Страница 59 из 90
Поскольку он был сантиметров на пятнадцать выше меня, я никогда не считала его коротышкой, но рядом с Красными Колпаками он казался маленьким. Интересно, насколько крошечной я выгляжу рядом с этими огромными гоблинами?
Его голос гремел, наполняя комнату. Один из гостивших солдат-людей называл это командным голосом.
— Мы не бросаем штанги! А раз вы бросили, значит они слишком тяжелы для вас, и вы что должны были сделать?
Рис почти вплотную подошел к груди Красного Колпака, но его голос рокотал по всему притихшему залу. Все вокруг прекратили свои упражнения, чтобы посмотреть, кому там задают трепку.
Красный Колпак что-то пробормотал.
— Не слышу! — снова взревел Рис.
— Понизить вес. Но штанга не была для меня слишком тяжела. Нам просто было нужно выказать уважение королеве Мередит, — ответил Красный Колпак. Он выглядел угрюмым. Алые глаза враждебно прищурились, хотя отчасти дело было в их цвете. Из-за кроваво-красных глаз без белков Красные Колпаки нередко выглядели агрессивными, ну или, по крайней мере, недружелюбными.
— А люди на ТВ бросают штанги и потяжелее, — добавил другой Красный Колпак. Его кожа была такого светло-серого оттенка, что похожа на белую. У него так же было очень похожее на человеческое лицо, не то чтобы привлекательное, зато без наводящих ужас клыков, которыми обладали большинство из них.
Рис развернулся, вставая лицом к лицу со вторым Красным Колпаком. Было почти забавно наблюдать за тем, как огромный гоблин ссутулил плечи, склонил голову, а на лице его отразился стыд перед разгневанной тирадой значительно уступающего ему по размеру мужчины.
Я услышала, как неподалеку проговорил кто-то из сидхов:
— Нам она пока не королева.
Я обернулась и обнаружила одну из самых новеньких беглянок из Фэйри. Согласно нашему принципу, мы принимали каждого фейри, кто хотел покинуть волшебную страну и переселиться в западные земли, но несколько из последних сидхов заставили меня засомневаться в мудрости этого решения.
Фенелла была чуть больше метра восьмидесяти с волосами, спадающими золотисто-блондинистым плащом к ее лодыжкам, когда были распущены, а сейчас они были заплетены в две длинные косы, закручивающиеся позади, отчего сверкали при движении: то в них больше золота, то как будто солнце вплетено в них, а на фоне света и драгоценного сияния ее волос лучилось красотой лицо. Не просто так ее называли Фенеллой Сияющий Волос. Она захлопала своими трехцветными глазами на меня. Сначала мне казалось ее глаза были белыми с двумя ободками желтых оттенков, пока я не поняла, что этот белый вокруг зрачка на самом деле был невероятно светлый желтый цвет как солнечный свет по зиме, затем был ободок цвета масла, и наконец ярких желтых осенних листьев. Я всегда считала, что ее глаза смотрелись бы лучше, если бы волосы не были настолько эффектны, или что она достойна таких же потрясающих глаз, как и ее волосы.
— Есть что мне сказать, Фенелла? — поинтересовалась я.
— Нет, принцесса, нечего.
— Раз тебе нечего сказать мне в лицо, тогда, пожалуйста, воздержись от разговоров за моей спиной.
Она замерла, как будто ее застали врасплох, и даже отточенные веками придворные манеры не помогли этого скрыть, а может я просто не была достойна того, чтобы напрягаться.
— Неужели вы не дадите нам ни капли уединения, хотя бы с собственными мыслями?
— Ваши мысли остаются при вас, но как только они срываются с ваших губ, и я могу их услышать, никакого уединения больше нет.
— Так и быть, принцесса Мередит. Меня беспокоит, что гоблины кланяются вам и называют королевой, когда вы королевой не являетесь… пока.
— Формально я не являюсь королевой гоблинов, это правда, зато я королева слуа.
На ее лице мелькнуло отвращение.
— Ходили слухи, что вы стали королевой Отродья Теней, но те из нас, кто из Благого двора, в это не верили.
— Во-первых, никогда больше не называй так короля Шолто, ты прекрасно понимаешь, что это оскорбление. Во-вторых, отчего же не поверили?
— Вы из того же рода, что и наш король. Чистая кровь сидхов, даже семья вашей матери исходит от света, но я предполагала, что вы не сможете устоять перед порочностью крови вашего отца.
— Ты пытаешься меня оскорбить? — спросила я.
Она казалась удивленной, и я была почти уверена, что искренне. Она просто не понимала, в чем оскорбление.
— Примите мои извинения, мне жаль, принцесса, но ваша мать неустанно рассказывает о порочности и подлости вашего отца, я решила, что вы разделяете ее мнение.
— Было б так, зачем мне тогда оставаться при гнусном и испорченном дворе отца, а не отправиться в Благой двор к матери?
Фенелла, похоже, задумалась над этим, и наблюдая за ее взглядом в этот момент, я поняла кое-что ранее неочевидное мне. Она была не так уж и умна, ни в коем случае не глупа, но и не глубокомысленна. Порой я думала, что и Таранис так же не был человеком глубокой мысли, может его придворные просто отражали его самого?
С другой стороны высокого тренажера раздался спокойный голос:
— Большинство из нас никогда не винило вас, принцесса, в том, что вы предпочитаете править в аду, а не служить на небесах.
Трансер ростом был около ста девяносто сантиметров, может, метр девяносто пять, и тощим даже по меркам сидхов, как будто немного чрезмерно ударился в рост. Руки выглядели крепкими, но не мускулистыми. Если бы он был человеком, можно было бы предположить, что он не очень силен, но когда дело касается фейри, даже сидхов, внешность обманчива.
— Мой отец любил меня, а мать нет. Дети стремятся туда, где их любят, — сказала я.
— Любят. Да что Неблагие знают о любви? — воскликнула Фенелла.
Трансер коснулся ее руки, и я заметила, как она задумалась, о чем он предупреждал ее эти прикосновением. Я взглянула в его глаза трех оттенков синего. Волосы мужчины были обычного золотисто-коричневого цвета и волнами спускались к его плечам. Благие мужчины позволяли своим женщинам отпускать волосы длиннее.
Как часто Трансеру приходилось предостерегать свою жену от необдуманных или слишком смелых слов? На протяжении скольких веков он думал о ней, защищая ее от самой себя? Заговорив, я обратилась к нему:
— Любовь важна для многих из нас, согласны, лорд Трансер?
Он одарил меня долгим взглядом.
— Да, принцесса Мередит, мы согласны с этим.
— Я просто не понимаю, зачем нам нужны эти тренировки, — проговорила Фенелла, и голос ее звучал совсем по-детски, а на лице отражалось непонимание.
— Потому что все охранники тренируются, таковы правила, — ответил Рис.
— Но мы охранниками никогда не были, — возразила она.
— Теперь, любимая, — сказала Трансер, — ты понимаешь, что нам нужно найти способ приносить пользу.
— Я могу прекрасно сервировать стол, провести банкет, но вряд ли буду хороша, защищая кого-то, полагаясь исключительно на физическую силу. В прошлом магии всегда было достаточно.
По секрету, я с ней была согласна, но доверила Рису и Дойлу решать, что делать с фейри, которые искали у нас приюта. Теперь их с нами было так много, что мы и правда должны были позволить им оправдать свое присутствие, но едва ли я когда-нибудь доверю Фенелле защищать себя и что-то, что мне дорого. Свое мнение насчет Трансера я бы придержала, но… Интересно, как Фенелла справляется на огневой подготовке? Что делать с бессмертными, в таланты которых входит лишь быть прекрасными придворными и льстецами? Как они могут пригодится в современном Лос-Анджелесе? Полагаю, здесь существует голливудский эквивалент работы с теми же обязанностями, но леди Фенелла и лорд Трансер недостаточно знакомы с современным миром, чтобы подстроится, а я не слишком любила подхалимов, возможно, потому что никогда не была достаточно могущественна, чтобы они меня окружали, и теперь я им не доверяла.
— Тогда считай, что эти занятия помогут тебе скинуть вес после беременности.
— Мне это ни к чему, — ответила Фенелла.
— Я думал, вы приехали в западные земли, чтобы суметь зачать ребенка, — сказал Рис. Он опустил свои ладони мне на плечи, притянув меня к себе. Я неосознанно обхватила руками его за пояс, и лишь эти объятья помогли мне ощутить себя не такой уж и коротышкой, не такой полненькой, не такой подавленной в отношении изменений моего тела после родов. В объятьях Риса развеялась большая часть зарождавшейся тревоги. Может, все еще дело в постродовых гормонах? Не похоже на меня позволять кому-то вызывать во мне недовольство по отношению к себе.