Страница 4 из 22
Едкий запах пота и пороха заполнил ноздри Джахангиру, а кровавая взвесь, висевшая в воздухе, с трудом позволяла ему отличать своих от чужих. Но он упорно двигался вперед в окружении Сулейман-бека и телохранителей. Нанеся последний удар Аламгиром, который пришелся очередному стороннику Хусрава прямо по коленной чашечке, раздробив кость и разрезав сухожилия, Джахангир оказался за передней линией обороны противника. При этом он чуть вновь не потерял свою саблю, которая застряла в ноге противника. Подняв глаза, увидел, что шатры Хусрава были теперь всего в каких-нибудь четырехстах ярдах от него. Но пока падишах смотрел на них, от шатров отделилась большая группа всадников, которая исчезла по другую сторону хребта. Среди них Джахангир заметил – или ему показалось, что он заметил – фигуру Хусрава.
– В погоню! Трусы хотят сбежать! – крикнул он Сулейман-беку и телохранителям, одновременно пришпоривая свою гнедую. Но животное уже тяжело дышало – ноздри лошади дрожали от напряжения в предыдущей схватке. В отличие от белого жеребца, место которого ей пришлось занять, она не отличалась ни выносливостью, ни характером. Достигнув вершины хребта, Джахангир увидел, что группа беглецов уже рубится с его воинами, оставленными у подножия холма. Им понадобилось всего несколько минут, чтобы прорваться – при этом они потеряли всего одного человека, чья лошадь с болтающимися поводьями скакала вслед за беглецами, которые, сохранив боевой порядок, направлялись по равнине на север.
Еще раз пришпорив гнедую, Джахангир начал то, что в душе считал абсолютно бесполезным занятием. Его сыну удастся ускользнуть. И почему он не выделил больше людей из резерва, чтобы избежать подобного прорыва? И тут, к своему огромному облегчению, падишах увидел отряд с зелеными знаменами Великих Моголов – не с пурпурными, которые выбрал себе Хусрав. Этот отряд появился на западе и двигался на перехват. По-видимому, Абдул Рахман тоже увидел беглецов и послал преследователей. Они быстро сокращали расстояние до своих противников. Джахангир заставил свою уставшую лошадь спуститься по дальнему склону. Рядом с ним спускались Сулейман-бек и телохранители. Но не успели они добраться до подножия холма, как люди Хусрава отвернули от своих преследователей и поскакали на северо-восток, взметая за собой облака пыли. Потом Джахангир увидел, как четверо или пятеро из арьергарда его сына развернулись и, размахивая саблями, бросились на людей Абдула Рахмана в самоубийственной попытке выиграть время для своих товарищей.
Не успев сделать и нескольких шагов, один из этих храбрецов упал, раскинув руки, со своей черной лошади – в него попала стрела, выпущенная одним из лучников, которых Абдул Рахман предусмотрительно включил в число преследователей. Джахангир видел, как они встали на своих стременах, чтобы иметь возможность спустить тетиву. Мгновения спустя на землю упала лошадь одного из беглецов, заставив своего наездника перевернуться через голову. Остальные продолжили свое движение вперед и врезались в передовую линию людей Абдула Рахмана, которые расступились и окружили их, практически не сбавляя скорости. Меньше чем через минуту всадники Джахангира уже вновь скакали вперед, низко опустив головы к лошадиным шеям, а тела бунтовщиков и их лошадей остались лежать позади. Сторонникам шахзаде удалось захватить с собой в загробный мир парочку противников, но их храбрость не спасет Хусрава. Люди Абдула Рахмана практически догнали группу беглецов, и еще двое из них – один с пурпурным знаменем Хусрава – упали на землю, став, по-видимому, жертвами лучников. Нога знаменосца запуталась в стремени, и лошадь тащила его по красной глине добрую сотню ярдов; темно-красное знамя тащилось вслед за ним. А потом кожаный ремень стремени лопнул, и изломанное тело вместе со знаменем осталось лежать на земле.
Джахангир продолжал погонять свою гнедую, бока которой тяжело вздымались от усилий. Он видел, как люди Хусрава сделали еще один поворот, но потом неожиданно остановились возле нескольких чахлых деревьев. Сначала падишах решил, что они решили дать последний бой, но потом сквозь пыль, висящую вокруг них, рассмотрел блеск сложенного на земле оружия. Принеся в жертву столь многих, таких как младшие братья Азиза Кока или как храбрецы, атаковавшие авангард Абдула Рахмана, теперь они сдавались, в надежде спасти свои жалкие жизни. Они еще пожалеют о том, что решили не умирать, как мужчины, на поле битвы, мрачно подумал Джахангир, еще сильнее сжимая каблуками бока гнедой, в попытке заставить ее отдать последние силы.
– Приведите их.
Еще не успев остыть от горячки боя, с сердцем, полным гнева, Джахангир наблюдал из тени чахлых деревьев, как его воины вытащили вперед Хусрава, его главнокомандующего Азиза Кока и конюшего Хассана Джамала и бросили их на колени перед ним. И хотя двое соратников Хусрава не смели поднять глаз на повелителя, сам зачинщик смуты смотрел на отца полным мольбы взглядом. За ними, с руками, связанными за спинами обрывками одежды и седельных чепраков, располагались человек тридцать, которые сдались вместе с Хусравом. Воины Джахангира грубо сбивали их на землю. Среди них правитель неожиданно узнал высокого, мускулистого мужчину, с бородой, выкрашенной хной в красный цвет. Он вспомнил, как заметил его во время боя, когда этот человек с глумливой улыбкой на лице колол наконечником копья молодого воина, упавшего с коня и в ужасе беспомощно лежавшего перед ним. Вдоволь наиздевавшись над этим юношей, бородач, наконец, пронзил ему живот.
Джахангира охватила такая ярость, что на мгновение он потерял способность думать. А когда она вернулась к нему, единственным, что занимало его мысли, было желание наказать этих бесчувственных бунтовщиков как можно сильнее. И внезапно к нему пришло решение. На протяжении многих поколений моголы наказывали самых страшных преступников – детоубийц, насильников и так далее, – сажая их на кол. Его прапрадедушка Бабур, первый падишах моголов, проделывал то же самое с грабителями и бунтовщиками. Так же надо наказать и этих людей. Несмотря на то что им был дан шанс сдаться, они продолжили свое восстание, насаживая совсем молодых юношей на свои пики. Так пусть же на собственном опыте поймут, что такое быть насаженным на острие. Пусть испытают ужас и боль. Это будет только справедливо. Не раздумывая больше ни минуты, падишах крикнул воинам хриплым от гнева голосом:
– Наделайте кольев из этих деревьев вашими мечами и боевыми топорами! Вкопайте их в землю. Как можно лучше заточите их верхушки или привяжите к ним пики, и насадите предателей на них. И сделайте это немедленно! Не трогайте только моего сына и двоих его главных пособников. Пусть они понаблюдают за агонией своих людей прежде, чем узнают, что ждет их самих. Ожидание приговора заставит их получше понять те страдания, которые они причиняли другим.
Когда воины бросились выполнять его приказ – одни рубили деревья боевыми топорами, другие копали землю, используя все подручные средства, включая собственные шлемы, чтобы сделать гнезда для кольев, а третьи хватали плененных и волокли их по земле, – Джахангир почувствовал руку Сулейман-бека на своей руке. Но прежде чем его молочный брат смог произнести хоть слово, правитель прервал его:
– Нет, Сулейман-бек, без этого не обойтись. Они сами напросились на это. Они были безжалостны – таким же буду и я. Я должен преподать всем урок.
Джахангир видел, что Хусрав, все еще стоявший на коленях, наблюдает за происходящим с вызывающим презрение ужасом. Падишах с трудом смог сдержаться и не задушить его собственными руками, когда вспомнил о предательстве сына и о бессмысленных потерях такого количества хороших людей. Не прошло и пяти минут, а четверо людей Джахангира уже подняли высоко в воздух первого отчаянно сопротивляющегося и брыкающегося пленника – полного волосатого мужчину, с которого они содрали почти всю одежду. Потом, напрягая все свои силы, насадили его тело на один из в спешке установленных кольев с привязанным к нему острием копья. Когда острие проникло в мягкую плоть возле его сфинктера, воздух разорвали крики мужчины – больше напоминавшие крики животного, чем человека. Поток крови окрасил землю, когда люди Джахангира повисли на ногах пленника и острие кола вышло где-то в районе его грудины. Все больше бунтовщиков сажали на колья, и воздух заполнился вонью разорванных внутренностей и экскрементов преступников, которые, будучи на грани смерти, уже не могли контролировать свои естественные отправления. Но Джахангир, которого все еще переполняли желание восстановить справедливость и праведный гнев, едва обратил на это внимание.