Если ты меня простишь

Близилась наша остановка. Ваня взял меня за руку и направился к выходу. Казалось, что мы находимся на окраине города. Вдали от шумных проспектов и улиц, вдали от суматохи и пыли. В этом районе вкусно пахли цветущие деревья, спокойно и безопасно катались на велосипедах дети и неспеша прогуливались взрослые. Мы прошли мимо однообразных высотных домов, направляясь в конец улицы.

- Это здесь, - уверенно сказал Ваня, сравнивая листик с адресом, который написала архивариус с табличкой, висевшей на стене хрущевского серого дома.

В подъезде стояла невыносимая вонь — смесь запахов кошачьей мочи, сигарет и рвотных масс. Это было отвратительно, и меня саму чуть было не стошнило. После долгого звонка в двери, я уже собиралась уйти, как вдруг, двери открылись. На пороге стояла поддатая женщина неопределенного возраста. Её серые глаза растерянно смотрели на нас, она то и дело смахивала с лица черные пряди густых волос и слегка шатаясь, пыталась опереться о стену.

— Простите, Землякова Ольга Валентиновна здесь живет? – спросила я.

Прежде чем ответить, дама громко икнула.

— Да, в комнате сморит телевизор, — ответила та. - Где ж ей еще быть-то?

— Можно войти? - спросила доброжелательно я.

— С чего это? — взбунтовалась выпивоха.

Я достала пару сотен рублей и протянула барышне. Учуяв, что на эти деньги можно неплохо выпить, девушка радушно пригласила нас в квартиру, и даже показала нужную комнату.

Я аккуратно постучала и после приглашения вошла. Комната была небольшой, но довольно уютной, со старой мебелью советских времен. В кресле, перед телевизором, восседала старушка, с белоснежными волосами, распущенными по плечам, морщинистым лицом и печальным взглядом.

— Простите, вы — Ольга Валентиновна?

Женщина мило улыбнулась.

— Да, это я. А вы из ЖЭКа?

— Нет, — озадачено ответила я. — Я хотела бы поговорить с вами на одну деликатную тему. Можно?

— Спрашивай, — разрешила бабуля. - Если хотите, можно присесть на этот диван.

Она указала жестом на старенькую мебель, накрытую покрывалом. Я благодарно кивнула и села на диван. Рядом со мной оказался Ваня, которому тоже, похоже, была интересна судьба сына Зои Степановны.

— Скажите, Ольга Валентиновна, вы помните день 6 февраля 1962 года?

— Конечно. Почему Вы интересуетесь?

На её лице появилась тень страха и горести. Я решила кратко изложить суть моего прихода. Возможно, я надеялась, что старушка проникнется к истории Зои Степановны и выложит мне все, что помнит.

— Хорошо, расскажу, как было. Все равно в живых никого не осталось, власть сменилась, СССР развалился, и бояться мне больше некого. Мне было тридцать шесть лет, когда я забеременела третьим ребенком. Не покладая рук я трудилась на хлебозаводе, мой муж работал электриком, дети ходили в школу, и жизнь была вполне налажена. На работе меня направили на профосмотр, где и выяснилось, что срок моей беременности уже больше четырех месяцев. Что-либо предпринимать было поздно. Мы с мужем решили, что ребенку быть, воспитаем, как можем, хотя признаться честно было нелегко в материальном плане. Я не понимала, радуюсь я беременности, или меня это пугает. Я продолжала ходить на работу, таскать мешки с мукой, носить свежеприготовленные партии ароматного хлеба, не задумываясь как это может сказаться на моем ребенке.

Первых двоих детей я отлично выносила. Но всегда бывают промахи, правда? После тяжелой ночной смены, отправив детей в школу, я пыталась уснуть и расслабиться, как вдруг услышала что из меня что-то полилось. Я увидела кровь на белье и простыне. На тот момент срок моей беременности был ровно двадцать пять недель. Я была так далека от медицины, и поэтому до последнего надеялась на то, что моего ребенка спасут, что-нибудь сделают. Но в роддоме меня отвели в небольшую комнату и сказали рожать. О том, выживет ли ребенок мне не сказали.

Та ночь была самой страшной в моей жини. Человечек внутри меня отчаянно барахтался до последнего вздоха. Через два часа болененных схваток я родила ребенка. Совсем маленького, красненького, с массой тела пятьсот грамм. Его тут же унесли, а меня выпровадили в послеродовую палату, где счастливые новоиспеченные мамочки делились своими радостными и положительными родами.

Все еще находясь в шоке, я лежала в палате, и мечтала о выписке. Моего ребенка больше нет. Что мне здесь делать? Вдруг, в палату вошла дежурная медсестра и сказала, что меня вызывает к себе заведующая роддома. Я покорно вошла в нужный мне кабинет, и увидела, что заведующая не одна. Рядом с ней сидела симпатичная молодая женщина, ее возраст был чуть больше сорока лет. Она была красиво и модно одета, сидела с гордым взглядом и прямой спиной.

— Ольга, я хотела бы предложить Вам выгодную сделку, — сказала женщина, не называя своего имени, и протянула пухлый конверт, битком набитый купюрами.

Я, вечно бедствующая, была не против такой внушительной суммы денег. Этого вполне хватило бы на одежду детям и на поездку на море, которое ни я, ни муж никогда не видели. К своему ужасу, я была готова на все, ради пачки грязных купюр.

— Подпишите отказ от ребенка, — сказала женщина, после одобрительного кивка заведующей.

— Какого еще ребенка? — удивилась я. — Мой вроде как не живой.

— Ваш — да. Но,видите ли, мы бы хотели, чтобы на Вас записали другого ребенка.Вы пишете отказ, получаете деньги, и больше Вас ничего и никто не держит.

Я даже не спросила, зачем и почему. Просто подписала все бумажки и получила положенные мне деньги. Выписали меня в тот же день, задним числом, давая возможность отлежаться немного дома и переосмыслить происходящее.

— И вы не знали, чей на самом деле ребенок, был записан на ваше имя?- спросила я.