Отщепенцы

– Бог в помощь! – услышал голос и обернулся на звук. Отер тыльной стороной руки пот со лба, заодно прикрывая глаза от солнца, чтобы увидеть обратившегося к нему человека. Мешковатая ряса и черный платок на голове выдавали в человеке скромного богослужителя женского пола. О возрасте судить, пока не брался. Маленькая отара и пастушья собака рядом с ним указывали на то, что хоть кто-то трудится из этой братии.

– Спасибо, – Ян пошел к человеку, продираясь сквозь высокую траву. Оторвал внимательный взгляд из-под ног и поднял его на человека. – Вы должно быть… – «ангел» закончил уже про себя.

Перед ним стояла девушка невысокого роста и непонятной комплекции под бесформенным одеянием. Но лицо… он в жизни не видел ничего прекраснее! Его черты можно было бы назвать идеальными, если б не коротковатый и совсем не по-монашески вздернутый носик. Высокие скулы красивой плавной формы обтянуты идеально гладкой кожей цвета благородного белого… мрамора. Именно это слово пришло на ум специалисту строительного дела. Но отливала она не холодным блеском бездушного камня, а светилась, словно изнутри, теплым матовым бархатом. Пожалуй, нижняя часть лица казалась тяжеловатой из-за большого рта и чересчур полных розовых матовых губ на фоне остальных аккуратных черт. Глядя на них, так и хочется провести по ним пальцем, чтобы убедиться в их мягкости и прочувствовать полноту. Кажется – надави чуть посильнее и из них потечет нектар, которым они наполнены. Сладкий, дурманящий, который можно слизать языком…

Ян перевел взгляд на глаза девушки, устыдившись своих плотских желаний по отношению к богослужебному лицу. Даже глаза цвета летнего предрассветного неба, когда еще не до конца рассеявшийся туман смягчает резкость пронзительной голубизны, были необычной формы: большие, зауженные к внешним уголкам, обрамленные густой щеточкой темных ресниц. Такого же цвета брови, почти прямые, с легким изгибом на конце. Лоб и шею скрывал черный платок. Она смотрела на него прямо и открыто, ожидая, когда он закончит оборванную на полуслове мысль. Овечки щипали траву, заполняя незапланированную паузу в их переходе. Пес стоял у ног хозяйки и с интересом разглядывал Яна.

Он понимал, что как полоумный пялится на девушку и почти пускает слюни. Наверняка, отвлекал ее от дел и задерживал своим замешательством. Плевать. Он в жизни не встречал человека красивее и хотел получить эстетическое удовольствие от созерцания ее. Заметив, что девушка также внимательно разглядывает его, немного смешался, почувствовав себя настоящим Квазимодо на ее фоне. Безобразный шрам начинался от разорванной брови, пересекал щеку и терялся в многодневной щетине – его он заработал осколком разбитой тарелки, оказавшись в эпицентре разборки, что учинили зэки в столовой. Многочисленные шрамы от рассечений по всему торсу он приобрел, активно занимаясь боксом в последние годы. Да к тому же стоит тут полуодетый – не хорошо как-то… Она может и мужчин-то ни разу не видела, а уж полуголых и подавно. Но, не заметив на ее лице даже малейших признаков брезгливости, он успокоился. Лишь нескрываемое удивление и легкий интерес в глазах. И что-то еще… что-то неуловимое, чему он никак не мог найти определения. Ростовских прочистил горло:

– Вы должно быть… эээ… монахиня? – приподняв целую бровь, попытался угадать. Он не был силен в этих терминах. Губы девушки растянулись в улыбке. Он снова залип на них: вот-вот, сейчас они лопнут, и из них потечет нектар, который Ян не без удовольствия поможет убрать. Своими губами. И языком.

– Я – сестра София, послушница. На сегодня мое послушание заключается в том, чтобы собрать овец, не всех, конечно, и остричь их, пока остальные наносят визит Матушке-настоятельнице в больнице святого Георгия. Она не так давно потеряла равновесие и упала, сильно повредив ногу. Перенесла тяжелую операцию по замене сустава, но теперь уже идет на поправку.

Ян не слушал. Он конкретно залип на ее полных мягких губах, откуда вылетали тихие звуки мелодично-низкого теплого голоса, обволакивая, окутывая его со всех сторон, даря неземное чувство блаженства. Губы перестали шевелиться. Он перевел взгляд на ее глаза и… утонул в них. Сообразив, что пауза снова затянулась от того, что он ведет себя как конченный тугодум, он тряхнул головой, сбрасывая наваждение. Да это не монахиня, или как она там сказала, это – сирена!

– Значит, живешь и работаешь здесь? – качнул головой в сторону монастыря. Безошибочно определив ее возраст гораздо младше себя, он позволил себе дерзость перейти на «ты». Снова ее кроткая, но сводящая его с ума улыбка.

– Живу и несу послушание.

– Как давно?

– Уже лет пять как. Со дня основания монастыря. Как рассказывала игуменья Афанасия, продавался участок, рядом с которым было много свободной земли. Его и выкупили для постройки монастыря. Правда, не весь, а лишь половину. Владельца второй половины, как ни искали, найти не смогли.

Ян хмыкнул – сам черт ногу сломит, ища его там, где он торчал. Еще и под другим именем. Кстати, и ему придется повозиться с документами, восстанавливая право собственности.

На этот раз он вслушивался в слова, чтобы опять не протупить, а потому без пауз продолжил:

– Что с деревней стало?

– Вымерла, – просто ответила девушка, – молодые уехали в город, несколько стариков доживают свой век, а больше никого и нет.

Пес, что терпеливо стоял у ног хозяйки, подошел к Яну, обнюхал его стал тыкаться мордой в ладонь, требуя ласки. Тот потрепал его по загривку.

– Вы – хороший человек, – неожиданно выдало небесное создание, комментируя происходящее.

– Многие бы поспорили, – возразил Ян, выпрямляясь.

– Многие люди? Возможно. Но не животные. Они все чувствуют. – Снова что-то непонятное, нечитаемое в ее взгляде.

Словно в подтверждение ее слов две овечки подошли к Яну и стали тыкаться в его ноги, изучая поверхность штанов и пробуя на вкус их ткань. Овцы – самые пугливые создания на планете, и те не побоялись к нему подойти! Что правда – то правда. Ян всегда ладил с животными. Они тянулись к нему по одним им ведомым причинам.

– Могу я задать вам встречный вопрос? – дождавшись его кивка, девушка спросила, мило склонив голову на бок, – а вы кто?

Ростовских криво улыбнулся:

– Владелец второй половины участка. Намерен отстроиться здесь заново. Надеюсь, не омрачу своим соседством ваше женское поднебесное общество? – с некоторой долей сарказма в голосе, спросил он. «Как бы наоборот не вышло» – подумалось ему.

– Ни сколько, – улыбнулась девушка. Только глаза не улыбались. Смотрели прямо и открыто, но… черт! Да что же не так с ее глазами? – Но, вполне вероятно, вам скоро наскучит уединенная жизнь в этих заброшенных местах, и вы измените свое решение.

– Вряд ли.

– Время покажет, – философски заметила она, – а пока, могу я чем-то быть вам полезной? Может принести воды или?.. – она пробежалась глазами по его обнаженному, блестящему от пота торсу. День был жаркий, и Яна действительно мучила жажда. Он и сам не ожидал, что так увлечется, а потому не взял с собой никакой провизии.

– А есть молоко?

– Сейчас. – Она направилась в сторону монастыря, позвав пса, который улегся у ног Яна и подгоняя длинной жердочкой овечек.

Через некоторое время девушка принесла кувшин вкуснющего прохладного молока и ведро чистой воды с полотенцем для купания после работы.

– Вы так и не назвали свое имя, – напомнила она, наблюдая, как он жадно пьет молоко прямо из кувшина. Две капли не попали в рот и стекали тонкими струйками по подбородку, падали на грудь.

– Ян. А твое? – Она как-то странно взглянула на него и повторила свое.

– София, – смаковал это имя, пробовал на вкус, повторяя снова и снова, когда девушка уже ушла, и он продолжил свой труд. Потом смыл с себя пот водой из ведра и вытерся полотенцем, что так заботливо принесла София. Покоцанные израненные руки приятно охладились.

Только сидя в автобусе на обратной дороге, он понял, что было странного в ее взгляде – он был не по годам тяжелый и уставший, как у мудреца-старца. И он, этот тяжелый взгляд, никак не вязался с ее общим ангельским образом. Откуда такой взгляд мог появиться у молодой девушки, живущей под кровом и защитой монастыря? Ян бы не поверил, если б сам не видел, но… что есть – то есть…