Страница 52 из 66
- Чёрный как вечность, и красный как кровь,
Как чувства изменчив, зелен как покров,
Сияет звездою, за нею иди
Средь камня и холода ключик найди…
Договорив, мадам расхохоталась, и от этого звука по телу Настасьи Павловны пробежала дрожь. Свободною рукою, которую не придавливала собою к полу женщина, она пыталась отыскать свой веер, чувствуя при этом, как ткань ее платья на спине становится влажной и понимая, что то кровь из раны на ноге мадам стекает на нее горячею струйкою, и от ощущения этого к горлу подступала тошнота, с коей Оболенская боролась из последних сил. Но вдруг ее мучительница снова заговорила все тем же детским голоском:
- Тебе не понравился мой стишок?
- Очень понравился! – быстро ответила Настасья Павловна, понимая внезапно, что, возможно, и вправду говорит с ребенком. С ребенком внутри взрослой женщины.
- Я знаю, тебе не понравилось! – тон стал капризным, и Оболенская тут же ощутила, как ее снова тянут за волосы и с ужасом осознала, что, быть может, отнюдь не по-детски сильная рука сейчас ударит ее с размаха лицом о пол. Но ни малейшего шанса скинуть с себя намного превосходящую ее в весе мадам у Настасьи не было.
- Может быть, расскажешь мне свой стишок ещё раз? – попросила она мягко, цепляясь за возможность отвлечь сумасшедшую женщину от ее намерения. - Ты так замечательно и выразительно рассказываешь.
Рука, держащая Настасью Павловну за волосы, замерла, словно мадам раздумывала над ее предложением, и через несколько мучительных мгновений Оболенская к своему вящему облегчению услышала:
- Ладно. Синий как вечность…
Но едва начала женщина заново, как рядом послышался все нарастающий гул, и стены туннеля содрогнулись. Мадам замерла, а Настасья Павловна сосредоточенно вгляделась в темноту, пытаясь понять, что происходит.
На короткое мгновение все утихло, а затем противоположная от них стена снова затряслась, и в ней нежданно образовалась небольшая дыра, в которую просунулось нечто, напоминавшее металлическую лапу. Лапа быстро метнулась к мадам и, схватив ее за шею, отбросила прочь от Оболенской, после чего Настасья Павловна вскочила на ноги и кинулась в противоположную сторону. Дыра тем временем стремительно увеличивалась в размерах и целый каменный пласт отвалился от стены, погребая под собою в одночасье страшную женщину. В образовавшемся проёме тут же возникло пышущее паром металлическое пианино, в котором Настасья Павловна, несмотря на подозрительно уменьшившиеся его размеры, узнала Моцарта. Не теряя времени даром, тот закинул Оболенскую на свою крышку-спину и резво поскакал вглубь туннеля, в сторону, противоположную той, где осталась мадам и где находился, быть может, ещё Петр Иванович, но куда уже не было из-за устроенного Моцартом обвала ходу.
Через несколько сотен метров, что проскакала Настасья Павловна верхом на пианино, до того ведший прямо туннель совершил поворот, открывая спуск вниз, куда-то ещё глубже под землю. Пригнувшись каким-то немыслимым образом, Моцарт понёсся дальше, словно точно знал, куда направляется, и оттого Настасья Павловна сидела молча, лишь судорожно цеплялась за гладкую скользкую поверхность.
Путь их завершился у небольшой площадки, где остановился Моцарт, бережно опустив Оболенскую наземь. От ударившего по глазам света, исходящего от газовых фонарей на стенах, Настасья Павловна поначалу зажмурилась, а когда глаза чуть привыкли к яркому освещению, разглядела то, что, как казалось ей, могло быть лишь плодом ее воображения.
Нечто странное, похожее на какое-нибудь из наиболее загадочных изобретений Алексея Михайловича, стояло посреди площадки, и мигало одиноким красным глазом, от которого почему-то не в силах была отвести Настасья Павловна взгляда.
- Что это, Моцарт? – прошептала она, прекрасно зная, что пианино не ответит, но испытывая странную потребность нарушить царившую здесь пугающую тишину хоть как-то.
Едва Шульц и Настасья Павловна оказались в подземной пещере, лейб-квор понял, что единственно важным делом для него сейчас является обеспечение безопасности Оболенской. С нею не могла соперничать даже безопасность короны Российской Империи, и Шульц на мгновение поддался сомнению, что поступил верно, позволив Настасье Павловне следовать за ним.
Место, в котором они очутились, было настолько странным, что Шульц обрёл уверенность в том, что все же они столкнулись с чем-то мистическим. Он оглядывал стены пещеры, на которых играли языки пламени от всполохов свечей, но не торопился делать скоропалительных выводов. Не зная, с чем им предстоит столкнуться уже в следующую секунду, он пытался сообразить, что им делать, ежели окажется, что мгновением позже их с Оболенской обступят со всех сторон люди из ковена, чей разум затуманен мистическими верованиями. Ежели станется так, что они с Настасьей Павловной будут противостоять целому ордену, навряд ли безоружный мужчина и слабая женщина смогут поделать с этим хоть что-то. А это значит оба будут принесены в жертву попытке спасти ни много, ни мало, а своё Отечество.
Воодушевившись этими патриотическими мыслями, Шульц уже было сделал шаг в сторону книги в окружении свечей, когда понял, что они с Оболенской в этой пещере не одни. Подле него раздались шаги, Пётр Иванович краем глаза успел уловить движение в нескольких саженях от себя. А следом увидел, как рука, затянутая в чёрную перчатку, молниеносно взлетает вверх, и в ней зловеще мелькает ощерившаяся пасть пистоля.
В подобных переделках Пётр Иванович бывал не слишком часто, но его натренированное тело отреагировало само по себе. Втолкнув Оболенскую в один из тоннелей, он успел отскочить в сторону, и тут же грянул выстрел, более походивший на небольшой взрыв. С подобным оружием Шульц знаком не был, однако понял, что люди из мистического ковена подошли к вопросу своей безопасности с особым тщанием. Пётр Иванович почувствовал, как щеку его обожгло горячей болью, но останавливаться, чтобы понять серьезны ли ранения, было некогда. Фигура в плаще метнулась в один из проходов, и Шульц, поднявшись на ноги, рванул следом за ней.