Страница 3 из 65
CОВЕТСКИЙ СТРОЙ: ТИП ОБЩЕСТВА
И ТИП ГОСУДАРСТВА
Сущность институтов государства и права могут быть поняты лишь исходя из типа того общества, которым они порождены. Определять тип общества по признаку господствующей в нем социально-экономической формации (феодальное, капиталистическое, социалистическое) - недостаточно. Россия, Китай и Англия всегда были различны независимо от экономической формации.
В Новое время, по мере того как складывалась современная западная цивилизация ("Запад") и колониальные империи, в западной общественной мысли возникло различение двух образов жизни человека - цивилизованного и дикого. В пределах западной культуры человек живет в цивильном (гражданском) обществе, а вне этих пределов - в состоянии "природы". Представление о гражданском (цивильном) обществе возникло в т.н. натуралистической школе политической мысли, которая противопоставляла "естественное" общество (societas naturalis) "цивилизованному" или гражданскому (societas civilis). Поскольку наблюдать на практике естественное общество и становление гражданского общества в Европе было уже нельзя, объектом наблюдения стали индейцы недавно открытой Америки. Их Гоббс и взял как стандарт человека "в природном состоянии".
Тут была совершена большая ошибка, которая, впрочем, уже никого не волнует. До появление европейцев индейцы не были кровожадными, не воевали друг с другом и никаких скальпов не снимали. "Естественный" человек, о котором писал Гоббс, возник именно под разрушительным воздействием "цивилизованного" человека - европейцы, очищая территорию, стравливали племена индейцев, продавая им ружье за 18 скальпов.
Так возникла идеология, получившая название евроцентризм (вернее сказать, это метаидеология, идеологический фон, на котором могут строиться частные, даже конфликтующие идеологии). Как идеология евроцентризм сложился в век Просвещения и колониальных захватов, в эпоху становления современной западной цивилизации. Он предполагает такое видение истории, при котором путь, пройденный Западом, признается единственно правильным ("столбовая дорога цивилизации"), а все остальные варианты развития есть отклонения, ведущие к отставанию и "слаборазвитости". Однако рано или поздно все страны пройдут весь этот путь, но с излишними страданиями и потерями.
Восприняв в XVIII веке европейскую систему образования и вообще "прорубив окно в Европу", Россия не могла не впустить в себя некоторые духовные вирусы Запада, в том числе евроцентризм.
Проникнутый евроцентризмом человек лишен способности правильно взвешивать исторические события. Он уверен, например, что техника, искусственный мир, в котором он живет, создана в основном в Новое время, цивилизацией Запада. Он видит лишь электричество, телевидение, самолет. А хлеб - это часть природы. Не понимает уже, что для судеб человечества приручение лошади или выведение культурной пшеницы и картофеля были несравненно важнее изобретения электричества и атомной бомбы. Виднейший антрополог ХХ века Клод Леви-Стросс пишет: "Вся научная и промышленная революция Запада умещается в период, равный половине тысячной доли жизни, прожитой человечеством. Это надо помнить, прежде чем утверждать, что эта революция полностью перевернула нашу жизнь".
Вирус евроцентризма, внедренный в сознание культурного слоя России, можем уподобить латентному вирусу - он всегда в организме, но в особых условиях активизируется и вызывает страшные эпидемии. К какому расщеплению сознания приводит его действие, видно уже на трагической судьбе Чаадаева, "первого русского философа", патриота России, в то же время отрицавшего весь ее исторический путь и тем самым разрушавшего ее "национальную субстанцию".
При всякой атаке на устои российской цивилизации радикальные идеологи пишут на своем знамени имя Чаадаева и на все лады повторяют его сентенции вроде: "ни одна полезная мысль не родилась на бесплодной почве нашей родины" или "мы составляем пробел в нравственном отношении".
Отношение к родной стране определяется не знанием и не логикой - оно сродни религиозному чувству. Чаадаев знал примерно то же, что и Пушкин. Но Пушкин писал "Руслана и Людмилу" или "Полтаву", а Чаадаев такие строки: "Никаких чарующих воспоминаний, никаких прекрасных картин в памяти, никаких действенных наставлений в национальной традиции. Окиньте взором все прожитые нами века, все занятые пространства - и вы не найдете ни одного приковывающего к себе воспоминания, ни одного почтенного памятника... Мы живем лишь в самом ограниченном настоящем, без прошедшего и без будущего, среди плоского застоя... Явившись на свет, как незаконорожденные дети, лишенные наследства, без связи с людьми, предшественниками нашими на земле, не храним в сердцах ничего из наставлений, вынесенных до нашего существования... Про нас можно сказать, что мы составляем как бы исключение среди народов. Мы принадлежим к тем из них, которые как бы не входят составной частью в человечество..."
И так далее, вплоть до возмущения самим климатом в "стране, о которой можно не на шутку спросить себя, была ли она предназначена для жизни разумных существ". Действительно, русский крестьянин освоил земли, на которых не стал бы вести хозяйство "разумный европеец". У нас на целый месяц короче вегетативный период, а на главные работы (пахота - сев и уборка) климат дает всего 25 дней, в то время как в Европе, даже Швеции,40. Сегодня, когда от России оторвали Украину и Молдавию, менее 5 процентов земель России сравнимы по естественному плодородию со средним показателем земельного фонда США.
Оговорюсь, что речь я здесь веду не о Чаадаеве, а о его использовании в идеологии. Сам же Чаадаев - явление сложное, "неоднозначное", с трудно постигаемой логикой, сложный философ и большой патриот. Одной ветвью своей расщепленной мысли он дал богатейшую аргументацию для западников, а потом и евроцентристов. Об этой ветви мы и говорим.
Вслед за Чаадаевым наши евроцентристы видят первородный грех России в принятии "неправильной" ветви христианства. Эта формула задана Чаадаевым более 150 лет назад: "Повинуясь нашей злой судьбе, мы обратились к жалкой, глубоко презираемой этими [западными] народами Византии за тем нравственным уставом, который должен был лечь в основу нашего воспитания". Историк-эмигрант Н. И. Ульянов писал: "Допусти Чаадаев хоть слово о какой-нибудь прогрессивной роли православия, он бы погиб безвозвратно, но о католичестве мог безнаказанно говорить дикие вещи, несовместимые с элементарным знанием истории".