Игрушки (сборник)

– Как пойдем? – тоненьким голоском поинтересовалась Ольга.

– Я дума-ю… – протянул Олег, – что посередине, за вашими широ-кими спинами… меня не так будет заметно.

– Да уж! – мотнула головой Лена и заключила: «Пошли!»

Тыл прикрывала, понятное дело, она.

Вахтерша сидела метрах в пяти от входной двери и что-то читала; как только поверх очков узрела необычно тихо шествующую компанию, тут же рявкнула:

– Куды!

Олег аккуратно обошел миниатюрную Ольгу и, хватаясь за шаткие перила, прыгая через две ступеньки, влетел на второй этаж, на цыпочках одолел длинный, с единственной лампочкой в конце коридор, завернул за угол и оказался прямо перед знакомой дверью с номером «28».

…А внизу старушка мертвой хваткой вцепилась в Лену, которая и не пыталась удирать, повертела, проверяя на достоверность, в руках ее пропуск, и через пять минут девушки были уже в комнате…

Олег тихонько постучал в дверь на случай, если не все еще готовы к его приходу, потом толкнул тоненькую фанерную дверь и, переведя сбившееся уходом от погони дыхание, выдохнул:

– Всем привет!

Чаепитие, после недавнего, по расписанию, сравнительно недорогого легкого диетического ужина, от количества калорий которого особенно не раздобреешь, было в полном разгаре. В самой середине исцарапанного, когда-то полированного стола блестел хромированным глянцем парящий чайник с розовыми чашками на круглом черном подносе, рядом лежало в разорванных пакетиках разномастное печенье, начатый блок сигарет «LM» и громоздились, сдвинутые на край, вперемешку с тетрадями, довольно увесистые учебники.

Кто-то уже пытался уснуть на одной из двух полагающихся в комнате кроватей, отвернувшись к стене, по-детски поджав ноги.

– Присоединяйся, – предложила круглолицая дюймовочка – блондинка Света и зачем-то стыдливо запахнула на груди воротник длинного кремового халата.

– Благодарствую, полчашечки хлебну, – согласился Олег, усаживаясь на кровать рядом со Светой, и выложил на стол шоколадки.

Предмета его вожделенных мечтаний в комнате не было.

В комнату вошли освободившиеся из цепких рук вахтерши Оля и Лена.

– Это ж мои любимые, с орешками! – хлопнула в ладоши Ольга, завидев зеленую обертку шоколадки на краю стола. – Спасибо, Олежек.

– Ну я ж знаю, чего дамы желают! – иронически вскинул голову Олег и, кивнув в сторону Лены, добавил: – А заслуженным работникам тыла сладкое даже рекомендовано.

– Все-то ты знаешь, только заглядываешь редко, – укоризненно отпарировала Лена, отчего веснушки на ее молочном лице стали заметнее, и вытащила из пачки сигарету.

– Я ж аки пчела, – все в трудах да в трудах.

– Оно и заметно! – поддержала подругу Ольга.

– А куда это вы Олесю подевали, не замуровали ли? – как бы невзначай поинтересовался Олег.

– У меня она, в тридцать второй, – выпуская колечки дыма сложенными в трубочку губами, ответила за всех Лена. – По просьбе трудящихся могу уступить свое любимое место. – Она заговорщицки подмигнула Олегу и продолжила:

– Иди, иди, а то она уснет, а девичий сон ух как сладок. – Вскинула руки кверху, потянулась и с закрытыми глазами повалилась на кровать.

– Загляну на огонек, – пропел Олег, допил еще не остывший кофе и встал.

– Смотри, огонек там через раз загорается: выключатель барахлит, – предупредила Лена.

– Главное, чтобы ручки не барахлили, – хихикнула тоненько Света и отвернулась.

Олег воздел указательный палец к потолку и нарочито серьезно, как профессор на лекции, проговорил:

– Истину глаголет!..

За дверью было тихо. Олег приложил ухо к шероховатой грязно-белой поверхности и на секунду затаил дыхание: ни звука. «Спит», – мелькнула в голове единственная объясняющая тишину за дверью мысль. Ему было жаль тревожить ее сон, но и просто так взять и уйти он не мог: после стольких сомнений и переживаний, после партизанского прорыва на запрещенную территорию. Он постучал несколько раз по косяку костяшками пальцев; звук содрогнувшейся двери оказался сильнее, чем он ожидал. Через минуту дверь медленно открылась, и слабый свет коридора, ворвавшись в темную комнату, вычертил на полу неровный четырехугольник и осветил Олесю с прищуренными глазами. Она натянуто улыбнулась, приложив ладони к разомлевшим щекам, и Олег почувствовал себя самым последним идиотом на земле.

– Я тебя разбудил? – дрогнувшим голосом вымолвил он.

– Чуть-чуть, – не совсем проснувшимся детским голосом ответила она, поправляя волосы, и отступила в сторону, пропуская посетителя.

Олег разорвал полосу света на полу на две неравные части, нашарил сбоку выключатель и с силой надавил на клавишу. Дверь за спиной звонко цокнула. Язык у него приобрел свинцовую тяжесть, и он впервые в жизни не знал, с чего начать разговор и что сказать, хотя днем, на пляже, он совершенно освоился с ее близким присутствием, быть может, оттого, что кругом были люди, занятые только мыслями о своевременном охлаждении разомлевших тел и количестве ультрафиолета, льющегося с ясного безоблачного неба. А сейчас была ночь: спокойная, тихая, лунная, когда мимолетные чувства и желания, не стесняемые дневной ограниченностью мира – домами, улицами, стенами квартиры, – могут перевоплотиться в невидимую, растворившуюся в маслянистой газовой саже ночи страсть, вырывающуюся сквозь телесную оболочку только тогда, когда не будет видно ее страха не осуществиться, остаться только болезненным чувством буйствующей плоти. И рядом, кроме очаровательной нимфы в купальнике и прежнего аромата свежести с легким придыханием речной влаги, никого и ничего не было.

Олег украдкой взглянул на нее и заметил по опущенным глазам и грациозной скованности движений, что и она взволнована его неожиданным визитом и даже немного напугана. Чтобы унять противную холодную дрожь, он засунул руки в карманы и подошел к окну. Молчание затянулось; он понимал, что должен что-то усилием воли выдавить из своего онемевшего горла, но даже внутренний голос подозрительно безмолвствовал.

Как последняя надежда на спасение, сама собой погасла голая, без абажура, на спирали провода лампочка под потолком. Он услышал, как жалобно запищали пружины за его спиной. И он, так и не издав ни звука, быстро разделся, лег на свободную кровать и замер.

В комнате воцарилась гробовая тишина, и если бы где-то на бездверном шкафу или трехногом столе стояли часы, то их строгое размеренное тиканье наполнило бы пустой сумрак комнаты неизбежным течением времени, – но их не было, потому бесконечная темень комнаты поглотила до утра все угловатые и плавные изгибы редкой мебели в комнате, смазала выцветшие, частью оборванные обои на стенах с недосягаемым теперь потолком, окрасив все вокруг в непроглядный цвет бесконечности, границы которой определить может только неуловимая человеческая мысль.

Олег лежал с закрытыми глазами и не мог даже приблизительно определить, сколько времени продолжается это бессознательное лежание, утопая в пустых глазницах ночи: время остановилось.

Наконец он глубоко вздохнул, поднялся и сел в кровати. Снова глубоко вздохнул и отодвинул толстую тяжелую штору. Только теперь он словно очнулся от забытья и явственно услышал и ощутил всеми клеточками тела голос уснувшего города; возможно, это тишина давила на барабанные перепонки, вызывая слуховые галлюцинации и ощущение присутствия жизни вокруг, но как бы то ни было, Олег слышал слабое жужжание электрического фонаря на столбе у дома, чуть подрагивающий матовый свет которого сделал на негативе асфальта паукообразный отпечаток редких листьев клена; лапки – листья еле заметно шевелились, вплетая в бесцветную паутину ночи всплески отрывистого лепета, похожие на шлепанье босых ног ребенка по мокрому асфальту.

Из-за неизвестно откуда взявшегося на вороненом небе белесого облака выглянула еще ущербная луна, и сразу же перекрестье оконной рамы отделилось и медленно растянулось на байковом одеяле, высветив бархатные шахматные квадратики.

Осветилась стена соседнего дома, на которой крупной прямоугольной пуговицей выделилась еще работающая телефонная будка с выбитыми стеклами и незакрывающейся дверью.