Страница 6 из 15
Это было так давно, Эрику кажется, что прошло уже сто лет. Он ещё ходил в неофитах, когда кучка организованных афракционеров напала на патруль, и молодая, перспективная разведчица после одной из вылазок привела языка. Он, будто снова видит её белокурую голову и взлетающие от её неспешных движений локоны в кольце из бритых затылков. Видит, как кто-то хлопает её по плечу и жмёт руку, а она смеётся в ответ, закидывает в себя очередную порцию текилы и слизывает с запястья соль. Пошло, развратно, но так естественно, что кровь резвее бежит по организму, бьёт прицельно в голову, сползает за ремень штанов, где становится жарко и тесно. Эту светлую голову хочется видеть на полу, между разведённые коленей, а маленький розовый язычок так живо представляется на головке члена, что сводит зубы. Молодое тело требует своего, но жрать, что попало, уже надоело до охуения.
― Слюни подотри. Она тебе не по зубам, неофит.
Чья-то пробитая железом рожа скалится прямо перед ним, закрывает от него блондинку-Бесстрашную своим блядским, наставническим превосходством. Эрик нападает без предупреждения, резко, яростно, как хищник из укрытия, опрокидывает Бесстрашного на спину, возит им по столу и бьёт дважды в челюсть, прицельно, сильно, награждая переломом со смещением, пока его не оттаскивают подальше. Стайная, животная демонстрация силы удалась на славу — разведчица его, наконец, заметила. Посмотрела не вскользь, а пристально, прищурив светлые, кошачьи глаза. Сейчас Юнис смотрит на него так же, но Эрик давно не неофит, а Лидер фракции, он изменился, возмужал, заматерел, обзавелся борзыми татуировками и пробил бровь, но взгляд всё такой же, шальной, отравленный, бешеный, в котором всё так же плещется хмельной задор, но с примесью тяжёлого, серого металла. Годы у руля фракции, опыт невесёлого прошлого и сурового, уставного настоящего, не проходят бесследно, как и последствия принятых решений.
Эрик снова нетрезво замахивается на очередного невезучего, когда Юнис рыбкой ныряет ему под руку. Она уворачивается от случайного удара, складывает ладони у него на груди, успокаивает, смотрит в глаза и шепчет быстро, так, чтобы слышал только он. А ему кажется, что он допился до глюков.
― Ну, тише, тише. Фракция редеет. Может, домой пойдём, а?
— Это не Бесстрашные, а кучка педиков! Руки убрала от меня!
Он ревёт, как зверь, едва справляясь с заплетающимся языком, однако по рукам её не бьёт и опору в виде её хрупкого, но надёжного плеча принимает, позволяет ей направлять его прочь из душного зала на улицу и волочить его строго по направлению к Яме, не сбиваясь с курса.
— Ты меня пристрелила!
В голосе слышится пьяная театральщина и самая настоящая, неприкрытая трезвым самоконтролем обида. Её поступок в кабинете симуляций — удар по самолюбию, она не должна была ни видеть, ни тем более во всём этом участвовать. Один – один, дрянная ты девка!
― Ты сам этого хотел. Кто я такая, чтобы приказы оспаривать?
Она лишь бровью ведёт, невозмутимая, как всегда, баба со стальными нервами, и языком, который оказался не только умелым, но и весьма острым. Эрик от досады взмахивает свободной рукой и хлопает себя по бедру.
― Какая же ты зараза всё-таки! Зараза на мою голову!
Неизлечимая. Рецидивирующая. С сезонными обострениями. Точёный профиль отвёрнутого от него лица, эти невозможные волосы до лопаток, которые она не стрижёт намеренно ― ёжик и бритые виски разоблачили бы её перед афракционерами на раз-два. Это невозможное тепло её тела, которое жжётся даже через плотную ткань форменной куртки. Как же он всё-таки скучал. Три недели, двадцать один грёбаный день, пьяные бредни в пустой голове.
― Сам такую выбрал. Я не навязывалась.
Эрик в ответ лишь глухо смеётся, пока она, матерясь, вталкивает его в здание фракции, вслух проклиная слишком узкие двери. Ночная свежесть достаточно проветрила хмельные мозги, он вполне может идти сам, но её труды и попытки прикладывать к стенкам его якобы сползающее тело уж очень забавляют.
— Сколько лет мы вместе? Восемь? Девять? — спрашивает он, когда Юнис хлопает по его карманам в поисках ключа от квартиры.
— Восемь, но на деле гораздо меньше.
— Почему это?!
Он хмурится, перекрывает ей путь, смотрит в глаза, она едва не налетает шеей на его мощное плечо, замирает непозволительно для её уязвлённой гордости близко. У её лютой ненависти оказался короткий фитиль, Юнис хочется стучать себя по лбу от досады, потому что изоляция внутри перегорает, обнажает раскалённые провода, потому что он течёт по её венам и живёт в мозгу раковой опухолью. Она чувствует себя конченой мазохисткой. В эту хищную ухмылку аллигатора хочется вцепиться зубами, почувствовать, как жёсткая щетина царапает лицо до красноты, рядом с ним её железный самоконтроль, им же воспитанный, рушится ко всем чертям. И, кажется, ни время, ни место, ни обстоятельства здесь ничего не решают.
― Помнишь, сколько раз мы разбегались? Раз десять было?
― Ты меня трижды на хуй послала! Трижды. Меня! И даже не получила за это ни разу!
Он притворно возмущается, сетует, качает головой, мальчишеский задор, отпущенный на волю алкоголем, пляшет в глазах, свободный, не скованный высоким постом и положением, настоящий, наизнанку вывернутый. Юнис этот шальной взгляд долго выдержать не в силах, она отворачивается, кусает губы, чтобы не рассмеяться.
―Ага. Ты меня потом жестко в зад отымел. Я не была готова.
― Ну-у, это не наказание.
Самодовольство в голосе плещет через край, Юнис хочется пихнуть его локтем, чтобы этот неустойчивый посыпался на пол мешком с костями, но лишь невозмутимо, с грацией фокусника, выуживает из внутреннего кармана его формы ключ-карту и вставляет её в замок до щелчка.
— Сам попробуй, могу устроить.
― Ты меня за кого держишь, женщина?!
— Кому-то нравится.
― И кому же?!
Только что открытая дверь захлопывается прямо перед её носом, Эрик загораживает ей ход, как выросшая посреди дороги скала, в голосе сквозят оттенки ревности ― его бесит одна лишь мысль, что у неё есть прошлое, с ним никак не связанное. Изменить его он не в силах, но сейчас она его и только, как именное оружие, как знаки отличия, чётко, по уставу.
Юнис лишь глаза закатывает.
—Это не из личного опыта. Тори как-то разболталась.
— Вот шлюха узкоглазая!
― Ну, хватит!
Пьяная перепалка завершается на пороге лидерской/её квартиры, Юнис зло смотрит на него, остужает одним колким, ледяным взглядом. Глаза у нее каре-зеленые, как болото топкие, а губы сжаты в тонкую линию, хочется провести по ним пальцем, раздвинуть, протолкнуть ощутить на коже её жаркую влажность. Эрик никогда не принуждал её, не собирается и сейчас, лишь удерживает её за руку от горячечного рывка по коридору прочь.
— Останься. Надоело без тебя.
Юнис с досадой понимает, что не может двинуться с места, словно этот его взгляд, серьёзный, с чуть сведенными бровями пригвоздил её намертво к кусочку пространства перед его дверьми. Он никогда не говорил вслух о том, что происходит между ними, лишь сегодня и тогда, очень давно. «Если ты будешь со мной, у тебя будет всё, что ты пожелаешь». Словно сделку заключал. У неё тогда слова застряли в глотке, лишь брови взметнулись вверх от такой самоуверенной наглости, но устоять не вышло, и Юнис не помнит почему. Потому что ценность имеют отнюдь не слова, или потому что он не принимает отказов или от того, что сказать ему «нет» невозможно. Её всё так же сводит с ума его дикая внутренняя сила, почти осязаемая, бешеная энергия, сбивающая с ног, Юнис мешкает на пороге, и Эрик этим пользуется, сминает в руках её тело, жмёт к дверному полотну. Ничего не делает, просто смотрит пристально в глаза, ждёт, когда она сама откроет рот, когда сама потянется. Расшифровывает полузнаки, отклики тела читает, чтобы следом ворваться грубо, развязно вонзиться в её губы, как изголодавшийся, пока в лёгких не закончится воздух.
— Ладно. Я в душ.
Она легко его отталкивает и проскальзывает тенью в едва приоткрытую створку, Эрик с тихим щелчком закрывает за ними дверь, словно решётку плена, из которого он её не выпустит ещё очень долго.