Страница 9 из 9
Я умер? Нет, ты все еще жив. Проклятье!
***
В центральной части города на углу Французского квартала и Канал стрит, не освещенном фонарями, в бледных и скользких лучах неона стоял невзрачный бар с вывеской у двери «Полночный скелет большой летучей мыши», которым заведовал Винсент: высокий, угрюмый бармен, который предпочитал носить старые ухоженные костюмы или черные рубашки с задранными до локтей рукавами, обнажавшими его могучие белые руки в сплетении синих вен. Он любил скрещивать руки у себя на груди и внимательно слушать своего собеседника, которым мог быть совершенно кто угодно. Однако если взгляд Винсента ложился на тебя, тебе становилось немного не комфортно, словно он искал в тебе изъян, которым хотел упиться. Длинные черные волосы всегда лежали у него за спиной и делали его строгим и привлекательным. Глаза с холодным блеском никогда не имели огня, тебе было холодно в них, но одновременно приятно. Он не выдавал своих чувств, словно не имел их, хотя порой бывали моменты когда легкая улыбка проскальзывала на губах Винсента или циничная усмешка, от которой ты даже и не понимал: радоваться или тосковать.
Временами я бывал в Полночной мыши, пропуская по стаканчику виски. Но приходил вовсе не из-за выпивки — я любил выступать в этом баре. Сочинял музыкальные композиции, писал тексты песен, которые зарождались спонтанно, когда я садился играть на гитаре, избирая чувства, как метод борьбы и способ познания, протеста, способ изменить порядок вещей.
Атмосфера заведения Винсента, исполненная церемониального спокойствия, полусонного забытья и мечтательной меланхолии, служила прибежищем для многих оставленных, уставших и изнуренных потерянных путников. Для отъявленных мерзавцев, которым не дают заснуть их грехи. Мидиан для мертвых, утративших цели к спасению. Но главное правило бара гласило никогда не сожалеть о прошлом, предать его забвению.
В мягком полумраке светился золотистым светом бурбон. Присутствующие, словно полутени, — как будто и ненастоящие вовсе, — безмолвно сидели в зале и пили кто виски, а кто сладкий ликер, временами прислушиваясь к ритмичным барабанам, туманным звучаниям заунывно-мелодичной гитары и тихому почти как шелест ветра призрачному завыванию ее хозяина, обволакивающему гостей и витавшему где-то между столиков под сводами бара. В этой музыке они находили свою историю, и словно переживали ее заново. А затем отпускали. Не все конечно, были и те, кто держались за нее кровавыми ногтями до последнего. Они глушили боль в обжигающем спиртном. За годы выступлений я внимательно подмечал детали и вглядывался в лица, пустые и одинокие, с отблесками нервной тревоги в глазах или глубокого равнодушия. Я уже мог узнать постояльцев. И Винсент, привыкший быть манерно сдержанным и хладнокровным, всегда относился ко мне с удивительным теплом, и радовался моему приходу будто появлению старого приятеля.
Сколько себя помню, Винсент всегда был управленцем заведения. Он говорил, что ему нравятся мои песни, хотя знаю он часто врет, при том невероятно убедительно.
Как легкий дым, поднимающийся от недокуренной сигареты, помню в одну из тревожных и бессонных ночей в бар заглянула она.
В тот момент, высекая первые аккорды из гитары, в лучах неона я заиграл новую песню «Навеки предан тебе», стоя на маленькой сцене. Чувствовал как пол вибрировал под ногами от музыки. Я был в состоянии близком к тому, чтобы слиться со звучанием, когда внезапно среди голубых и красных огней сумел различить в темном углу зала ее. Она сидела за одиноким столиком неподалеку от танцпола. Вокруг мерцали огни — красный, синий, красный, синий.
Ада внимательно смотрела на сцену. И мои губы продолжали петь, пальцы легко перебирать струны, ритмичными неторопливыми движениями заряжая зал возбуждающей темной энергией. Девушка не притронулась к напитку, который принес ей официант, целиком и полностью подчинившись переживанию, пробудившемуся в ней по воле тех магических иллюзий, действовавших в музыке. Взгляд ее говорил о том, что она тоже вспомнила о чем-то сокровенном…
«Ночь, когда мы встретились с тобой в священной роще, помнишь?»
И символы той ночи мелькали в ее широко раскрытых завораживающих зеницах, сверкавших и отражавших огни. Я мог читать по ним то, что она видела: луну, буковый храм с его отвратительными висельниками, на мгновение вспыхнувшая на губах полуулыбка, наши тихие в этом мертвом лесу голоса и смех, лениво растекающийся в сердцах как пролитое на столовую клеенку вино…
Я продолжал импровизировано играть, увлеченный огнем, летевшим из пылающих струн. Я был объят пламенем. Толпа медленно двигалась в такт музыке, словно заколдованная ей. Они впали в транс. И я был дирижером — управлял ими, управлял их чувствами. Мне так казалось. Но собственные мне были недоступны. Они терзали меня. Это был непередаваемый заряд эмоций, сконцентрированный в груди, готовый взорваться и забрызгать всех окружающих мясом, кровью и мозгами. Осколки костей кого-то убьют, кому-то позволят забрать их с собой как сувенир или артефакт. Они еще будут рады такой смерти…
После выступления, проталкиваясь сквозь бесконечную черную толпу хаотических рук и голов, я отправился к барной стойке, где заблаговременно меня ждал виски. На сцене уже выступала новая группа, рвала колонки и микрофон. Рядом подсела девушка.
— Это правда? — спросила она меня почти шепотом. Было трудно услышать, что она говорит из-за шума музыки.
— Что правда?
— То, о чем ты пел?
Я хмыкнул.
— Нет, — и залпом выпил стакан. Мне была она интересна, но почему-то я решил не подавать вида. Возможно, боялся что она растворится в дыму.
— Тебе чего-нибудь заказать? — предложил ей небрежно.
У наших столиков внезапно оказалась высокая мрачная фигура Винсента. Он поставил перед Адой горящий зеленью стакан с абсентом. Аделаида мгновенно его опрокинула в себя и тут же смущено улыбнулась, увидев с каким удивлением я на нее посмотрел, разинув рот. Щеки ее на белом лице порозовели.
Конец ознакомительного фрагмента.
Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.