Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 3 из 11

– Ты это что, с лопатой? Укропу нарвать отправилась? – поинтересовался он.

– Смородину окопать, – нехотя разжала губы супруга.

– А чего ее окапывать? – забеспокоился дед. – Я же весной ее окапывал!

– Так кое у кого повылазило, что вода по огороду хлещет, сорняки поливает. То-то я не успеваю траву выдергивать.

– А сказать мне, чтоб еще раз окопал – западло?

Баба Тома не то фыркнула презрительно, не то вздохнула тяжко, со всхлипом, словно конь всхрапнул. Что ж это за мужик, которому надо пальцем показывать!

– Легче самой сделать, чем тебе вдолбить! – все же великодушно пояснила она и с сильно преувеличенным отчаянием махнула рукой.

– Да ладно тебе! Сам окопаю, делов-то куча! – и попытался забрать лопату.

– Пошел к черту! – удивилась баба такому рвению и рванула лопату к себе.

– Топай в свою кухню и колготись там! Деловая колбаса! –рявкнул дед и рванул к себе несчастную лопату.

Пару минут они сражались с переменным успехом. В бабу Тому словно бес вселился и что-то ей нашептывал. Поведение деда стало казаться бабе Томе не просто необычным, а подозрительным. С чего вдруг такое упорство? Уже давно бы пора ему было выпустить лопату из рук и сказать свое обычное: ну и дерзай, раз шлея под хвост попала! Видно, и впрямь попала, и придала сил, потому что победу в этой битве титанов одержала супруга.

С неостывшим азартом победителя Тамара, хэкнув, вогнала штык в землю, раз и еще раз… Под штыком что-то хрустнуло, и полупросохшая земля стала на глазах набухать от влаги. Присев, баба Тома осторожненько разгребла мокрую землю и вытащила на свет божий верхнюю половину трехлитровой бутыли. Горлышко ее было закатано жестяной крышкой, хранившаяся в таре жидкость, естественно, вытекла, и в воздухе явственно повеяло самогонным амбре. В нижней части бутыли, разрубленной лихим и метким бабы-Томиным ударом, плескались остатки самогона, безнадежно испорченные насыпавшейся землей.

– Патлатюка чокнутая, – горестно констатировал вышедший из ступора дед Никита и, понурившись в бессильном отчаянии, побрел в дом.

Руки на жену он не поднимал никогда, даже в подпитии. Он даже не сказал своего обычного «тудыть твою в дарданеллу»!

Душа бабы Томы рванулась было вслед деду, разделяя глубину горя супруга. Тамара успела ее придержать, и уста, разлепившись, выплюнули совсем не то, что рвалось из души. Сгусток мстительности и торжества пулей влепился в понурую спину деда Никиты.

– Шесть – семь! – напомнила супруга.

Баба Тома хоть и чувствовала себя не в своей тарелке, но справедливость – превыше всего! Они с дедом вели каждый себе счет побед и поражений в своей нескончаемой поисковой войне и, дотянув до десяти, начинали счет сызнова, чтоб не запутаться в больших цифрах. Довольно долго на тот момент у них держалась ничья, и сегодня удача, наконец, улыбнулась бабе Томе.

* * *

Тамара умерла скоропостижно и легко, во сне, на зависть товаркам и недоброжелательницам. Тромб оторвался, вот же везет людям!

Похоронив жену, дед горевал сильно. Вот кто бы мог подумать! Дети и внуки ожидали, что немного времени пройдет, и найдется шустренькая нестарая бабенка, которая возьмется его утешать, а там вскоре и зудеть начнет в свою пользу, и дом наследует. У всех же свои дети и внуки, все блюдут свой интерес

Да, в общем-то, семейство и не возражало бы против такого расклада. Кому-то уже светило путешествие в мир иной, как дяде Грише, кто-то был финансово вполне благополучен, как его сыновья, кто-то (конкретно – отец Дениса) был пофигистом и не хотел лишних хлопот. К тому же, его последний гражданский брак на тот момент казался крепким, и проживал он на площади жены. А присмотр деду был нужен.

Насколько баба Тома с дедом Никитой блюли супружескую верность, было неизвестно. Но по крайней мере один амурный эпизод за дедом числился. Хотя супруги дружно помалкивали на эту тему, семейство было в курсе. Спутался Никита с дальней их соседкой.

Вдовица Татьяна Сычева жила в паре кварталов ниже по их длинной горбатой улице. Соседи-мужики иногда помогали одинокой женщине по хозяйству. Помощь требовалась периодически и частенько. Запохаживал туда и Никита, тогда еще далеко не дед. Соседка Татьяны подшепнула Тамаре, что уж слишком часто запохаживал. Тамара была человеком довольно сдержанным и замкнутым, не любила публичных сцен и не пошла проторенным путем с битьем окон и тасканием соперницы за волосы.

В те времена про туалетную бумагу в российской глубинке слыхом не слыхивали, видом ее не видывали, зато периодики выписывали в семью много. На производстве подпиской занимался профком, и был свой план по охвату рабочего коллектива различными изданиями. Газеты по прочтении хозяйки резали на аккуратные прямоугольнички и относили в уборные для дальнейшего использования.

Тамара старательно, не поленившись, щедро натерла газету с обеих сторон сушеным перцем, завернула в нее несколько рыбешек свежего посола – дед по этой части был в авторитете – и отнесла Татьяне. Помяни, мол, моих родителей, отцу память. Та, глазками бегая, взяла, не отказалась.

Потом та же Татьянина соседка-осведомительница рассказала Тамаре про шумную разборку в Танькином дворе с участием Томкиного супруга. Татьяна обвиняла недавнего милого друга, что он заразил ее какой-то пакостью, что у нее внизу все горит, зудит и чешется. Дедовы резоны, что у него-то не горит, не зудит и не чешется, Татьяна не хотела слушать. Никита обозвал ее матерными словами, напомнил ей про помощников по хозяйству – его предшественников, дескать, кому бы вякать, да не тебе.

Это была их последняя встреча. Спустя какое-то недолгое время, наверно, когда газетные четвертушки закончились, Татьяна сопоставила нежданный Томкин визит и ее угощение со своей заразной болезнью. А может, к врачу сходила и сделала кое-какие выводы. Во всяком случае, Танька Сычева и супруги Докучаевы остались врагами до конца дней своих.

…Бабенки все не появлялись в жизни вдового деда, ни шустрые, ни нешустрые, ни молодые, ни старые. Денис иногда думал, что дед, как в сору роясь в претендентках, никак не отыщет достойной кандидатуры по квестовым забавам, равной бабе Томе. Теперь ему не от кого было что-либо прятать, придумывать места для хитроумных заначек, поскольку партнерша у него в свое время была достойная. Другую такую еще воспитать надо. Дед затосковал и захирел. Может, потому и возвращению Геннадия в отчий дом обрадовался – родная душа рядом появилась, не какая-нибудь корыстная лахудра. Такой, как Тома, ему все равно не найти. Да и искать уже нет охоты.

Но, в отличие от отца, у которого мужская хозяйственная жилка отсутствовала напрочь, даже попивая в годы своего вдового одиночества, дед хозяйство не запускал. Во дворе у него был порядок. Даже глухая стенка, выходящая в сад и скрытая от глаз гостей, была аккуратно выкрашена в серый цвет стойкой авиационной краской от всякой непогоды.

Стена была общая для летней кухни, бани и сарая с дедовым инструментом – просто одно длинное строение было разделено на три части. С этой глухой стеной тоже был связан комичный эпизод, вспомнил Денис, бродя по саду.

Оказалось, что она вовсе не была такой уж единой и монолитной, и обнаружить этот изъян, вполне рукотворный, довелось бабе Томе. Черт ее понес (или ее знаменитый нюх) в один далеко не прекрасный для деда день погулять по саду. И занес он ее к глухой стене (вот уж нашла место для прогулок)!

Баба Тома, любуясь свежевыкрашенной стеной, окинула ее цепким взглядом, и взгляд натолкнулся на некий пустячок, нарушавший общую гармонию. Чуть-чуть выдавался кирпич в фундаменте на стыке кухни и сарая и нахально дисгармонировал с общей картиной. Озлясь на безрукого мужа, Тамара слегка пнула кирпич, стремясь вогнать его поглубже и восстановить гармонию. Кирпич под ее ногой слегка шевельнулся. Тома нагнулась, раскачала его – и легко вытащила! Пошарила рукой в ямке, а ямка оказалась схроном. А из схрона она выудила старую болоньевую сумку, погрызенную крысами. Погрызены были и деньги, завернутые в сумку. Вот как эти твари могли туда пробраться?!