Страница 8 из 13
Петр направился к комнате Нины Владимировны, и Ольга перекрестила его вслед.
…Разговор с тещей ошеломил Петра. Нина Владимировна и слышать не хотела о ребенке.
Он, конечно, заявился в самый неподходящий момент – теща сидела в кресле и рассматривала фотографии в альбоме. Машины, детские, издалека разглядел Петр. Она подняла больные, заплаканные глаза, и когда увидела, кто перед ней, в них появилась неприязнь, почти ненависть. Петр скрипнул зубами, но отступить уже не смог.
Как только теща поняла, о чем пойдет речь, она резко поднялась из кресла и встала перед Петром, выпрямившись и опасно сверкая мгновенно высохшими глазами. Несмотря на свой высокий рост, он сразу почувствовал себя маленьким и глупым.
– Вот как! – заговорила она напряженным звенящим голосом. – Вот оно как! Ну конечно, кто бы сомневался! А я знала, я так и знала, что вы попытаетесь свалить эту ношу на нас!
– Нет, я не… – начал Петр, но она перебила его:
– Интересно, как вы себе это представляете? На чьи руки вы собираетесь его свалить?
– Ну… у вас все-таки три женщины в доме, – неуверенно начал Петр, ежась под ее ненавидящим взглядом, – ну… дети там… были у всех, вы умеете… Ну… я-то вообще не знаю, как к нему подступиться…
– Три женщины! Надо же, он все подсчитал! Какой практичный! Но я работаю, мне что, работу бросать? Маму скоро придется няньчить саму, а у Ольги полно работы по дому. К тому же Юрий Григорьевич пишет монографию, ему нужны полный покой, тишина, рабочая обстановка. А не писк, крик и бессонные ночи!
– Я не знаю… Может быть, няню нанять? – стыдливо пробормотал Петр.
– И конечно, это должны сделать мы, да? И платить ей деньги… И поселить ее здесь, у нас… Опять чужой человек в доме!..
«Чужой человек в доме» – это было про него. Когда они с Машкой жили у ее родителей, он ненароком услышал однажды, как Нина Владимировна жаловалась своей подруге Серафиме: «Чужой человек в доме! Живу в постоянном напряжении. Куда ни пойдешь – везде он. Не знаю, сколько еще смогу терпеть!»
Петр тогда удивился. У Лавровых огромная квартира, они с Машей жили в своей комнате, Вовка занимал маленькую смежную детскую. Сам он почти не встречался с Ниной Владимировной. Утром убегал из дому, торопливо попив чаю на кухне, куда теща вообще не заходила – еду ей всегда подавали в столовую. Вечером Ольга кормила его на кухне. Даже у ванной они никогда не сталкивались – в доме были две ванные и два туалета. Чем уж он так напрягал тещу, непонятно. Но после этого подслушанного разговора ему стало очень тяжело жить у Лавровых, и он все чаще после работы уходил к матери. Мать кормила его, жалостливо вздыхая, и однажды сказала: «Может, тебе развестись, Петенька?» Он возмутился: «Как развестись? А ребенок?» И мать с удивившим его равнодушием ответила: «Вырастят без тебя».
Мать к тому времени была уже очень больна и на все смотрела как-будто издалека, не из этой жизни. Видимо, этим все и объяснялось. Через полгода она умерла, и Петр предложил Маше переехать в мамину квартиру. Он ожидал сопротивления, но Маша сразу согласилась. Кто сопротивлялся – так это теща, дело чуть не дошло до материнских проклятий. Но они все-таки переехали.
Надо же, два года прошло, а теща все еще помнит, как он осквернял ее жилище своим присутствием.
– Наверное, бывают приходящие няни, – сказал он, уже понимая, что никакие доводы не подействуют. – А платить ей я буду.
– Вот и прекрасно, – уже спокойнее сказала Нина Владимировна, – нанимайте, платите, при чем здесь мы?
– Абсолютно ни при чем! – уже зло сказал Петр. – Это не ваш внук, его не Маша родила!
– А вот этого не надо, – жестко сказала Нина Владимировна. – Не надо спекулировать на моей любви к дочери. Я прекрасно помню, кто родил, кого родил и от кого! И вы имеете наглость мне об этом напоминать! Вы… Это вы виноваты в Машиной смерти!
Петр опешил. Он-то при чем? Но теща, не давая сказать ни слова, продолжала:
– Вы знали, что у Маши слабое здоровье, что ей ни в коем случае нельзя было рожать, но вам нужен был второй ребенок, чтобы окончательно привязать ее к себе, и вы заставили ее родить! У вас нет ни нормального жилья, ни нормальной работы, денег нет! На что вы рассчитывали, заставляя ее забеременеть, на нас? Конечно, на нас! Вы знали, что мы ее не оставим! Бедная моя девочка, как я уговаривала ее сделать аборт! Не послушалась, маленькая дурочка, и вот чем все кончилось! А какая была девочка! Красавица, умница, какие поклонники у нее были! И вот с кем связалась! И потеряла жизнь, потеряла жизнь!
Она не выдержала и заплакала злыми слезами, отвернувшись от Петра и нашаривая в кармане платок. Петр молчал. У него как будто язык присох к небу. Что она несет!..
Нина Владимировна повернулась и уже спокойнее сказала:
– Ну вот что, решим так: несмотря ни на что, мы согласны вам помочь, мы заберем к себе Володю. Он наш любимый внук, он будет жить здесь, в нормальном доме, а не в панельной халупе, будет ходить в нормальный садик с развивающими программами, потом пойдет в нормальную школу, где учатся нормальные дети, а не хулиганье и алкогольные дебилы с окраины. Школа, между прочим, с углубленным изучением английского. А вам со вторым ребенком будет легче, наймете няню…
Петр отмер.
– Вовка будет жить со мной, – упрямо сказал он.
– Нет, не будет! – отрезала теща. – Вы через полгода женитесь или просто какую-нибудь… приведете! Володя не будет жить с мачехой! Если не согласитесь по-хорошему, я обращусь в суд! Как вы думаете, с кем суд оставит ребенка, со слесарем-наладчиком без гроша в кармане или с нормальными людьми, у которых нормальная зарплата и нормальная жилплощадь?.. Уж будьте уверены, у меня достаточно связей, чтобы правильно решить этот вопрос.
– Вов-ка бу-дет жить со мной! – громко и отчетливо, как для глухой, повторил Петр. И в упор глядя на тещу, добавил: со всем остальным я тоже справлюсь сам. Простите, что зря вас побеспокоил.
Он выскочил из комнаты Нины Владимировны и пошел в прихожую, но тут же вспомнил про Вовку и свернул в гостиную, откуда слышались детские голоса.
Гостиная была освещена только торшером, под которым в кресле сидела Мария Дмитриевна, Машина бабушка. В углу гостиной, у длинной тумбочки, на которой стоял телевизор, суетились дети – Вовка, внук тещиной подруги Серафимы Сева и маленькая Лерочка, дочка Машиной сестры Инны. Они возбужденно галдели, заглядывая под тумбочку. В руках у Вовки была швабра, Лерочка размахивала игрушечной лопаткой, у Севы на шее висел игрушечный автомат.
Мария Дмитриевна, не обращая внимания на детский галдеж, сидела неподвижно и смотрела в одну точку. На коленях у нее лежала забытая книга.
В юности Мария Дмитриевна была очень красива. Петр видел ее портрет в кабинете ее мужа, академика Лаврова: изящная девичья головка в темных кудрях, нездешняя тонкость черт, большие глаза, полуулыбка на красивых губах. Маша была очень похожа на свою юную бабку.
Петр еще помнил ее красивой бодрой женщиной, полновластной хозяйкой лавровского дома с громким, уверенным голосом и быстрой, легкой походкой. Но после смерти мужа она сильно постарела и сникла, стала подолгу болеть и передала все властные полномочия дочери Нине. Смерть любимой внучки еще больше подкосила ее, она почти перестала выходить из дома.
Когда Петр остановился в дверях гостиной, она заметила его и махнула ему рукой.
– Петя, подойди ко мне, дружок!
Он неохотно подошел и присел на край дивана. Ему не хотелось ни о чем говорить.
– Петя, вы разговаривали с Ниной, – полуутвердительно сказала она. – О мальчике, да?
Так, Ольга уже доложила, понял он. Конечно, тещин крик трудно не услышать.
– Что она вам сказала?
– Нина Владимировна объяснила мне, что я не прав, – ответил он, отводя глаза.
– Петенька, не суди ее строго. И поверь мне, все будет хорошо. Никто вас не бросит, мальчик будет жить у нас, а ты будешь спокойно учиться. В этом доме никогда не бросали детей. Сейчас идите с Вовой домой, уже поздно, а вам далеко ехать… Завтра я тебе позвоню. Ни о чем не беспокойся… Кстати, как ты решил назвать мальчика?