Дочь Льва

Доника засмеялась:

— Поверить не могу! Ты лягнула кузена Али-паши?! Тебя могли казнить!

— А ты бы на моем месте что сделала?

— Позвала на помощь, конечно! Но тебе и в голову не придет звать на помощь. Ты думаешь, что ты не только воин, но и целое войско.

Эсме задумчиво смотрела на море. Теперь каждый новый день будет уносить ее все дальше от всего, что она знает и любит… уносить навсегда.

— Мой отец — не назойливый проситель, не враг. Я не могу с ним сражаться, — тихо сказала она. — Когда он наконец признался, что тоскует по родине, мне стало стыдно за то, что я с ним спорила. Я пожаловалась тебе только для того, чтобы облегчить душу, ты не принимай всерьез. Я знаю, что я должна делать. Без меня он не поедет, а я его слишком люблю, чтобы заставлять остаться. Ради него я все сделаю самым лучшим образом.

— Все не так плохо. — Доника постаралась утешить подругу. — Сначала ты будешь скучать по родине, но потом выйдешь замуж, у тебя появятся дети — представляешь, как ты будешь счастлива? Подумай, какой богатой и полной жизнью ты заживешь!

Эсме смотрела на море, не знающее жалости, и видела впереди одну пустоту. Но ее подруга — вот чудеса! — была влюблена в мужчину, которого семья для нее выбрала. «Хватит жалеть себя, — решила Эсме. — Прочь уныние. У Доники счастливое время, и не надо его портить».

— Так и будет, — сказала Эсме и засмеялась. — А своих детей я тайком научу албанскому языку.

Отранто

— Я должен попросить вас об одолжении, Иденмонт, — сказал сэр Джеральд, когда Вариан наливал себе вторую чашку кофе. — Я надеялся вскоре уехать в Англию, но мои обязанности требуют иного. Я хочу, чтобы вы отвезли Персиваля в Венецию.

— Я, конечно, был бы рад оказать вам услугу, — вежливо пробормотал Вариан, — но…

— Я понимаю, что прошу слишком многого, — прервал баронет. — Но у меня нет выбора. Сейчас я не могу присматривать за мальчиком. Долго и скучно объяснять причины; достаточно сказать, что я веду некие деликатные переговоры и в таких обстоятельствах не могу держать при себе подростка, о котором надо заботиться.

Вариан бесстрастно смотрел на кофейную чашку.

— Это не надолго. Я заберу его у вас через месяц или около того.

Месяц? Или околотого? Вариан бросил в чашку еще кусок сахара.

— Естественно, я оплачу все расходы, — добавил сэр Джеральд. Он вынул из внутреннего кармана банковский чек и положил его перед блюдечком Вариана.

Вариан посмотрел на чек с полным самообладанием, выработанным в успешных играх за карточным столом; за дымом нельзя было разобрать выражение серых глаз.

— На карманные расходы, — сказал хозяин дома. — Конечно, я оплачу проезд и закажу достойное жилье по всему вашему пути и в Венеции.

— В это время года в Венеции очень сыро, — сказал Вариан.

— Ну что ж, спешить не надо. Для меня не важно, когда вы будете слоняться по городу, осматривая достопримечательности. Конечно, с вами поедет лакей, ему я заплачу отдельно. Выбирайте любого.

Оплаченный проезд, возможность тратить деньги, да еще и слуга. Для человека, у которого в кармане один фунт три шиллинга и шесть пенсов, предложение было, как и предвидел баронет, непреодолимым соблазном.

Вариан поднял глаза и встретился с нетерпеливым взглядом хозяина.

— Как я уже сказал, сэр Джеральд, я рад сделать вам одолжение, — согласился он.

Тепелена, Албания

Али-паша, коварный деспот, правивший Албанией, был старый, толстый и больной. Периодически он страдал от приступов безумия, толкавших его на столь садистские поступки, что даже албанцы, приученные к жестокости мира, в котором жизнь человека мало что значила, находили их достойными внимания.

То, что население по большей части оставалось лояльным к Али и даже хвасталось его победами, свидетельствовало не только о стоицизме народа. но и о его политической проницательности. В Оттоманской империи было предостаточно монстров, правящих угнетенными массами. Из них Али был единственным, кого султану не удалось сделать своим рабом. Соответственно и албанцы не были его рабами. Они подчинялись только Али — когда снисходили до того, чтобы подчиняться, — и он не был чужаком, он был албанцем, одним из них. Он даже не потрудился выучить турецкий язык — зачем, когда он все равно не собирался слушать турков?

Как и албанцы, Джейсон Брентмор разделял широкие взгляды хитрого, как Макиавелли, визиря. Признавая мужество Али, его военную и политическую проницательность и взвешивая его достоинства и недостатки, Джейсон понимал, что Али-паша, Лев Янины, был предпочтительнее любой другой кандидатуры.

За более чем двадцать лет тесного сотрудничества Джейсон хорошо изучил Али. Покидая дворец визиря, Джейсон мысленно желал, чтобы его друг не так хорошо знал его. Али сказал, что, как британский подданный, Джейсон, естественно, волен покинуть Албанию, когда ему вздумается, но…

Это «но» означало: «Как ты можешь покинуть меня в такое время? После всего, что я для тебя сделал?»

— Он прав, — сказал Джейсон своему другу Байо, когда этим утром они выезжали из Тепелены. — А он не знает и половины всего. Если мятеж удастся, Албания погрузится в хаос и турки обрушатся на нее и раздавят народ. Али сомневается, что волнения приведут к чему-то серьезному, но ему не нужны потрясения сейчас, когда он пытается привлечь греков на свою сторону в его революции.

— Если греки объединятся с нами под его руководством, мы сможем сбросить турков, — сказал Байо. — Но Али стар. Боюсь, не успеем.

— Может, он доживет до ста лет. Байо посмотрел ему в глаза:

— Значит, ты не сказал ему о своих подозрениях в отношении Исмала?

— Не смог. Али увлечен своим грандиозным планом и не замечает, что мы имеем нечто большее, чем разрозненные волнения. Если он узнает о заговоре, за которым к тому же стоит его собственный кузен…

— Кровавая баня, — сжато подытожил Байо. В его взгляде сквозило участие. — Ах, Рыжий Лев, ты должен разобраться с этим сам, если не хочешь, чтобы началась великая резня.

Джейсон вздохнул:

— Я это понял четверть часа назад. И пока притворялся, что слушаю блестящие планы Али, как он сбросит турецкое иго, я все обдумал. — Он огляделся, но вокруг был только пустынный пейзаж. — Придется сделать вид, что меня убили.

Байо обдумал новую мысль и помотал головой в знак согласия:

— Мудро. Чтобы добиться успеха, Исмалу нужно убрать тебя с дороги. Если он будет считать, что ты мертв, ему не понадобится слишком осторожничать. А ты тем временем сможешь ездить, куда захочешь, делать то, что требуется, и за тобой не будут охотиться шпионы и наемные убийцы.

— Это не единственная причина, — сказал Джейсон. —Думаю, Исмал слишком хитер, чтобы открыто убить меня, по крайней мере на нынешней, начальной, стадии игры. Скорее он попытается связать мне руки, а для этого лучший способ — взять в заложницы Эсме. В последнее время он что-то слишком громко стенает о своей отчаянной любви. Подозреваю, он хочет ее похитить и выдать это за акт страсти. В такое Али с готовностью поверит — он сам из прихоти похищал Исмало женщин и мальчиков просто потому, что желал их.

— Я вижу много преимуществ, которые даст слух о твоей смерти, — рассуждал вслух Байо. — Тогда Эсме станет не нужна Исмалу, и он оставит ее в покое.

— Я не могу рисковать. Я хочу отвезти ее в Англию, — решительно заявил Джейсон. — Я все обдумал. Предложение жестокое, но я не вижу другого выхода. Эсме должна поверить, что я убит, иначе она ни за что не уедет без меня. Сначала убедись, что она поверила в мою смерть, потом отправь ее в Англию. Я дам тебе деньги, а также имена людей в Венеции, им можно доверять, они отправят ее к моей матери.

— Аллах, ты думаешь, о чем просишь? Сказать ребенку, что ты умер, и заставить рыдающее дитя уехать? Она очень упряма, твоя девочка. Как я смогу заставить ее ехать к незнакомым людям, иностранцам?

— Не давай ей времени на раздумье, — жестко сказал Джейсон. — Если заупрямится, ударь по голове и свяжи. Для ее же пользы. Лучше несколько часов дискомфорта и несколько недель горя, чем похищение или убийство. Я хочу, чтобы моя дочь была в безопасности. Не заставляй меня делать выбор между ней и Албанией. Я люблю эту страну, я готов рисковать жизнью ради нее… но дочь я люблю больше.