Страница 46 из 90
Он позволил мне отстраниться, и я резкими, жадными вдохами глотнула воздух, а затем снова толкнулся в мой рот, проникая в горло. Он нашел достаточно жесткий, достаточно быстрый, достаточно глубокий ритм, что был почти совершенным сочетанием силы и удовольствия.
Рис предпочитал помягче, но знал, что я нет, он научился подстраиваться под мои желания и нужды. Я вознаградила его своими криками наслаждения, а затем он толкнулся вперед в последний раз, глубже, с силой притягивая меня к своему телу, отчего каждый сантиметр его члена был так глубоко во мне, как только было возможно, и если с Галеном я управляла ситуацией, это был мой выбор, поэтому я не сопротивлялась, то сейчас все было иначе, и я задергалась. Рис смотрел на меня сверху вниз, удерживая на месте, пока мои глаза не увлажнились, и только тогда отпустил, и я закашлялась. Он полностью покинул мой рот, спросив:
— Это было слишком?
Я покачала головой, прокашлявшись, и ответила:
— Нет, это потрясающе.
— Хочешь, чтобы я кончил так или на твою прекрасную грудь?
— На грудь, — ответила я.
Он крепче стиснул мои волосы, будь на его месте Мистраль, я бы попросила сжать их еще сильнее, но Рис уже был жестче, чем предпочитал, так что меня это устроило. Он снова направил себя в мой рот и горло, на этот раз жестче, быстрее, глубже, так что мне приходилось постараться, чтобы вздохнуть и не закашляться при этом. Если бы он сильнее потянул меня за волосы, то угол чуть изменился бы, и я смогла бы принять его глубже, но ему не хватало немного грубости, чтобы я смогла насладиться этим.
Он заметил это и отстранился.
— Я сделал тебе больно?
— Если ты сильнее потянешь меня за волосы, крепче удерживая, мне будет еще приятнее.
Он, казалось, немного сомневался, но все же сделал то, что я просила, до боли сжав в кулаке мои волосы, для меня это означало, что нужно наконец расслабиться, полностью довериться этой руке, силе Риса, его напору, погружающемуся мне в горло, пока он удерживал меня так, как того хотел. Он держал меня за волосы, используя их как рычаг, чтобы насаживать на себя в тот момент, когда толкался навстречу. Я закатила глаза, и за закрытыми веками пролился изумрудный и золотой свет, такой яркий, что был похож на дневной.
Он отстранил меня от себя, до боли сжимая рукой волосы, и я приоткрыла глаза, чтобы видеть, как он ласкает себя рукой. Он пролился горячей сияюще-белой струей, как если бы лунный свет мог бы стать настолько материален, чтобы окропить мою грудь и остаться на ней блестящими полосами.
Он помог мне лечь рядом с Галеном, а затем устроился с другой стороны от меня.
— Дай мне минутку, и я подам тебе салфетку, — его голос звучал с придыханием от напряжения и пережитого оргазма.
— Я подам, — сказал Гален. — Отдыхай.
Я попыталась сфокусировать зрение, чтобы увидеть ту улыбку, что слышала в его голосе, но пока не настолько пришла в себя.
Рис нащупал мою руку, и мы так и лежали, держась за руки, вспоминая, как дышать, и позволяя угасать пламени и сиянию наших тел, снова становясь похожими на людей.
— Мне было это так нужно, — удалось произнести мне.
— Мне тоже, — отозвался он.
Я сжала его ладонь.
— Спасибо, что был жестче, чем хотел быть.
— Я знал, что это доставит тебе удовольствие, и обязан сделать все, чтобы подарить его тебе, раз уж ты не способна пока на полноценную связь.
— Было хорошо, очень хорошо, — ответила я.
— Я люблю тебя, Мерри.
Я повернулась к нему, чтобы подарить улыбку.
— Я тоже тебя люблю, Рис.
— Я люблю вас обоих, — сказал Гален, вернувшись из ванной с полотенцем.
— Не говори об этом там, где тебя могут услышать репортеры. Они уже исходят пеной насчет Дойла и Холода.
Гален усмехнулся.
— Чувак, я люблю тебя как брата. Брата, с которым я могу находится голышом и делить с ним любимую женщину, но только как брата.
Мы с Рисом рассмеялись, и он подтвердил:
— Только как брата.
— Это настоящая мужская дружба, но все начинает стекать на простыни.
Гален протянул салфетку. Рис привел меня в порядок, ведь, по его словам, это он меня испачкал. Полотенцем, которое он принес, я вытерлась насухо, а затем мы свернулись на постели, высокое тело Галена прильнуло ко мне сзади, а Рис тесно прижался спереди, и мы идеально совпадали. Гален накрыл своей длинной рукой мою, которой я обнимала талию Риса, независимо от их сексуальной ориентации, фейри не имеют ничего против обычных прикосновений. Мы уютно устроились под простыней в залитой солнечным светом комнате и почувствовали сонливость.
— Отчего я могла так устать?
— Меньше недели назад ты родила тройню, — напомнил Рис.
— Я уставший, потому что малыши пока плохо спят, — проговорил Гален, голос звучал приглушенно, как будто он уткнулся лицом в подушку. Будь он пониже ростом, смог бы уткнуться в мои волосы, а так, если бы он это сделал, мы не смогли бы так тесно прильнуть друг к другу, пробовали.
— Как много заботы о малышах легло на ваши плечи? — спросила я.
— Китто всегда рядом, он очень помогает.
— А как насчет остальных?
— Рис вносит свою лепту, — ответил он, обнимая нас обоих своей длинной рукой.
— Мне кажется, это успокаивает. Всегда в голове проясняется, когда держишь на руках ребенка.
— Правда? — спросила я.
— Одни из лучших своих планов я составлял, укачивая детей.
— Я знаю, что у тебя прежде были дети, но не слышала преданий о тебе как о божестве с детьми.
Теперь его тело стало напряженным, и сонливая расслабленность испарилась.
— Это было очень давно, и я не рассказывал об этом бардам. Я держал своего сына на руках, пока он умирал, не так я хотел бы, чтобы меня запомнили.
Я крепко обняла его, а Гален обхватил руками нас обоих и проговорил:
— Соболезную, Рис.
— Я повел его в бой, своего сына. Он был таким же высоким, как его мать, таким же темноволосым, как она. Он был красивым, сильным и смелым, чего еще желать отцу от сына… Он последовал за мной в бой и погиб там. Был убит одним из людских изобретений — взрывчаткой, начиненной железом. Я выследил всех из народа, сражавшегося против нас. Я убил их всех, до последнего ребенка. Уничтожил как расу, понимаете, убил их всех, каждого ребенка, пока их матери молили о пощаде. Мое горе было… чудовищно, и я пытался заглушить его кровью и смертью, и знаете, что я выяснил?
— Нет, не знаю, — мягко сказала я. Мы обнимали его, пока он рассказывал об этих ужасах почти без эмоций, как когда мы делимся чем-то страшным, чем-то слишком болезненным.
— Что их убийство не вернуло к жизни моего сына и не утешило мое горе. Я уничтожил целую расу, века культуры и открытий были потеряны, потому что они поклонялись другому богу и осмелились противостоять мне. Я запретил всем упоминать об этом народе. Вычеркнул их из самой истории, и когда моя месть свершилась в той мере, на какую только я был способен, ярость покинула меня. И осталась лишь скорбь, из-за которой я и уничтожил их, не из-за того, что они сделали, не поэтому на самом деле, а лишь бы направить свое горе в возмездие и не чувствовать боли от потери сына.
Мы обнимали его, ведь это все, что было в наших силах. Я успокаивала его, но именно Гален произнес:
— Я бы уже отдал жизнь за детей и даже представить не могу, как сильно буду любить их спустя несколько лет. Я понимаю, почему ты поступил так.
Мне хотелось обернуться и взглянуть Галену в лицо, но я не могла этого сделать, из всех мужчин в моей жизни он был тем, кто, как я думала, ужаснулся бы поступкам Риса, а не поддержал бы их.
— Я молю Богиню и Бога, чтобы ты никогда не узнал такого горя, но вот что запомни, Гален: что бы ты ни сделал, будет больно, и месть лишь отсрочит эту боль. В конечном итоге я осознал, что злился на самого себя, винил себя, потому что желал этой битвы. Я повел его на смерть. Я был его отцом и подвел его, вот почему я убил их всех. Когда я это понял, мне не хотелось, чтобы барды пели об этом. Я не заслуживал преданий. Я позаботился о том, чтобы этот народ был вычеркнут из памяти, из истории, поэтому сделал то же и с собой. Это кажется справедливым.