Три плюс одна

Петр Ингвин

Три плюс одна

Эпиграф

Наука – обмен одних незнаний на другие.

Байрон

Предисловие

Все современные герои, события и факты в романе – вымышленные.

Все исторические герои, события и факты в романе – подлинные.

Глава 1

Чертовщина из «ящика»

Три плюс одна. Вычесть лишних, должно равняться двум. К общему сожалению, уравнение на выходе давало четыре унылые единицы, что для каждого равнялось нулю. Странная математика, но другой не было, отношения трудно поддаются расчетам.

Грабли в руках Ника скребли землю, будто сдирали кожу. Личность воображаемого недруга тайны не составляла, у всей тройки – Ника, Мирона и Аскера – это был один человек. И он был рядом.

– Естудэ-э-эй… – разносилось над опушкой, и лес отвечал глухим эхом, – оу май траблз симд со фа-а-ар эвэ-эй…

Забравшийся на пригорок Толик копировал древнего Битла: волосы развевались, подобранная с земли ветка изображала гитару. Причем правая рука держала гриф, а левая стегала по воображаемым струнам – мерзавец-перфекционист учел даже то, что Маккартни левша. За это Ник ненавидел его еще больше. Не сэра Пола, естественно.

Одного с Ником среднего роста в остальном Толик был противоположностью: у Ника волосы темные и короткие, у всеобщего университетского любимчика – светлые, длинные, иногда схваченные сзади в хвост, но сейчас отданные на волю ветра. Толик умел подать себя. В меру накачанный красавчик с проблесками интеллекта, столь же редкими, сколь, надо быть честным, незаурядными. Обидно, что острота ума направлялась исключительно на удовольствия – убойные шуточки влекли девчонок, как бродячих псин запах шашлыка. Ни за что не понять, как умная рассудительная Луиза могла запасть на такого.

Ничего, Наташа Ростова в свое время тоже обожглась на Курагине, но досталась Пьеру. Это хоть как-то утешало. А хорошо смеется, как известно, последний.

Не утешало. Сердце болело, и ночи превратились в бессонные – настолько не хотелось быть в очереди последним. Но на вопрос, что лучше – стать для Луизы никем или последним – имелся единственный ответ, который хоть как-то примирял с реальностью. Не можешь ничего сделать – жди, как говорят китайские мудрецы, и мимо проплывет труп врага. Толика Ник врагом не считал, скорее, не по праву удачливым соперником. Не по праву – поскольку личной заслуги в богатых родителях, статной фигуре и смазливой физиономии не усматривалось. С другой стороны, Луиза тоже не виновата в том, что желанна не менее мороженого в жару, и поговорить с ней умному человеку – одно удовольствие. Но то – Луиза, а то – Толик, лишь слепой не увидит разницы. Ник удержал вздох – нельзя показывать чувства окружающим, это смешно и глупо. Достаточно скосить взор на Мирона: нервные движения не соответствовали комплекции, желваки на полноватом лице елозили, как мыши под ковриком, и щеки покрылись пятнами. Да, как и сказал – смешно и глупо. Возникала зависть к Аскеру: как умудряется делать вид, что все равно? Это у горцев в крови, что ли?

Плотная фигура Мирона размашисто качалась в нескольких шагах впереди, коса в руках ускорилась, в полете острия кроме двойной энергии проявилась злость – чувствовалось, кто представляется на месте стебельков.

– Опять выпендривается, – покосившись на Толика, процедил Мирон едва слышно.

– Когда столько девчонок смотрит, и ты бы выпендривался, – выдал работавший рядом с Ником Аскер также негромко.

Ник осторожно обернулся к Луизе: вдруг услышит? Нет, девушка, возившая граблями метрах в пяти, вместе с большинством отвлеклась на «певца».

– Что ты хочешь сказать? – Мирон остановился, его чуть изогнутые внутрь ноги заняли позицию, словно готовились к драке, а коса угрожающе приподнялась. – Они всегда смотрят, но я, в отличие от некоторых, не выпендриваюсь.

С толстыми бедрами и покатыми плечами парень нисколько не походил на бойца. Продолжение пикировки вызовет разве что снисходительные ухмылки со стороны, и Ник поднял руку:

– Предлагаю вычеркнуть глагол «выпендриваться» из лексикона, сегодня он исчерпал лимит.

Занудством от таких разговоров тянуло только для посторонних. Луиза тоже оценила бы остроту, но ее взгляд и мысли приковал лицедействующий выпендрежник. Девичьи руки сложились на торце граблей, взор затуманился, сознание унеслось в мечты.

Обидно до чертиков, а ничего не поделать. Ник переглянулся с приятелями, взоры опустились, и работа закипела с удвоенной силой.

Запах скошенной травы сносил голову, глаза слепило – солнце в сентябре оправдывалось за лето. Зелень местами пожухла, но кланяться осени отказывалась категорически. Под обжигающими лучами поля превратились в фантастический пейзаж, дуга асфальтовой улыбки заставляла лес довольно щуриться, в хвойных усах пряталась насмешка над молодежью, что вместо радости и беззаботности строит внутренние стены. Природа словно обнимала, наставительно целуя в макушку и благословляя на непредставимые в бетонных коробках безрассудства. Окружающее напоминало декорации фильма про любовь, где все, как обожают девчонки: в центре кадра – романтический герой в ореоле славы, вокруг – обожающие почитатели и претенденты на долю внимания, мир сверкает, зрители в ауте. Картинка долго не сотрется из памяти, вызывая нужные ассоциации. Почему у Толика это выходит естественно, а сотвори подобное Ник или кто-то из приятелей – позора не оберешься?

– Оу е-эстудэ-эй кам са-адднли-и… – зычно неслось над головами.

Парни хмурились, девчонки млели. Единственная взрослая в рассаднике наивности и тестостерона, Вера Потаповна, глядела на Толика с нежностью: видимо, напоминал кого-то из далекой юности. Упреков, что работа стоит, не последовало, вместо этого женщина с удовольствием слушала, обмахиваясь списком присутствующих. Все галочки проставлены, отсутствующих ждет наказание, а присутствующих – автобус, готовый отвезти обратно в город. Спасавшийся от жары водитель спал внутри. Вольности студентов, уставших от добровольно-принудительного превращения из обезьяны в человека, возражений больше не вызывали: выделенный участок убран и обихожен, остались последние штрихи.

Фаня, старшая сестра Луизы и однокурсница Толика, взялась подпевать:

– Нау ай нид э плэйс ту хайд эвэй…

Сорванная колючка выступила в роли микрофона.

Ник едва глянул на «бэк-вокалистку». До Луизы Фаине как раку до золота на олимпиаде по свисту. Старшая сестра в чем-то напоминала младшую: похожие волосы ниже плеч, средний рост, влекущие обводы… Но: лицо более вытянутое, цвет волос не русый, а темный, и, главное, голос… Не милое сердцу грассирование, а нечто грудное, обволакивающее, в чем тонешь без спасательного круга любви к другой. Даже не считая лезущих в глаза достоинств по части, противоположной интеллекту, одним лишь голосом Фаня могла заполучить любого.

Могла бы, но не пользовалась колдовской возможностью, за которую другие полжизни отдадут. Она встала чуть позади «певца»: дескать, ни на что не претендую, к царским лаврам не примазываюсь, просто побуду рядом, пока место не занято. Как давно понял Ник, сестер сразила одна беда. Фане тоже нравился Толик. Не мог не нравиться, если с упорством, граничащим с мазохизмом, девушка ежеминутно оказывалась рядом. Но в отличие от Луизы сестра умело скрывала болезнь. Выдавала за дружбу. То ли склад характера, то ли возраст с опытом научили, а чувства прорывались исключительно во взглядах, которые испепеляли очередную конкурентку. Статус одной из приближенных Фаню устраивал – на большее рассчитывать нельзя, а меньшего не хотелось.

Таких, как она, вокруг университетского лидера вилось с десяток. Кто-то вылетал, кто-то добавлялся. Фаворитками, как правило, становились первокурсницы или девушки со стороны. После быстрой отставки они часто оставались в сфере доступности кумира, подхваченные его друзьями. Такая судьба Фане не грозила: о притягательном для Толика эффекте новизны речи не шло, приходилось рассчитывать на что-то другое. Способ нашелся. За счастье быть рядом девушка боролась в роли наперсницы и всепонимающей подруги, которую без проблем для достоинства можно попросить о самом невероятном… и она поможет.