Страница 3 из 6
Неверно, конечно, считать, что фантастика - это про технику. Но куда сейчас денешься от техники! Техника развивается во всех областях - в фантастической тоже, причем здесь у нее свои законы развития. Придуманное фантастом не требует немедленного исполнения в материале. Оно осуществляется (или не осуществляется, бывает и так) в умственной сфере и в сфере литературной традиции. К тому же в фантастике есть свое незримое патентное бюро. Описанное однажды может быть в дальнейшем упомянуто или усовершенствовано, но не может быть просто повторено. Поэтому научный прогресс в сфере фантастики идет без задержек. Описанное фантастами прошлого века кажется нам порой чем-то самодельным. В романе Уэллса "Когда спящий проснется" люди проносились под крышей гигантского города будущего, обхватив руками и ногами деревянные крестовины, скользящие по веревке. Хотите знать, откуда взялся такой удивительный вид внутригородского транспорта? От сельского развлечения. Описывая в "Человеке-невидимке" деревенский праздник, Уэллс рассказывает, что "большим успехом у молодежи пользовался наклонно натянутый канат, по которому, держась за блок, можно было стремглав слететь вниз, на мешок с сеном, лежавший у другого конца веревки". И хотя в том же романе "Когда спящий проснется" Уэллс показал еще и "самодвижущиеся платформы" движущиеся улицы, сделавшие ненужными все другие виды наземного транспорта, - чего стоят эти платформы рядом с висящими в воздухе перронами, доставляющими потом пассажиров ракет в город ("Возвращение со звезд" С. Лема), или "джамперами" Уильяма Тенна - цилиндрами, которые по приказу возникают вокруг человека и мгновенно переносят его в любое место (повесть "Уинтроп был упрямцем"). В этой повести есть и самодвижущиеся тротуары (а заодно и лестницы), которые совсем как живые. Они подчиняются заданном; тобою ритму движения и хочешь - еле плетутся, хочешь - бегут, устал - выгибаются стульями. В доме мебель возникает и исчезает по приказанию, а потолок работает за секретаря. Помните, у Рабле есть остров, "на котором дороги ходят". Теперь об этом пишут всерьез. Подобной технике человек в помощь не нужен, она все делает много лучше. И соображает, разумеется, лучше. В недавно переведенном на русский язык рассказе Азимова "Робот ЭЛ-76 попадает не туда" робота должны были отправить на Луну, а он случайно остался на земле. Он долго бродил по земле в поисках установки, на которой должен был работать, не нашел ее и, будучи роботом чрезвычайно добросовестным, соорудил ее сам. Но подобные установки, сделанные под руководством людей, работали при напряжении в миллион вольт, а у робота она заработала от двух крошечных батареек. Впрочем, мы сейчас говорим уже не о технике в понимании прошлых веков. Когда-то техника была для человека средством приспособиться к естественной среде существования - к природе. Теперь она сама сделалась второй средой существования человека, средой искусственной. С какого-то момента, рассуждая о технике, мы начинаем оперировать категориями физической географии. Эта среда существования, на первый, во всяком случае, взгляд, куда более милостива к человеку, чем среда естественная. "Цивилизацию потому и пришлось придумать, что природа безжалостна, страшна и жестока сверх всякого вероятия", - заметил однажды крупнейший современный английский фантаст Джон Уиндем. И цивилизация истово принялась исполнять то, к чему была предназначена. Разве приходится ждать от естественной среды существования, что она будет стлаться тебе под ногами, пушиться коврами и в нужный момент выгибаться креслами и кроватями? Разве кормила когда-нибудь естественная среда существования таких лентяев, каких обещает накормить искусственная? У греков это называлось "золотой век". У англичан - "страна Кокейн". В России это определялось описательно - "молочные реки, кисельные берега". "Золотой век" уже Гесиоду казался далеким прошлым. Теперь он, странным образом, миновав настоящее, переместился в будущее. Но столько сказочных обещаний уже выполнено, что мы верим в его приход. Вы мечтали о коврах-самолетах? Вы получили их в 1903 году. Вы мечтали об огненных конях? Вы получили их еще раньше. Правда, необъезженных, диких, прожорливых. Что же, вот вам еще век-полтора, чтобы объездить их, приручить, укротить и чтоб они успели дать более покладистое потомство. Вы мечтали об услужливых рабах, а они совсем вас покинули? Не беда, они уходили не совсем, а только на перерыв. Скоро они вернутся, назвавшись роботами. И они окажутся куда искуснее старых рабов. Они вам выловят бифштексы из воздуха, напоят вином, зачерпнутым со стены, и укроют одеялом, свалившимся с потолка. Молочные реки, кисельные берега. Теперь это называется "автоматически действующая цивилизация". В ней роботы контролируют роботов, и человеку остается только пользоваться ее благами. Весь процесс производства настолько замкнут в себе, что люди перестают интересоваться, откуда что берется. Да и сам фантаст не очень этим интересуется. Для Жюля Верна соблюдать условия реализма значило описывать все подробнейшим образом. Для иного современного фантаста соблюдать эти условия значит описывать только конечный результат. Совсем как в сказке, где никого не занимает технология изготовления ковров-самолетов и летающих ступ с помелом. Технология известно какая волшебная. Но, приблизившись к молочным рекам в кисельных берегах, люди начинают задумываться о том, как бы не утонуть в этих реках. Возникает новая проблема - опасности благоденствия. Откуда она? Многим эта проблема кажется попросту высосанной из пальца. Правда, философы и фантасты, с совсем небольшими перерывами, обсуждают ее добрых полтораста лет, а в какой-то форме она ставилась уже у Аристофана. Это, пожалуй, о чем-то говорит. Ни один специалист по дактилоскопии не согласится с тем, что на свете есть столько пальцев, из которых можно высосать одно и то же. Но все равно споры подобного рода разгораются за последнее время на каждом шагу. Один из них начался 26 октября 1965 года на страницах "Литературной газеты" диалогом Станислава Лема и Кирилла Андреева и закончился 3 марта 1966 года статьей Н. Молчанова "Загадки будущего". Это спор очень симптоматичный и интересный. В своей статье "Безопасна ли техника без опасности" Станислав Лем писал, что объективная тенденция развития в масштабах планеты состоит в создании техники, делающей все за людей. Если человек не сумеет создать такую технику, он выкажет свою слабость перед природой. Если он создаст такую технику - а он ее создаст, это только вопрос времени, - то она, лишив его возможности совершать героические поступки и приняв на себя творческую деятельность, погубит его как человека, заставит его выродиться. Кирилл Андреев в своем очень умном ответе Лему показал, что существуют разные возможности развития человечества, имеющие явный социальный аспект. Есть пути тупиковые, один из которых отмечен Лемом. Есть пути, открывающие для человечества бесконечную перспективу развития в пределах благоденствующего общества. Н. Молчанов не ищет ответа на то, как преодолеть опасности благоденствия. Он утешает нас тем, что благоденствия просто никогда не будет, ибо "развитие техники в конечном итоге не столько облегчает жизнь, сколько меняет и усложняет функции человека". К счастью, это неверно. В недавно опубликованной книге "Эра роботов или эра человека?" Г. Н. Волков убедительно показал, что пути человека и машины с течением времени все больше расходятся. Человек "мешает" машине. Он не поспевает за ней. Поэтому машине для собственного развития необходимо "освободиться" от человека, а заодно освободить его от прислужничества себе в любой форме, простой или сложной. Правда, на этапе неполной автоматизации человек не столько освобождается от машины, сколько меняет свою роль при ней. Но на этапе полной автоматизации приходит освобождение для обеих сторон. Машина вольна все более засыпать человека благами цивилизации. Человек волен делать с ними что хочет. Тогда-то и вырисуются, как утверждают фантасты, опасности всеобщего благоденствия. Аристофану казалось когда-то, что всеобщее благоденствие приведет ко всеобщему нежеланию что-либо делать. В споре Хремила с Бедностью (комедия "Плутос") энергичный афинянин выходит победителем, доставая палку и угрожая проломить Бедности башку. Что касается аргументов менее увесистых, но более веских, то их все-таки приводит Бедность. Если б миром правило Богатство, а не Бедность, говорит она, То на свете никто ни за что бы не стал ремесло изучать иль науку. А коль скоро исчезнет у вас ремесло и наука, то кто же захочет Иль железо ковать, или строить суда, или шить, или делать колеса, Иль тачать сапоги, иль лепить кирпичи, или мыть, иль выделывать кожу, Или, "плугом разрезавши лоно земли, собирать урожаи Деметры"? - Как это кто? - отвечает Хремил. - Рабы! - Но откуда они возьмутся? - возражает ему Бедность. - Кто захочет заниматься работорговлей? Вопрос о рабах (роботах) мы с тех пор (теоретически) разрешили. Но возникла другая трудность. У Аристофана, как и у других ранних утопистов, проблема состояла исключительно в том, чтобы как-то обеспечить нормальное функционирование общества, в котором никто ничего не желает делать. Само по себе безделие казалось желанным состоянием человека. С тех пор наши представления переменились. Стремление к деятельности мы считаем сейчас одной из черт, органически присущих человеку ("сущностных характеристик человека", как сказал бы Гегель), а безделие - состоянием противоестественным. У американского писателя Энди Льюиса есть занятный рассказ "Возвратись ко мне скорее". Автоматизация освободила большинство людей от какого бы то ни было труда, и они начали жестоко страдать от безделия. Чтобы как-то спасти положение, пробовали удовлетворить у них чувство любопытства и тем самым как-то их успокоить. Для этого начали строить заводы со стеклянными стенами. Люди слонялись вокруг них, глазели, потом им надоедало, и они в еще большем озлоблении кидались ломать машины. Тогда-то человек, от имени которого ведется рассказ, создал и осуществил свой великий проект. Всех возвращают на их прежние работы. Люди заняты, и довольны. Но поскольку у роботов все получается гораздо лучше, чем у людей, они потихоньку все потом переделывают. Так и существуют рядом два производства - открытое, экономически бесполезное, и тайное, настоящее. До поры до времени никто не подозревает о действительном положении дел. Всем кажется, что просто снова расширилось число производств, где нужны люди. Но на самом деле число таких работ, в том числе умственных, сокращается изо дня в день и, в конце концов, уже сам автор великого проекта не знает, приносит его работа какую-то реальную пользу или где-то кто-то (вернее, что-то) его дублирует... Время от времени фантасты заговаривают о биологических опасностях, которые влечет за собой "автоматически действующая цивилизация". В "Машине времени" Уэллса беспечные обитатели земной поверхности, элои, слабы и беспомощны как дети. Но в романе Уэллса действие хотя бы происходит через семьсот тысяч лет после нашего времени. В романе Станислава Лема "Возвращение со звезд" (он вышел недавно в "Библиотеке современной фантастики") люди уже через полтораста лет становятся заметно слабее. С этим спорят. Большинство современных антропологов отвергает мысль, что жизнь в условиях цивилизации как-то изменила видовые признаки человека. Поэтому, считают они, эти признаки не изменятся и в дальнейшем. Так ли это? Возможно, и не так. Аргументация сторонников этого мнения не всегда кажется убедительной и уж совсем не кажется исчерпывающей. Но если даже они и не правы, если физическая эволюция человека продолжается, она, во всяком случае, не принадлежит к факторам быстродействующим. Цивилизация всегда обгоняла физическую эволюцию и тем более будет ее обгонять теперь, при убыстрившихся темпах развития науки и техники. С опасностями всеобщего благоденствия придется столкнуться человеку теперешнему, и они явятся ему не как угроза физического вырождения, а как угроза вырождения умственного и нравственного. Человек - существо, чья духовная природа требует деятельности. Отсутствие ее подрывает самые основы его психической структуры. Мир без трудов и опасностей - это мир без нравственных проблем. Человек оказывается нравственно-бездеятельным. Отсутствие проблем становится с этой точки зрения главной проблемой общества. Так, во всяком случае, думали в прошлом и позапрошлом веках. Оливер Гольдсмит в философской сказке "Азем-человеконенавистник" высказал мнение, что мир без пороков будет миром скучного среднего уровня и жить в нем современному человеку было бы невыносимо тягостно. Век спустя к нему присоединился Бульвер-Литтон в романе "Грядущая раса". Мир, в котором разрешены все житейские проблемы, оказывается миром без моральных проблем. Мир без моральных проблем оказывается миром без личности. (А, следовательно, и без литературы и искусства, поскольку они выражают личность.) В современной фантастике эта проблема истолковывается порой парадоксальнейшим образом. Нивелирование личности кажется сейчас иным зарубежным фантастам не столько результатом благоденствия, сколько предварительным его условием, ценой, которую пришлось заплатить ради того, чтобы достичь и сохранить благоденствие. В романе Станислава Лема "Возвращение со звезд" все население мира будущего подвергается "бетризации" - прививкам, навсегда подавляющим агрессивность личности. Человек будущего не способен на убийство. Но он не способен и на героизм. В уже упомянутой повести Уильяма Тенна "Уинтроп был упрямцем" в обществе двадцать пятого века - обществе, давно расставшемся с понятием частной собственности, устранившем деньги, покончившем с государством как орудием подавления и провозгласившем полнейшую свободу личности, - люди время от времени собираются на так называемых "полях визга" и дают там выход своим звериным инстинктам, гоняясь за электронным кроликом и под конец разрывая его на части. В рассказе Роберта Шекли "Седьмая жертва" (по этому рассказу много лет спустя был поставлен с участием Мастрояни фильм "Десятая жертва", показанный у нас во время фестиваля итальянских фильмов в 1966 году) правительство ради того, чтобы устранить войну и вместе с тем не подорвать в стране инициативу, без которой, как известно, невозможна деловая активность, позволяет желающим организовать клуб охотников на человека. Члены клуба по очереди выступают в роли убийц и жертв. Жертва имеет право, обнаружив убийцу, убить его в порядке самозащиты. Иными словами, среди современных зарубежных фантастов распространено мнение, что общественное благополучие невозможно до тех пор, пока не подавлена врожденная агрессивность личности. Неагрессивная личность это, по их убеждению, личность недееспособная, а следовательно (поскольку стремление к деятельности является непременным условием существования личности), - не личность. Поэтому ищутся пути сохранить агрессивную личность, но направить ее агрессивность во внеобщественные каналы. Безумная сцена на стадионе у Тенна и кровавая мерзость, описанная Шекли, это, как ни странно звучит подобное определение, попытка найти компромиссный путь сравнительно с Лемом. Стоит только осознать и высказать эти предположения - и мысль фантастов начинает вращаться в замкнутом круге. Человек, освобожденный от дела, - не человек. Человек, занятый делом, - не человек. Один потерял всякие признаки личности. Другой заново превратился в зверя или, ради того чтобы сколько-то времени быть человеком, сколько-то времени должен пребывать в состоянии животного. Животное самоублаженное и животное хищное. Где человек? Какой же выход из этого порочного круга предлагают писатели-фантасты?