Страница 2 из 16
Над этой вполне материальной подоплекой плана высилась идеологическая надстройка – обращение дикарей в христианство и попечение их душ. И испанский король обращается к генералу ордена с этим предложением.
Согласившись, иезуиты потребовали полной автономии – невмешательства в их деятельность со стороны светских властей вплоть до запрета проникновения европейцев на территорию поселений. Миссии, или редукции (так должны были называться будущие поселки от испанского reducir – превращать, обращать, приводить к вере), освобождаются от налогов, и туда разрешается доставлять ружья (вообще-то индейцам строжайше запрещалось пользоваться огнестрельным оружием) в целях обороны от паулистов – рабовладельцев.
Первая редукция была создана в 1609 году. Первоначально поселения располагали на территории, имеющей выход к Атлантическому океану, но набеги паулистов не давали спокойно жить. И тогда решено было перебраться на юго-восток, в глубинный район, ограниченный с одной стороны Андами, а с другой – порогами рек Парана, Парагвай и Уругвай. Таким образом, достигалась максимальная автономия, не только политическая и экономическая, но и географическая. Здесь-то, на огромных пустынных землях, охватывавших около 200 тысяч квадратных километров (половина нынешней территории Парагвая), и осуществлялся этот поразительный утопический проект.
Под колокольный звон. На заре над поселком, состоявшим из многих сотен одинаковых тростниковых, обмазанных глиной хижин, плыл колокольный звон. Он звал на молитву в величественном здании церкви с украшенным золотом алтарем. Потом колокол созывал на работу. Строились в колонну и под бой барабанов, под мелодичные переливы флейты шли на поля. Возделывали пшеницу, рис, горох, табак, в привольных пампасах пасли огромные стада быков и коней, выделывали шкуры, пряли шерсть, обжигали кирпич, производили местный чайматэ. Вечером колокол возвещал отбой, а перед рассветом напоминал мужской половине обитателей хижин о необходимости выполнения супружеских обязанностей.
У святых отцов были все основания гордиться делом своих рук. Эти дикие дети природы, еще недавно ходившие голышом и не брезговавшие человечиной, превратились в земледельцев и ремесленников, исповедовавших веру христову. Конечно, иезуиты не строили иллюзий по поводу своих подопечных. Стоило ослабить контроль, как обитатели редукции могли съесть семена, предназначенные для посева, или забить быка ради куска говядины. Они не голодали, продукты выделялись по норме с общественного склада, там же гуарани получали ткань для пошива одежды. Однако, по мнению их воспитателей, это были дети, смышленые, легко имитирующие ремесленные навыки (в редукциях были даже свои часовщики и ювелиры), но, как писал один из отцов-иезуитов, «никто из них не обладает бо́льшими способностями, понятливостью и способностью к здравому смыслу, чем мы это видим в Европе у детей, которые могут читать, писать, учатся, но которые, тем не менее, не в состоянии управлять собой». И вывод делался такой: «Они должны прожить еще несколько столетий социального детства, прежде чем достичь той зрелости, которая является предварительным условием полного обладания свободой».
Эти святые отцы были мыслителями, им по роду работы исповедников и проповедников полагалось исследовать человеческую природу, а тут попался прекрасный материал, с которым можно было свободно экспериментировать. И к тому же к их услугам был местный опыт. Главный конструктор парагвайской системы отец Диего де Торрес начинал свою миссионерскую деятельность в Перу, где жива была еще память о государстве инков.
Империя инков. В XVI веке Атлантику пересекли более двухсот тысяч испанцев. Это были честолюбивые и алчные неудачники, не нашедшие себе места в метрополии, – разорившиеся купцы, ремесленники, недоучки-студенты, беглые монахи, солдаты, игроки и авантюристы. Легенды об американском золоте кружили им голову.
Когда несколько сотен солдат, предводительствуемые бастардом и свинопасом из Эстремадуры Франсиско Писарро, взяли штурмом Куско – столицу государства инков и вошли в храм бога солнца, увиденное ими превзошло все, что они могли вообразить. Все стены храма были покрыты золотыми листами. Огромная сверкающая пластина с выгравированными над ней чертами бога-солнца висела над алтарем. Эту пластину впоследствии продул в кости известный игрок и лихой кавалерист Мансио Серо де Легикано.
Поражало воображение и государственное устройство империи инков, описанное впоследствии монахами, шедшими в арьегарде отрядов Писарро. По территории, охватывавшей современные Перу, Эквадор, Боливию, север Аргентины и Чили и заселенной двенадцатью миллионами человек (таковы были масштабы этого государства), шли великолепные щебенчатые дороги, не уступавшие некогда проложенным в Европе Римом, в скалах вырубались туннели, через пропасти перебрасывались мосты, вдоль дорог располагались государственные склады, наполненные продовольствием, одеждой, всевозможной утварью. В городах высились роскошные храмы и дворцы знати. Водопровод, бассейны, сады, полные экзотических плодов… И всем этим великолепием располагала цивилизация, не знавшая колеса, железа, плуга (земля обрабатывалась деревянной мотыгой) и верховой езды (передвигаться можно было только пешком или в паланкине). Каким же образом при столь низком техническом уровне могла возникнуть такая высокая материальная культура?
Все дело в том, что за двести лет, с той самой поры как инки – это могущественное и агрессивное племя – пришли сюда, завоевывая местные племена и становясь верхним аристократическим слоем в созданной ими империи, здесь создалась жесткая и строгая система социальной организации общества.
На вершине социальной пирамиды стоял верховный инка – живой бог, неограниченный и недоступный властелин. Затем шли инки – потомки племени завоевателей – жрецы, чиновники, офицеры двухсоттысячной армии. Затем основная часть населения – крестьяне, пастухи, ремесленники. И наконец – государственные рабы – потомки некогда восставшего и усмиренного племени, обращенного в рабство.
Вся земля принадлежала верховному инке, то есть государству. Каждый крестьянин, женившись, получал от властей участок земли, необходимый для прокормления одного человека из расчета посева 45 килограммов кукурузы. Назывался такой участок тупу. При рождении сына ему выделяли еще один тупу. А после его смерти земля возвращалась в государственный фонд. Сырье ремесленникам также выдавалось государством, которому потом сдавались готовые изделия.
Вообще степень огосударствления была необычайно высока. Частная собственность отсутствовала, средства производства выделялись во временное пользование, а плоды труда поступали в распоряжение государства. Крестьяне помимо своих участков обязаны были обрабатывать земли инков, отбывать воинскую повинность, ремонтировать дороги, работать в золотых и серебряных копях. Такая система требовала огромного и разветвленного государственного аппарата, который надзирал, управлял, регламентировал жизнь в мельчайших ее проявлениях.
Для работы крестьяне объединялись в бригады из десяти семей, пять таких бригад составляли более крупный коллектив и так далее, вплоть до объединения в десять тысяч семей.
Трудовой день на поле начинался по сигналу – чиновник трубил в рог со специально построенной башни. Закон предписывал определенное время еды, во время которой семья для удобства надзора держала дверь хижины открытой. Покидать деревню без разрешения не позволялось. Регламентировалось все – размеры жилища, покрой одежды (каждому человеку выдавалось с государственного склада два плаща одинакового фасона и цвета – рабочий и праздничный), прическа и даже сама семейная жизнь. Раз в году каждую деревню посещал особый чиновник, который производил бракосочетания тех, кто достиг определенного возраста. Кому с кем вступать в брак – решал тот же чиновник.
Всякое отклонение от регламента, от нормы жизни – будь то сооружение дома непредусмотренной формы или даже рождение двойни – рассматривалось как проявление враждебной государству силы. Закон требовал не просто соблюдения порядка, но радостного бодрого служения интересам общества. Так, родители девушки, отобранной для человеческих жертвоприношений, совершавшихся по разным торжественным поводам, не должны были ни в коем случае выказывать печали, а даже, наоборот, проявлять радость в связи с тем, что их ребенку оказана такая честь.