Страница 14 из 24
– Тебя к телефону. Ян Видар, – сказала она.
Телефон был внизу, в гардеробной. Я спустился, закрыл дверь и взял трубку.
– Ну, что там у тебя? – спросил я.
– Беда, – сказал Ян Видар. – Сволочь Лейф Рейдар…
Лейф Рейдар был его брат двадцати с чем-то лет, он ездил на тюнингованной «опель-асконе» и работал на паркетной фабрике фирмы «Боен». Вся его жизнь была обращена не на юго-запад, в сторону Кристиансанна, как у меня и большинства из нас, а на северо-восток, на Биркеланн и Лиллесанн, из-за чего, наряду с разницей в возрасте, я не мог толком разобраться в нем, что он за человек и что у него на уме. Он носил усы и часто ходил в очках-«авиаторах», но не то чтобы был обычным пижоном – некая корректность в его одежде и манере держаться говорила совсем о другом.
– И что он?
– Он нашел в саду пакеты с пивом. Нет чтобы пройти мимо! Казалось бы, на хрена ему это. Урод. Шкура лицемерная. Наорал на меня, представляешь? Уж кто бы говорил: тебе, мол, еще только шестнадцать, ну и так далее… А потом пристал с ножом к горлу, кто покупал пиво. Я, само собой, не сказал. Какое его собачье дело! А он говорит, если я не скажу, он все отцу доложит. Святоша нашелся! Такой… Да на хрен пришлось, короче, сказать. И знаешь, что он тогда сделал? Что придумал этот мудак?
– Нет, – сказал я.
Порывы ветра вздымали над амбаром снежную пыль. В сгущающихся сумерках тихо, почти таинственно, мерцал льющийся из нижних окон свет. Вдруг в нем что-то мелькнуло. Наверное, это папа, подумал я, и действительно, в следующий миг в окне показалось его лицо, он глядел прямо на меня. Я отвел глаза и отвернулся в сторону.
– Он запихал меня в машину и повез к Тому вместе с пакетами.
– Да ты что?
– Говнюк поганый! И наслаждался, гад. Какой он молодец. Это он-то! Я прямо охренел от такого, твою мать!
– А дальше? – спросил я.
Я бросил взгляд на окно, но лицо уже исчезло.
– А что дальше? Сам понимаешь. Он наорал на Тома. Затем велел мне отдать пиво Тому. Я отдал. А Тому велел, чтобы отдал мне деньги. Точно сопливому малолетке! Как будто он сам такого не делал в свои шестнадцать! Твою же мать! Как же он упивался, какой он молодец, упивался, когда вез меня туда, когда орал на Тома.
– И что теперь делать? Идти без пива? Не годится.
– Нет. Я мигнул Тому, когда мы уходили. Он меня понял. Потом я позвонил ему из дома и извинился. Он сказал – ладно. Мы решили, что он поедет к тебе один. Но подберет меня по дороге, так что я смогу вернуть ему деньги.
– Вы что – едете сюда?
– Да, он будет через десять минут. Так что через пятнадцать минут будем у тебя.
– Дай мне подумать.
Только тут я заметил лежащего на стуле возле телефонного столика кота. Он глянул на меня и принялся вылизывать лапку. За дверью в гостиной заработал пылесос. Кот обернулся на звук. В следующий миг он уже успокоился. Я наклонился и почесал ему шейку.
– Не вздумайте подъезжать к дому, ни в коем случае. А пакеты можно оставить где-нибудь на обочине. Там их все равно никто не найдет.
– Может, под холмом?
– С той стороны, где наш дом?
– Да.
– Под холмом, где стоит наш дом, через пятнадцать минут?
– Да.
– Ладно. И скажи Тому, чтобы он возле нас не разворачивался, и внизу, возле почтовых ящиков, тоже не надо. Немного дальше за нами есть карман. Лучше бы там, хорошо?
– Хорошо. До скорого.
Я положил трубку и зашел к маме в гостиную. Она разбирала пылесос и оглянулась на меня, когда я вошел.
– Я хочу забежать к Перу, – сказал я. – Поздравить его с Новым годом.
– Беги, – сказала мама. – И поздравь от нас его родителей, если их увидишь.
Пер был младше меня на год и жил по соседству, в паре сотен метров ниже по склону. Пока мы тут жили, я чаще всего проводил время с ним. Мы играли в футбол когда только могли: и после школы, и по выходным, и во время каникул, но для серьезной игры важно было собрать побольше народа; если это не удавалось, мы могли часами играть двое на двое, а если не получалось, то мы играли одни – я и Пер. Я бил по его воротам, он – по моим, я подавал мяч ему, он – мне, или играли на пару, как мы это называли. Мы продолжали это изо дня в день, даже после того, как я поступил в гимназию. Еще мы купались либо под водопадом, в глубоком месте, куда можно было прыгать со скалы, либо внизу у порогов, где стремительный поток сбивал нас с ног. В плохую погоду, когда на улице нечего было делать, мы смотрели у него видео в подвальной комнате или просто болтали, забравшись в гараж. Мне нравилось там бывать, семья у них была дружная и сердечная, и, хотя отец Пера меня недолюбливал, меня там все равно принимали. Но хоть я и проводил с Пером большую часть времени, я не считал его за друга и не упоминал о нем в какой-либо другой связи: он был, во-первых, младше меня, уже ничего хорошего, а во-вторых, деревня деревней. Он не интересовался музыкой и не имел о ней никакого понятия, не интересовали его ни девушки, ни выпивка, и он преспокойно проводил выходные дома с родителями. Он мог запросто появиться в школе в резиновых сапогах, ходил в вязаных свитерах и вельветовых брюках, джинсах и майке, из которых давно вырос, с надписью «Кристиансаннский зоопарк». К тому времени, как я сюда переехал, он еще ни разу не съездил в город один. Книг, кажется, вообще не читал, в основном довольствуясь комиксами, которыми, впрочем, я и сам не брезговал наряду с нескончаемой чередой книжек Маклина, Бэгли, Смита, Ле Карре и Фоллета, их я тогда глотал одну за другой и в конце концов приохотил и его. По субботам мы вместе ходили в библиотеку, а каждое второе воскресенье – на домашние матчи «Старта», два раза в неделю – на футбольные тренировки, в летнее время мы раз в неделю устраивали матчи и каждый день вместе шли к школьному автобусу. Приехав из школы, вместе возвращались домой. Но в автобусе никогда не садились рядом: по мере приближения к школе и всему тому, что она подразумевает, дружба с Пером сходила на нет, так что на школьном дворе мы не общались вовсе. Самое удивительное, что он как будто не обращал на это внимания. Пер всегда был весел, всегда открыт; с чувством юмора и сердечный, как и вся его семья. После Рождества я пару раз ходил к нему, мы смотрели видео и катались на лыжах на склонах позади нашего дома. Позвать его встречать Новый год мне и в голову не приходило, это было за пределами возможного. Ян Видар не относился к Перу никак. Разумеется, они знали друг друга, как и все, кто тут жил, но они никогда не проводили время вдвоем и не видели в этом никакого смысла. Когда я переехал сюда, Ян Видар дружил с Хьетилем, его ровесником из Хьевика, они были закадычные друзья и все время ходили друг к другу в гости. Отец Хьетиля был военным, и, как я понимаю, им все время приходилось переезжать с места на место. Когда Ян Видар подружился со мной, в основном на почве общих музыкальных интересов, Хьетиль пытался переманить его обратно, все время названивал ему по телефону и звал к себе, а когда мы сталкивались в школе втроем, отпускал принятые в их компании и непонятные для меня шуточки. Увидев, что ничего не помогает, он понизил планку и позвал к себе нас обоих. Мы покатались на велосипеде по аэродрому, посидели в аэропортовском кафе, поехали в Хамресаннен и позвонили одной из девочек, Рите, к которой они с Яном Видаром оба были неравнодушны. У Хьетиля была с собой шоколадка, и, когда мы поднялись на холм, он поделился ею с Яном Видаром, а мне не предложил, но и это ничего не изменило, потому что Ян Видар как ни в чем не бывало разломил свою половину пополам и протянул кусочек мне. Тогда Хьетиль отстал от него и стал искать других друзей, но, пока мы учились в средней школе, он так ни с кем и не сдружился настолько же тесно, как с Яном Видаром. Хьетиль был из тех, кто всем нравится, особенно девушкам, но дружить с ним по-настоящему никого не тянуло. Рита, вообще-то бесцеремонная и жесткая, питала к нему некоторую слабость, они все время смеялись и разговаривали особенным тоном, но дальше дружбы дело не шло. Для меня Рита всегда приберегала самую едкую иронию, так что в ее присутствии я постоянно был настороже. Она была маленькая и тощенькая, с узким личиком, маленьким ротиком, но черты у нее были правильные, а в глазах, часто насмешливых, горел такой огонь, что казалось, они светятся. Рита была красива, но красавицей ее не считали, а вела она себя настолько резко, что такое признание ей вряд ли грозило и в будущем.