Страница 40 из 55
— У нас гости?
Настя, которая ещё минуту назад заметно занервничала из-за того, что нам придётся встретиться с её мужем, сейчас только небрежно махнула рукой в нашу сторону.
— Они ищут Хэддока.
— А чего его искать?
Она плечами пожала, а Руслан посмотрел на меня и спокойно заявил:
— Я вас знаю. Вы племянница Хофферсона.
— Зато я вас не знаю, — безразличным тоном отозвалась я и поднялась. — Пойдём, Хед. — Повернулась к Насте. — Спасибо. Мне нужен был этот разговор.
— Да не за что. А если он всё-таки появится…
— Гоните в шею, — весело посоветовал Руслан и развёл руками, встретив осуждающий взгляд жены.
— Я хотела сказать, чтобы вы не беспокоились из-за квартиры. С документами всё в порядке.
Я коротко попрощалась, на Руслана решила не смотреть, и направилась к выходу. Как только дверь за нами захлопнулась, Хедер схватила меня за локоть и поинтересовалась:
— Ну и кто из них лучше? Внешне.
— Кто? — не сразу сообразила я.
— Мужик этот и твой Артём. Только постарайся быть объективной, — попросила она. — Кто?
— Артём, — не раздумывая ответила я, а подружка расстроилась.
— Ясно. Значит, точно сволочь.
Я остановилась у машины и на Хедер посмотрела.
— Почему?
— Потому что мужа меняют, если подворачивается что-то получше. И не смотри на меня так, я не про твоего дядю говорю.
— Я поняла, ты про Артёма.
— Да. А уж если этот хитрющий тип лучше твоего Хэддока, то я даже боюсь представить, во что ты влюбилась.
Я хотела молча сесть в машину, но Хедер меня снова окликнула:
— Ас.
— Что?
— Как ты думаешь, зачем он её искал?
— Чтобы забрать своё.
— Что именно?
— Деньги, Хедер.
— За квартиру?
— Сомневаюсь.
— А почему ты думаешь, что деньги?
— А что ещё можно искать с таким упорством?
Хедер хмыкнула и в машину села, а я в последний раз взглянула на пионы. И вдруг заметила, как шевельнулась занавеска в окне. Кажется, за нами наблюдали.
========== Глава 19. ==========
Прошло несколько месяцев, прежде чем я перестала просыпаться среди ночи, чувствуя себя глубоко несчастной. Перед Хедер и дядей старалась держаться молодцом, улыбалась им, фонтанировала идеями и делилась планами, а на самом деле ночами плакала, чувствуя себя безумно одинокой, а по утрам себя за слёзы ругала. Глупо было плакать. Артёма не было в моей жизни, наверное, по-настоящему вообще никогда не было, я всё себе придумала, он просто мне не мешал. Но всё равно не жалела, несмотря на свои страдания потом. Случилось в моей жизни невероятное приключение, с интересным парнем в главной роли, и он подарил мне счастье, пусть совсем ненадолго. Кто знает, может именно эти дни, именно этого человека я буду вспоминать через много лет, когда кроме воспоминаний ничего не останется. О том, как он дарил мне пионы и просил прощения. И делал это так искренне, словно мы были с ним знакомы до этого задолго и он точно знал, что и как нужно говорить, чтобы я перестала обижаться и улыбнулась. Артём всегда знал, как заставить меня улыбаться. А ещё буду помнить его взгляд и лёгкое: — Сволочь, Астрид.
Хедер предлагала его найти. Поехать в Москву и хотя бы попытаться, но я наотрез отказалась. Зачем? Что я ему скажу при встрече? Простого «здравствуй» явно будет мало. А Артём будет смотреть на меня с жалостью и растерянностью, не понимая, зачем я приехала, ведь ему-то сказать мне нечего. Если бы было иначе, он бы сказал, и возможно не уехал. Хедер же видела, как я мучаюсь, вот и предлагала сложные решения простой, по сути, проблемы.
— Никуда я не поеду, — сказала я ей достаточно твёрдо в один из дней. — И делать ничего не буду. Всё, забыли.
Подружка с сомнением посмотрела, но спорить со мной не стала.
Наверное, дяде она всё-таки о чём-то проболталась, потому что тот, хоть и не спрашивал меня ни о чём конкретном, но смотрел с печалью и сожалением. Я же только улыбалась, демонстрируя готовность бороться с любыми жизненными неприятностями.
До конца лета я не вылезала с крыши. Злилась на погоду, когда та жалела солнца или посылала дождь. Я рисовала. Как сумасшедшая, иногда по неделе ни с кем не встречалась и не разговаривала. Время от времени приезжала Хедер, качала головой, оглядывая бардак, вызывала уборщицу и привозила мне продукты.
— Работаешь на Третьяковскую галерею?
— На себя.
— Похвально. А Йоргенсон уже руки потирает, предчувствуя прибыль?
— Мне всё равно, Хед. Получит он своё или нет. Я просто… остановиться не могу, понимаешь?
— Нет. Но думаю, что ничего плохого не происходит, поэтому я спокойна. Твори, деточка, твори.
Я и натворила. Смотрела на купола церквей и старый город, а на холсте появлялось нечто совсем другое. Моё настроение, мои мысли, моя грусть… Наверное, на самом деле что-то стоящее выходило, потому что Димка так на меня посмотрел, когда увидел первые картины, что я предусмотрительно отошла от него, боясь, что он меня целовать кинется. Правда, и повод у него достойный был. В Москве что-то не ладилось, Йоргенсен переживал, в глазах постоянная тревога, а тут прямо ожил. Снова заговорил о персональной выставке и выжидательно на меня посмотрел, видимо, боясь отказа, но в этот раз я противиться не собиралась. У меня только одно условие было — дать мне возможность отдохнуть.
— Я уезжаю, — сообщила я ему.
— Куда это? — забеспокоился он.
— Какая разница? — Я улыбнулась. — Я еду путешествовать.
— Одна? Что за странная блажь?
— Мне всё равно — странная она или нет. Я уезжаю.
Он задумчиво посмотрел.
— Хочешь, я с тобой поеду?
— Не хочу, Дима. Я отдыхать еду. От тебя в том числе.
Я уехала в октябре, когда осень накрыла город. Ветер обрывал с деревьев последние золотые листья, солнца и тепла было всё меньше, дождь стал не приятным разнообразием, а нудной постоянностью. Дописала последнюю и самую важную свою картину, и после того, как её закончила, поняла, что мне на самом деле стало легче. Легче дышать, думать, жить, и будущее уже не кажется размытым, невзрачным пятном. Мне на самом деле захотелось смены обстановки, новых впечатлений, ярких красок. Кричать захотелось, причём от счастья. Правда, до счастья мне было далеко, это я тоже понимала, но главное, что появилась надежда.
Накануне моего отъезда приехал Димка, чтобы забрать ещё несколько картин, которые собирался отвезти в Москву, долго разглядывал мою последнюю «особенную» работу, а я запретила ему её забирать.
— Почему?
— Я хочу, чтобы она осталась здесь.
— Интересно… А чем тебя так привлекли окна дома напротив?
Я остановилась рядом с ним и тоже стала смотреть на картину. На распахнутое настежь окно, на лёгкую занавеску, которую трепал ветер, на цветы в горшке на подоконнике… Через окно видно большое зеркало в квартире на стене, а в зеркале, если хорошо присмотреться, можно разглядеть силуэт парня. Создавалось впечатление, что он притаился за занавеской и за кем-то подглядывает в окно. Я знала, что он там и за кем наблюдает, а Димка… он просто об этом не догадывался, потому что не чувствовал.
— Иногда мне кажется, что на меня смотрят оттуда.
Йоргенсен нахмурился.
— Кто?
— Не знаю.
— А ты в полицию звонила?
Я посмотрела на него.
— Дима… — начала я, но потом вдруг передумала что-либо ему говорить. — Бери картины и иди, мне собираться надо.
— Куда ты едешь?
— В Лондон. А потом в Мадрид. Или в Марсель. Какая разница, Дима? Я еду путешествовать.
— Мне не нравится, что ты едешь одна. Я не уверен…
— Димочка, тебе не должно это нравиться.
Йоргенсен обернулся в дверях и на меня поглядел с улыбкой.
— А вдруг когда ты вернёшься, всё изменится? Я на это надеюсь.
— Сомневаюсь. Что изменится, то есть.
— А я всё равно надеюсь. Пока?
— Пока, Дима.