Страница 42 из 57
Я очнулся в больнице. Сестра милосердия сидела у моей постели. Заикаясь, я спросил о Вере… Сестра приложила палец к губам. Потом я узнал все от доктора. Подъемная машина упала, Вера и служитель отеля были убиты…
Барон замолчал и неподвижно смотрел перед собой широко раскрытыми глазами, точно видел что-то ужасное.
— Вчера я был у психиатра, — проговорил он, наконец, хриплым голосом. — Но все пожимают плечами и никто не может сказать, чем я болен.
К. Мэтью
МЕСТЬ ПРОФЕССОРА
Из области спиритизма
— Не могу, не могу! Я не смею. Боюсь.
В комнате было темно, только огоньки догоравшего камина, прыгая искорками, освещали ее лицо и глаза, полные страха.
Он взял ее руку и сжал.
— Боишься? Чего? Что моя любовь умрет, когда ты будешь со мной? Что жизнь моей души погаснет при первом дуновении счастья? Клотильда! Клотильда! Я не могу выразить тебе словами, но посмотри в мои глаза! Разве ты не можешь прочесть? Дорогая, любимая, посмотри.
— Нет, нет! Я не смею… Не смею.
Она отшатнулась, закрыв лицо руками.
— Посмотри, посмотри, — зашептал он, притягивая ее.
Открыв глаза, она встретила его страстный взгляд.
— Любишь, любишь, — шептала она, как очарованная.
— Уйдем, нас ждет мир, этот сад любви, и всюду у наших ног будет пышным цветком распускаться любовь. Оставим все холодное и мрачное здесь и поищем храма любви, моя чудная!
Медленно сближались их губы и наконец встретились. От счастья она закрыла глаза. Опомнившись, она вскочила.
— Нет, нет! Я знаю, ты любишь, и не боюсь. Если бы ты даже не любил, а ненавидел, я бы с восторгом пошла на край света твоей счастливой рабой! — Она задыхалась. — Сплетни?! Ты думаешь, они что-нибудь значат для меня?! Наши имена достаточно трепали за эти два года! Мне все равно! — Она протянула ему руки и засмеялась. — Я твоя, твоя, любовь моя, и хочу, чтобы весь мир знал это! В моей любви к тебе нет ничего постыдного. Я замужем, да, но только по имени; я не жена ему, а только «выражение закона природы». Он обращается со мной, точно я вечно под его микроскопом. Я ненавижу его!
— Тогда, моя жизнь…
— Нет, нет! Разве ты не видишь, что я боюсь его, боюсь за тебя! — Ее голос задрожал. — Ты считаешь его полоумным стариком, который на старости лет вздумал заниматься глупостями, вызывая духов? Ты считаешь это безвредной забавой? Если бы ты только знал!
Она села с ним рядом на диван и схватила его руки. Он обнял и прижал ее, дрожавшую всем телом. Невольно ее страх передался ему, и он нервно оглянулся; он чувствовал в комнате чье-то присутствие — ему казалось, что профессор был здесь и слушал их.
— Он был знаменитым ученым, прежде чем принялся за свои исследования! — шептала она. — Он знает все науки Запада и все восточные тайны— он прожил десять лет в монастыре в Тибете. Подумай только об этом. Нет ничего на свете, чего бы он не знал и не мог сделать! Я видела его. — Она вся сжалась и оглянулась. — Я чувствую, что он здесь, около меня, позади нас… Вот здесь, здесь. — С подавленным рыданием она прижалась к нему. — Это безумие, но я уверена, что он знает все, все наши встречи, все…
— Пустяки, дорогая, пустяки, — перебил он ее, выражая уверенность, которой не чувствовал сам. — Если бы он знал, то вмешался бы давно, когда еще не было поздно.
— Нет, нет! — Она содрогнулась. — Он дьявол, дьявол без сердца, без чувства. Он хочет только полюбоваться, что выйдет из «естественного закона природы». Я знаю, он следит теперь за нами и появится в критический момент, а затем… О! — Она откинулась на спинку дивана и закрыла глаза.
— Тогда испытаем его! Пусть наступит этот критический момент. — Клаверинг потянулся к ней. — Уйдем теперь, моя любовь, уйдем сейчас. — Он схватил ее руки и покрывал страстными поцелуями, притягивая к себе все ближе и ближе ее сопротивляющееся тело. — Идем в мой сад, в мой храм любви! Листья шепчут нам привет, цветы распускаются у наших ног! Оставим этот мрачный дом с его холодным дыханием смерти! Идем туда, где сияет солнце любви! Приди ко мне, я умираю от любви к тебе! Идем в наш храм, где ждет нас любовь.
— В наш храм, где ждет нас любовь! Как чудно звучит это!
Она замерла, повторяя эти слова. Камин догорал. Последний искры гасли, умирая, слабо озаряя ее лицо. Кругом тонули неясные тени.
— Идти с тобой, моя любовь, мой господин, уйти из этого холода на солнце!
Ее глаза закрылись в экстазе от нахлынувших чувств, и она склонилась к нему. С неизъяснимой нежностью ее руки обвились вокруг его шеи. Он страстно прижал ее к себе.
— В храме любви! — шептала она, ища его губ. — Любви. — Ее голос оборвался. — Смотри, смотри! — простонала она.
Дверь открылась, и на пороге в лучах ярко хлынувшего света рельефно выделилась фигура профессора. Лицо его было в тени, и одна рука, на которой сверкал изумруд, была поднята над головой. Он стоял, не двигаясь. Клотильда вырвалась из объятий Клаверинга и двинулась к мужу, останавливаясь на каждом шагу и как бы противясь его молчаливому приказу, но — увы! — тщетно.
Профессор отступил, пропустил ее и, не взглянув даже на Клаверинга, молча последовал за ней.
В столовой Клотильда обернулась, ожидая, что он заговорит. Профессор запер дверь и впился в нее черными глазами.
— Ну, что ж, что ж вы молчите? — вырвалось наконец у нее. — Вам нечего сказать?
Тонкие, бескровные губы открылись, извиваясь, как змеиное жало и обнаружив два кривых обломка зуба.
— Очень интересно, очень интересно, — пробормотал он, — поймать мужу жену при таких… таких обстоятельствах.
С жестом отвращения Клотильда отвернулась. У него не было даже человеческих чувств! Открытие ее измены ничего не значило для него.
Молчание нарушалось только тиканьем часов и нервным постукиванием ее ноги о решетку камина. Несколько раз она бросала на него взгляды через плечо, но профессор не двигался. Он казался скорее злым духом, чем живым существом, в длинном сюртуке, висевшем, как на вешалке, на худом теле, с мертвенным лицом, представляющим такой чудовищный контраст с горевшими злым огнем черными глазами и густыми нависшими бровями. Он бесшумно двинулся к столу, и у Клотильды вырвался вздох облегчения.
Все было лучше, чем это ужасное молчание!
— Ввиду некоторых обстоятельств, — начал он, гипнотизируя ее пронзительным взглядом, — я предпочитаю окончить свое земное существование сегодня вечером ровно в 8 часов 35 минут.
— Вы хотите убить себя? — крикнула, задыхаясь, Клотильда.
— Конечно, нет!
Профессор стоял, не двигаясь, как каменное изваяние, только черные глаза сверкали и говорили, что жизнь еще теплилась в этом теле.
— Конечно, нет! Но мои вычисления указали точный момент, когда окончится мое земное существование. Я умру от естественных причин, если говорить не научным языком.
— О! — вырвалось у Клотильды.
— Я желаю быть похороненным, как указано в моем завещании, — продолжал бесстрастно профессор, — и вы должны следить, чтобы мои инструкции были в точности выполнены, — в точности до малейшей детали. Это кольцо с изумрудом, как я уже упомянул в завещании, ни под каким видом не должно быть снято, и меня должны похоронить с ним.
Клотильда бросила взгляд на зловеще сверкающий изумруд и содрогнулась.
Профессор заметил это и насмешливо улыбнулся:
— Мое астральное «я» потребует по крайней мере четырех, даже пяти дней, чтобы привыкнуть к окружающей обстановке. А потому в пятницу ночью я буду уже свободен, чтобы соединиться с вами.
— Со… со… мной? Когда вы будете мертвым?
Клотильда зашаталась.
— Не мертвый, — а астральный. Но это не важный пункт. Обратите внимание на мои приказания. В пятницу в половине девятого вечера вы постучитесь в дверь № 29, Vesta Terrace, Pimlico. Там вас будут ждать мои друзья. Вы выполните все без малейшего колебания и будете ждать моего послания. Вот и все.