови, видя в ней доказательство того, что их бессмертие скоро исчезнет.
— Думаю, ты слишком близко к сердцу воспринимаешь все, что касается наследия твоего отца. Возможно, тебе стоит задуматься, не повлияла ли и на детей твоя новая способность превращать свои дополнительные конечности в настоящую татуировку.
Лицо его стало серьезным, словно он задумался над моими словами. Шолто был серьезным человеком, и, как правило, все тщательно обдумывал, порой излишне.
— Ты, возможно, права, но я не чувствую связи с детьми, как другие твои любовники.
— А ты брал кого-нибудь из малышей на руки? — поинтересовалась я.
— Всех, — ответил он. — И ничего не почувствовал, кроме страха уронить их. Они такие маленькие.
Раздался хриплый и тихий голос Галена, он говорил шепотом, чтобы не разбудить малыша рядом с ним:
— Я тоже боялся их уронить, но это прошло. Как только прошло ощущение, что я понятия не имею, что делать, я почувствовал нечто удивительное.
— Я этого не почувствовал, — сказал Шолто.
— У тебя не было возможности остаться и позаботиться о них, как у большинства из нас. Думаю, отцам приходится потрудиться, чтобы почувствовать связь, поскольку малыши не появляются на свет из наших тел.
Гален был ужасен в дворцовой дипломатии и во многих иных областях, в которых другие мужчины моей жизни были хороши, но большинство из них не были настолько проницательны. Это было хорошее качество.
— Вот не думала, что вам так трудно установить связь с малышами, — проговорила я.
Гален улыбнулся.
— Ты чувствовала эту связь на протяжении нескольких месяцев, когда была с ними так близка, как мы никогда не сможем.
— То есть, ты тоже сперва не почувствовал связи с малышами?
— Не такую, лишь после того, как подержал, убаюкал и покормил их из бутылочки. Был момент, когда Аластер посмотрел на меня своими темными глазами, совсем как у Дойла, но это было не важно, он вдруг стал и моим сыном тоже.
Голос Риса прозвучал еще тише. Думаю, он старался не разбудить ребенка, спящего на его груди.
— У меня с Гвенвифар тоже такое было. Она, очевидно, дочь Мистраля, но теперь и моя тоже.
— Подожди, — сказал я. — Разве мы не решили назвать ее Гвенни, прежде чем я уснула?
— Гвенвифар ей больше нравится, — как ни в чем не бывало сообщил Рис.
— Гвенни все волновалась, пока Рис не назвал ее Гвенвифар, и вот тогда она успокоилась, — сказал Гален.
Я хмуро посмотрела на него.
— Она слишком мала, чтобы понимать разницу.
Он улыбнулся в ответ и слегка пожал плечами.
— Она создала небольшую молнию, когда Мистраль впервые прикоснулся к ней, Мерри. Так почему тебя удивляет предпочтение одного имени другому?
Я не могла с ним поспорить, хотя хотелось.
— У Гвенвифар твои волосы, — сказал Шолто. — Но ни у кого из детей нет ничего от меня.
— Мы этого пока не знаем, — возразила я.
— Они слишком маленькие, — добавил Гален. — Дай им хотя бы несколько недель, чтобы выяснить, что они такое, кто они такие.
Шолто покачал головой.
— Я мечтаю о наследнике своего трона. Я достаточно хорошо правил, чтобы Воинство и выбор народа позволили мне передать царствование по наследству, но не в том случае, когда в наследнике нет ничего от Воинства.