Навстречу Мэй

– А как же твои фильмы? Большинство из них были коммерческими.

– Это так. Но я бы теперь ни за что не согласился снова так поступить. Заткнуть свой внутренний голос и делать то, что, например, говорят продюсеры. Это было нелегко. Но мой разум поглотила жажда славы. Я хотел снимать фильмы, и я их снимал. Любой ценой. Теперь же я знаю, что где есть цель заработать на зрителях как можно больше денег, там заканчивается творчество. Ты не следуешь тому, что хочешь сказать, ты хочешь преуспеть в том, что хотят слышать остальные. А это заведомо провальный план. Деньги не важны, их можно потерять. Важно то, что ты сделал. Этого у тебя никто не отнимет. Твои творения останутся с тобой навсегда и никогда не предадут. И мы не должны их предавать.

Зак посмотрел на дочь. Она внимательно слушала его, не перебивая, терпеливо, и казалось, что она внемлет каждому его слову. Ему снова вспомнилась прошлая ночь. Кино, которое он снимал, было очень даже неплохим, но теперь казалось ему незрелым, неглубоким.

– Не подумай, Ливи. Я ни о чем не жалею. Опыт есть опыт, и я рад, что пришел к тем мыслям, которые движут мною сейчас. Мы бы не узнали, что такое свет, если бы не познали тьму.

– Ты считаешь, что познал тьму? – спросила Оливия, удивленно посмотрев не отца.

– Несомненно.

Он подумал, что еще неделю назад он думал, что больше никогда не познает свет.

– А я всегда думала наоборот. Все мои воспоминания о тебе наполнены восхищением: мой отец известный режиссер. Я иногда даже запрещала себе думать об этом, чтобы совсем не загордиться, – улыбнулась Оливия.

– Спасибо, Ливи. Но все гораздо серьезнее, мы как-нибудь обязательно поговорим и об этом. Так вот, творчество… Ливи, мне один мой приятель недавно предложил снять фильм. Так вот я бы хотел, чтобы ты слегка подкорректировала для меня свой сценарий. Да-да, и не смотри на меня так. Звучит ответственно, но когда-то тебе придется начать работать с именитыми режиссерами.

– Что? – не дала ему договорить Оливия. – Сценарий для твоего фильма? Я не ослышалась, папа? Я же… ничего из себя не представляю.

– Я как никогда серьезен с тобой. И мне нравится твоя история про японскую шпионку. Я покупаю ее у тебя.

– Папа!

Оливия остановилась, и Зак увидел, как ее глаза озарились надеждой. Казалось, что она не знает, что делать: обнять его, запрыгать от радости или то и другое одновременно. Зак никогда еще не чувствовал себя более гордым. Даже когда ему вручали награду на виду у дюжины голливудских звезд.

– Но при одном условии, – сказал он.

– Каком? – снова удивленно посмотрела на него дочь.

– Я хочу услышать в истории голос Оливии Росс. Не то, что хотят увидеть твои идеальные зрители, не то, чему вас учат на факультете, а то, что твой внутренний творец говорит тебе. Выпусти на волю все свои самые дерзкие фантазии, покажи свой характер, покажи своим рассказом, кто ты такая. Я даю тебе на это месяц.

Глаза Оливии снова потухли, она отвернулась и медленно побрела по мостовой.

– Не получится, папа, – сказала она.

– Это еще почему?

– Я говорю тебе не получится, и все тут.

Зак взял ее за руку и повернул к себе. Он увидел, как слезы застлали ее глаза.

– Я не знаю, кто я, – вдруг заплакала Оливия. – Я не знаю, есть ли у меня внутренний голос или нет, я запретила ему что-либо говорить, когда вы разошлись с мамой. Я не хочу выпускать то, что у меня накопилось внутри, пусть оно разлагается себе спокойно. Папа, я не буду писать для тебя сценарий, потому что ты будешь разочарован в своей дочери, которая представляет из себя полную серость.

– Это неправда! – взорвался Зак. – Я вижу, кто ты такая, и я единственный раз в своей жизни чем-то горжусь. Точнее, не чем-то, а тем, что у меня есть дочь. Да еще и такая талантливая. Может, я бы изменил что-то в своей карьере, может, я о чем-то и сожалею, но только не о том, что встретил твою мать и у нас получилась ты, Оливия. Девочка с таким огромным, добрым сердцем. Да, у нас не сложилось с Элвой, – Зак сам не верил, что произнес это имя, – но это не значит, что у нас не должно сложиться с тобой. Мы не виделись долгое время, но на это были причины. Пусть это и звучит идиотской отговоркой. У меня были на это причины, но теперь все будет по-другому. Я обещаю тебе, Ливи. Все будет совершенно по-другому.

– Папа, прости меня.

Оливия обняла Зака, и он почувствовал, как слезы накатили и на его глаза, но он никогда не плакал и не умел этого делать точно так же, как и просить прощения.

– У тебя есть месяц, Оливия, – строгим голосом сказал Зак. – Тебе нужно привыкать к строгим дедлайнам. Чтобы готовый сценарий лежал у меня на столе в назначенный срок. Ты знаешь мой адрес. А сейчас пойдем куда-нибудь поедим и заодно обсудим, что я наподчеркивал в твоих историях, и я расскажу, что с этим делать. Составим план и обсудим детали. Да, и ты можешь рассчитывать на мою помощь и в течение месяца работы над сценарием. Помнишь, в том месте, где героиню спрашивает император: «Что ты задумала, Эрика?..»

Оливия взяла под руку Зака и, широко улыбаясь, зашагала навстречу солнечному дню.

Глава 11

Разноцветные граффити не оставили ни одного живого места на теле серых промозглых стен. Зашифрованные коды, призывные слова, странные лица, оставленные дерзкой рукой их творца, как будто протестовали против обыденности, отделяя свою территорию от остального города. Рисунки прерывались на арку театра. Над ней белым неоновым огнем горела вывеска. Повсюду воняло канализацией и раздавались оживленные голоса стекающегося к входу народа.

Тайлер почувствовал, что Люсиль сильнее прижалась к нему, когда они подходили к зданию, в котором находился театр. Она то и дело морщилась и выдыхала брезгливое «фу». На ее длинное, красное, с глубоким декольте и длинным вырезом на правой ноге платье была накинута светло-коричневая дорогая шуба. Белые волосы были распущены и свисали упругими локонами. На губах горела ярко-красная помада, густые накладные ресницы обрамляли ее большие беспокойные глаза.

– Не могу поверить, что Вивьен пошла на такое, – говорила она, – да еще и нас вынудила опуститься до такого уровня. Ужаснее места я никогда не видела.

– А по-моему, что-то в этом есть, – ответил Тайлер.

Зайдя внутрь, они прошли по коридору, утопающему в горчичного цвета полумраке, в котором блестела розовой подсветкой висящая на стене надпись «Здравствуйте». С потолка, словно вздутыми венами, нависали металлические трубы. На некоторых стенах были оставлены каракулями черные надписи.

– Ну и местечко, – выдохнула Люсиль, – меня сейчас стошнит в прямом смысле.

Она никогда не говорила о своей беременности, и Тайлер уже было совсем об этом забыл, но теперь ему снова стало не по себе от этой мысли.

Покатый зал с бордовыми сиденьями, словно горный склон, спускался к небольшой сцене, вмещая не более ста человек. В зале было темно, и только по стенам гирляндами были развешаны круглые, излучающие белый свет, лампочки. На потолке, грубо изогнутом аркой, черным ожерельем висели погасшие прожектора. Сцена выглядела небольшой пещерой, освещенной неярким красным светом. Каменный узор на бежевых стенах напоминал пробку из-под шампанского.

Разодетый в дорогие наряды народ неспешно пробирался к своим местам, как будто подтверждая старую поговорку, что не место красит человека, а человек место. Кто-то перешептывался неуверенным голосом, кто-то громко смеялся, держа в руках бокал из-под шампанского, а кто-то, как Люсиль, недовольно морщился от обстановки. Тайлер никого не знал, в отличие от его жены то и дело раздающей приветствия по сторонам.

Точнее, Тайлер знал только Зака и Оливию, которые стояли рядом со сценой и что-то обсуждали. Он пригласил их в последний момент, после того как Зак позвонил и сказал, что у него есть к Тайлеру серьезный разговор. Тайлер ответил, что с него хватит серьезных разговоров, и предложил для начала встретиться в несерьезной обстановке. Зак знал, что когда Тайлер так говорил, это означало что-то интересное, и сразу принял приглашение.