Отщепенцы

Глава 3

Наконец-то Ян остался один. Он прошел в комнату, сел прямо на пол, прислонился спиной к дивану и положил руки на согнутые в коленях ноги. Тишина. Долгожданная, необходимая тишина, в которой он так остро нуждался бесконечно долгие годы заключения. Он закрыл глаза и прислушался – тихо. Нет звуков работающего телевизора, нет разговоров или смеха сокамерников, нет шума производства, нет монотонного гудения голосов под бряцанье столовых приборов. Нет этих постоянных, ни на секунду не смолкающих, непрерывно сменяющих друг друга различных звуков, которые раздражали Яна до крайности. Но будучи не в силах что-либо изменить, он закрывался, замыкался в себе еще глубже, стараясь отрешиться от нервирующей его обстановки и людей.

Как же он устал от них! Вечно всем недовольные и брюзжащие. Или живущие по каким-то своим принципам, формируя жизненные устои, ведомые им одним и рознящиеся с общепринятыми. Или, наоборот, влачащие абсолютно аморальное и безнравственное существование. Они все каждый раз беспардонно врывались в его личное пространство, нисколько не беспокоясь о том, хочет ли сам Ян того. Не спрашивая его разрешения, не проявляя ни малейшего уважения к его приватной зоне, они нарушали ее целостность, с большим трудом собранную по кусочкам, своим нежелательным присутствием в ней. Просто потому что так делали все за неимением иного выбора. Так заведено в любом обществе: люди не думают, хочет ли человек быть вовлеченным в бурный поток жизнедеятельности – его без спроса туда затягивают, полагая, раз он пришел в общество, значит, нуждается в социализации.

Эта песня не про Яна. Он всегда сторонился любой чрезмерной общественной активности, слишком больших и шумных компаний, собраний, даже концертов. Еще на воле, будучи студентом, он старательно избегал шумных тусовок, молодежных вечеринок. Он даже есть предпочитал в одиночестве, всегда отказываясь от предложений одногруппников составить им компанию. Без сожалений пропускал концерты или массовые праздники именно потому, что не переносил вторжения в свое частное пространство. Как же тяжело ему пришлось перестраиваться под лагерный уклад, перекраивая свои желания и привычки под заведенный и годами отложенный механизм системы исправительного учреждения.

И вот, наконец-то, его оставили одного. Вытрепали, вытравили всю душу, истребили остатки скудных эмоций, выморили интерес к жизни и оставили в покое, в тишине. Завтра наступит обычный будний день, люди засуетятся на учебу и работу. Начнется повседневная суматоха, в которой такие личности, как Ян (а он был уверен, что не один такой) потеряются, захлебнутся и растворятся в безликой толпе. Для большинства людей жизнь потечет своим чередом, а для Ростовских наступит переломный момент. Собственно, он уже наступил, когда его вот так внезапно выставили за стены лагеря. И снова круто изменили его жизнь, не спрашивая его самого, снова сломали его более-менее устоявшийся уклад тюремной жизни, под которую хотел – не хотел, а подстроился. И что сейчас делать? Куда податься? Сестренка выкружила справку о найме на работу, но то было полгода назад. Теперь-то он кому нужен?

Ян с силой провел ладонью по лицу и открыл глаза. Встал и прошел в кухню. Открыл пакет молока, налил в стакан и осушил его залпом. Еще в магазине, когда увидел на прилавке, ему дико захотелось молока, и он набрал несколько пакетов. Налил еще стакан, подошел к окну и закурил, не торопясь, смакуя вкус свободной сигареты и молока. Что делать и как жить дальше, он подумает завтра, а пока будет получать удовольствие от тишины и темноты ночи.

Налил еще молока, выключил свет, пододвинул стол к окну и сел прямо на него, чтобы сполна насладиться бледным мерцанием звезд, впитать в себя шепот ночи, погрузиться с головой в спокойное, безмятежное пространство темноты…

Всю неделю Ян упивался тишиной по ночам и отсыпался днем. Лишь через неделю он впервые вышел из дома за продуктами и одеждой, сообразив, что обычной, гражданской, такой, чтоб по размеру, у него и нет. Он не стал заморачиваться насчет нового телефона и прочих современных гаджетов – старый есть, звонит и ладно. Так протекали его дни: медленно, монотонно, кому-то может показаться смертельно скучно. Но он менял свои привычки, приспосабливался к новому укладу жизни, притирался к новому окружению, адаптировался, в общем. Чем дольше он оставался в современном свободном обществе и чем больше к нему приглядывался, тем сильнее крепло его желание сменить место жительства и тем неудержимей его тянуло уйти подальше от людей, от шума и гама, что они создают на пустом месте.

Он вспомнил, с тихим скрежетом сердца, ибо воспоминания те были крайне тягостные и болезненные, но все же вспомнил о доме на краю небольшой деревушки, что когда-то купил его отец и перевез туда всю семью. То смутное, тяжелое время, когда переворот страны государственных масштабов затронул всех без исключения жителей, обрушив на их плечи небывалую доселе разруху, отобрав много нажитого ценного имущества тем самым сильно подкосив их. Многие люди лишились зажиточной жизни и накопленных благ. Вот и его отца коснулся тот кризис, вынудив продать роскошную просторную квартиру в городе, чтобы рассчитаться с долгами, и купить полуразвалившуюся халупу в глухой деревне. Это его здорово подкосило. Он стал беспробудно пить и поднимать руку на мать, носившую тогда под сердцем Инну. Все это происходило на глазах у девятилетнего мальчика, который не мог повлиять на безобразное поведение своего отца, но быстро понял, что когда его не видно и не слышно, отец не кричит на мать за наличие голодных ртов в их бедственном положении. Родилась сестра, и если Ян помнил времена, когда они жили в квартире в мире и ладу, и отец души не чаял в матери, то сестра не видела даже бледной тени тех добрых отношений. Она росла в гнетущей атмосфере упреков, обвинений, слез и рукоприкладства. Только брат являлся ей поддержкой и опорой.

Ян же с каждым прожитым кошмарным днем все больше укреплялся в желании покинуть этот дом и сменить имя, чтобы никак, даже по документам, не быть причастным к извергу, в которого превратился его слабый духом, немощный отец. Он подрастал, крепчал и стал защищать мать, заступаясь за нее перед отцом. Она всегда была доброй, мягкой, уступчивой и ведомой женщиной. Шла за отцом в хорошие времена, и не смогла его оставить, когда он запил. Лишь когда сын научился давать сдачи отцу, тот стал реже поднимать руку на домочадцев. Мать, каким-то чудом еще тогда убедила его переписать дом на детей – Зоштич Яна Яковлевича и Инну Яковлевну.

Ян поступил в институт в городе и уехал жить к бабушке по материнской линии в квартиру. Младшая сестра слезно умоляла взять ее с собой, да только кто ее отпустит? Первым делом он взял себе девичью фамилию матери и ее же отчество. Имя оставил, потому, как им нарекла его мать, и оно ей очень нравилось. И так Ростовских Ян Ярославович стал учиться на профессию «инженер-строитель». Через год скончался отец, а еще через год мать повторно вышла замуж. Мужичок с виду был тихим, покладистым, учил детишек младших классов. Жизнь наладилась: Инна с отчимом ладила, Ян тоже, когда приезжал в гости на каникулы. Он подлатал дом, мать навела в нем уют, и получилось вполне неплохое, даже милое гнездышко. Потом у матери обнаружили раковую опухоль, и через некоторое время она ушла в мир иной. Тогда Ян решил перевестись на заочное обучение, чтобы работать и помогать семье. Кто бы мог подумать, что этот кроткий, скромный человек попытается изнасиловать свою же тринадцатилетнюю падчерицу? К тому времени Ян перебрался к ним и ездил в институт оформлять документы о переводе. Словно само провидение вмешалось в их судьбу, заставив его вернуться домой за забытыми бумагами и застать отчима в очень нелицеприятном положении.

Ян как с цепи сорвался. Впервые в жизни он озверел настолько, что перестал контролировать свои действия. Слезная истерика маленькой заставляла его наносить все новые и новые удары, пока мужчина не перестал сопротивляться и растекся по полу бесчувственным окровавленным куском плоти. Он скончался в больнице от полученных травм, а Яна упекли за решетку. В двадцать два года жизнь молодого, подающего надежды специалиста в области строительства оборвалась. На четырнадцать лет парень словно выпал из обычной нормальной жизни. С горем пополам он доучился в лагере, но кому нужен его дырявый диплом и справка о трудовой, даже не по профилю, деятельности в колонии? Вот в чем вопрос.