Страница 5 из 16
Часам к десяти супруга Трофимова, проснувшись или проспавшись, сама звонит в реанимацию, справиться о состоянии мужа. Трубку берет заведующий отделением. Повторяет, что ей надо прийти побеседовать лично, что состояние тяжелое. Женщина, по ходу, интересуется:
– Скажите, а кто такой Тютин Василий Иванович?
– Это был наш пациент, лежал в одной палате с вашим мужем. Он ночью скончался.
– А вы что, всем сообщаете, когда у вас кто-то умер?
– Да, мы всем сообщаем. Это наша обязанность.
– Что, всем? Всем родственникам больных, которые у вас лежат в больнице?
– Да всем. Естественно, тем, чей телефон записан.
– Вам что, делать не хуй?
– Извините, но я бы попросил…
– Да идите вы на хуй, я на вас жалобу напишу. Вместо того чтобы работать, вы на телефоне сидите, по ночам людям звоните.
– Да пишите вы сколько хотите. Нам это тоже порядком поднадоело, сами чаще своих родных навещайте.
Через пару часов мадам прилетает в больницу. Сразу бежит к начмеду.
– Мне ваши врачи, мудозвоны, звонят ночью, говорят, что он умер, а помер какой-то Тютин, а мой муж, оказывается, жив, я так не оставлю, я напишу.
Язык уже заплетается, понять, чего она хочет, трудно. Мадам крепко пьяна. Начмед начинает вспоминать, напоминает ли фамилия кого-то из врачей звукосочетание «Тютин» или это просто в глазах посетительницы собирательный образ раздолбаев, засевших в реанимации. Из женской солидарности к пьяному виду мадам относится с сочувствием, еще бы, такая произошла ошибка, любой может выпить с горя, когда ему понапрасну сообщают о смерти самого близкого человека. Звонит в отделение заведующему:
– Так, кто из ваших ночью сообщил женщине, что ее муж якобы умер. Выяснить и ко мне!
Внутри отделения недоразумение выяснилось быстро. Заведующий сам идет к начмеду. Там сидит законная жена гражданина Трофимова и ждет расправы над врачем. Заведующий упреждает:
– Скажите, вот вам лично кто-нибудь сказал, что умер ваш муж? Никто ведь не сказал, что умер именно Николай Ильич?
– Нет.
– Тогда какие у вас претензии? Вон, у нас в собесах при жизни пенсионеров в покойники определяют, а у вас муж жив, и никто его хоронить не собирается. Хотите, лично зачеркну на истории болезни ваш телефон, чтобы вам никто не звонил?
– Нет, не надо, пусть будет, если что случится – позвоните.
– Обещаю, что позвоним. Обещаю.
На этом стороны пока разошлись миром. Случай почему-то сильно развеселил публику и обсуждался целые сутки. Предлагалось ввести услугу – рассылка SMS-уведомлений родственникам о состоянии пациентов. Собрались предложить администрации установить в отделении электронное табло, как в аэропорту. Такой-то прибыл, такой-то вылетел, у кого-то вылет временно задерживается.
Как-то иду на работу, смотрю: на пороге больницы завывает санитарка. Если б не обилие произносимого ей мата, можно было подумать, что он громко читает молитву:
– Господи, спаси. Я иду на работу. Собака. Навстречу бежит. Огромная. В пасти нога. Человечья.
Появился интерес. Остановился выяснить причину.
Санитарка продолжает рассказывать, как ей навстречу попалась собака, несущая человеческую ногу.
– Вы не выпивали, Степановна? – на всякий случай спросил я.
– Да побойся бога, с Покрова в рот не брала. Сейчас мой зять пьет.
Не было сил задуматься над смыслом ответа. Спрашиваю:
– А собака с ошейником была?
– Вроде с ошейником. Здоровая такая. Говорила я, не хер их прикармливать. Разорвали на куски. Человека. Точно разорвали. Морда в крови. С ноги кровь капает. Конец нам всем, господи, всех разорвут. Надо на пустырь идти, там все. Там искать надо.
– Слушайте, Степановна, если собака с ошейником, значит, домашняя. Наверно, из поселка. Наши больничные без ошейников бегают. Может, хозяин в больнице у нас лежит, она и ждет, встречает. А ее хозяина просто по частям выписывают. Вы лучше сходите в хирургию, спросите, не было ли там вчера ампутаций.
Потом подумал:
– Нет, вы лучше не ходите. Сам схожу, узнаю. А то вы еще найдете хозяина ноги, расскажете, как его ногу собаки по поселку таскают. И так человеку тяжело.
Степановна – баба простая. Вполне могла рассказать.
Поднялся в хирургическое отделение. Там в ординаторской был небольшой переполох. Уже звонили из морга и спрашивали дежурного хирурга, где его ноги. Естественная реакция человека на подобный вопрос – это послать на хуй и повесить трубку. Посылать пришлось раза три. Затем все же настойчивость патологоанатома победила, и хирург пошел узнавать, в чем дело. Оказалось, что накануне сделали две ампутации ног, но санитарка из оперблока клялась, что отнесла их в морг. Тут я и рассказал, что одну из ног утащила собака, а где вторая – пока не известно. Заведующий хирургией вздохнул, достал из шкафа три бутылки коньяка и пошел в морг на переговоры. На ходу пригрозив уволить санитарку, а остальных своих сотрудников припугнул, что в следующий раз коньяк будут покупать сами.
Но санитарка оказалась не так уж и виновата. Для мусора есть пакеты. По приказу главного санитарного врача страны они разноцветные. Черные, попрочней, – для бытовых, безопасных отходов, желтые – для опасных, а для отрезанных частей тела – красные. Только все они, кроме красных, складываются рядом на одну помойку. А утром приезжают на мусоровозе мрачные узбеки и скидывают все в один контейнер, им Онищенко не указ. А биологический отход типа отрезанных ног, положено отнести в морг, а потом отдельно сжечь в специальной печи, если хозяин, конечно, не успевает их догнать на этом свете. Догонит – похоронят вместе с ним. А печку растапливать ежедневно лень, не экономично, и частенько все это накапливается в подвале, пока крысы не разносят. Друг рассказывал, как в их больничке крысы таскали по двору уши.
Из экономии красных пакетов на 200 литров никто в больнице не закупал. Для вырезанных потрохов хватает пакетов из магазина «Пятерочка». Они тоже красные. Больше все равно из человека внутренностей не вырежешь. Можно, но обычно просто не имеет смысла. Но тащить отрезанные ноги по улице в продуктовом пакете неудобно, вот и пришлось запихнуть в черный. Санитарка, увидев запечатанный черный пакет, забыла, что там две ноги, и вынесла на помойку.
В обед пришел хозяин собаки. Она с прогулки принесла ему добычу и положила на крыльцо. Устроил скандал. Ногой, завернутой в полиэтилен, швырнул в дежурного врача. Силами двух охранников был выброшен на улицу. Угрожал жалобой. Но тут можно не волноваться, не напишет. Остынет, поймет, что здоровья на всю жизнь ему все равно не хватит и рано или поздно к нам в больницу он попадет. А тут подумаешь, испугался, нога на крыльце валяется. К нам вот часто привозят с оторванными руками и ногами, и ничего. Привыкли. Вот к виду оторванных голов, честно говоря, так и не привык. Но, слава богу, отдельно головы или тела без голов к нам давно не привозили. Врачи на «Скорой» понимают, что фантомные головные боли мы лечить не умеем.
А вот вторую ногу пока не нашли.
Утром звонок из приемного в реанимацию: к вам везут клиническую смерть. Я уже считал оставшиеся минуты до конца смены и уже давно измерял шагами коридор, сравнивая полученное расстояние (75 метров) с количеством половых плиток (0,3 метра плюс 5 мм шов между ними), поэтому встретил клиента прямо у лифта. Санитары выкатывают окоченевший труп мужчины лет 45, с пятнами гипостаза на лице, но, слава богу, еще без признаков разложения. За каталкой семенил дежурный терапевт. На вопрос, где же ты тут увидел клиническую смерть, он попытался сделать пару толчков в грудь трупа, изображая массаж сердца. Моментально терапевт был послан на хуй вместе с трупом и молча уехал обратно в приемное отделение. У входа в отделение реанимации сидели удивленные родственники, два мужика и тетка. Судя по внешнему виду, люди не очень сложные, с отсутствием следов интеллекта на физиономиях. Вероятно, приезжие. Как же такое могло случиться? Только что дышал, мы спокойно спали, вдруг женщина проснулась от его храпа, позвонила брату. Тот приехал на своей машине, они его погрузили на сиденье и привезли в больницу. Всего-то прошло времени часа два, не больше. Тут же рядом, от силы час езды. Спасите. Объяснив двумя словами – он умер – бесперспективность ситуации и проводив родственников, я продолжил свои вычисления. Оставалось работать еще 108 минут.