Страница 53 из 67
В оригинальном творчестве первое приближение к версейной строфике в русской словесности осуществил уже А. Вельтман в своем переложении «Слова о полку Игореве» 1836 г., существенно переделанном и переизданном в 1863 г. Достаточно часто прибегает к версе в некоторых – далеко не всех – своих «стихотворениях в прозе» И. Тургенев.
В русской литературе начала ХХ в. можно выделить, наряду с французской литературной традицией, поддержанной в это время появлением переводов из Ш. Бодлера, А. Рембо, С. Малларме, П. Клоделя, Ш. Пеги, С.-Ж. Перса288, еще несомненных источников, в том числе тесно связанных с моделью библейской строфы художников, профетическая претензия которых очевидна: Ф. Ницше и У. Уитмена.
Вот как выглядит одна из версейных анафорических глав «Заратустры» в наиболее популярном в начале ХХ в. переводе Антоновского:
Я люблю тех, кто не умеет жить иначе, как чтобы погибнуть, ибо идут они по мосту.
Я люблю великих ненавистников, ибо они великие почитатели и стрелы тоски по другому берегу.
Я люблю тех, кто не ищет за звездами основания, чтобы погибнуть и сделаться жертвою – а приносит себя в жертву земле, чтобы земля некогда стала землею сверхчеловека.
Я люблю того, кто живет для познания и кто хочет познавать для того, чтобы когда-нибудь жил сверхчеловек. Ибо так хочет он своей гибели.
Я люблю того, кто трудится и изобретает, чтобы построить жилище для сверхчеловека и приготовить к приходу его землю, животных и растения: ибо так хочет он своей гибели.
Я люблю того, кто любит свою добродетель: ибо добродетель есть воля к гибели и стрела тоски.
Я люблю того, кто не бережет для себя ни капли духа, но хочет всецело быть духом своей добродетели: ибо так, подобно духу, проходит он по мосту.
Я люблю того, кто из своей добродетели делает свое тяготение и свою напасть: ибо так хочет он ради своей добродетели еще жить и не жить более.
Я люблю того, кто не хочет иметь слишком много добродетелей. Одна добродетель есть больше добродетель, чем две, ибо она в большей мере есть тот узел, на котором держится напасть.
Я люблю того, чья душа расточается, кто не хочет благодарности и не воздает ее: ибо он постоянно дарит и не хочет беречь себя.
Я люблю того, кто стыдится, когда игральная кость выпадает ему на счастье, и кто тогда спрашивает: неужели я игрок-обманщик? – ибо он хочет гибели.
Я люблю того, кто бросает золотые слова впереди своих дел и исполняет всегда еще больше, чем обещает: ибо он хочет своей гибели.
Я люблю того, кто оправдывает людей будущего и искупляет людей прошлого: ибо он хочет гибели от людей настоящего.
Я люблю того, кто карает своего Бога, так как он любит своего Бога: ибо он должен погибнуть от гнева своего Бога.
Я люблю того, чья душа глубока даже в ранах, и кто может погибнуть при малейшем испытании: так охотно идет он по мосту.
Я люблю того, чья душа переполнена, так что он забывает самого себя, и все вещи содержатся в нем: так становятся все вещи его гибелью.
Я люблю того, кто свободен духом и свободен сердцем: так голова его есть только утроба сердца его, а сердце его влечет его к гибели.
Я люблю всех тех, кто являются тяжелыми каплями, падающими одна за другой из темной тучи, нависшей над человеком: молния приближается, возвещают они и гибнут, как провозвестники289.
Ницше оказал, как не раз было показано, определяющее влияние на формирование творческой манеры такой ключевой фигуры русского авангарда, как А. Белый290, с именем которого связано, в свою очередь, активное вторжение в русскую прозу стихового элемента на разных уровнях ее структуры.
К этой же традиции, вне всякого сомнения, примыкает и «Зверинец» В. Хлебникова, как известно, впервые прозвучавший на Башне Вяч. Иванова. Версейная ориентация характерна также для ранней прозы А. Ремизова и «лирического богословия» А. Добролюбова, нередко использовавшего версейную строфы в своих прозаических миниатюрах 1890-х гг.
Другим – и тоже безусловно ориентированным на библейский ритмический прообраз – выступает псевдобиблейский свободный стих У. Уитмена, подражая которому, русские поэты и прозаики нередко обращаются тоже к версейной прозе, а не к стиху (например, переводчик Уитмена Дмитрий Майзельс).
Еще один источник версе – сложившийся в русской прозе так называемый «стиль «короткой строки», непосредственную генетическую связь которого с традицией скандинавского импрессионизма убедительно доказывает Н. О. Нильссон291.
Именно профетическая функция версейной строфы во многом определяет также ее использование в практике литературных и художественных манифестов начала ХХ в., например, футуристов, лучистов, К. Малевича, О. Розановой, Н. Удальцовой, Н. Евреинова; к этой же традиции парадоксальным на первый взгляд образом примыкают безусловно версейные по своей природе тексты революционных манифестов, листовок, других «боевых» жанров.
С другой стороны, свое безусловное воздействие на атомизацию и автономизацию строфы начинает оказывать киномышление, в т. ч. и через практику киносценарного жанра – в этом смысле очень показательна версейность всех жанров прозы Д. Вертова и ориентированность на версе ранних опытов Е. Габриловича.
Именно на таком разнообразном фоне возникает версе ПСЦ, более 90% текста которой написано соразмерными версейными строфами протяженностью 1–3 строки. При этом, как показала О. Фетисенко, и версейные строфы, и нумерация появляются в «Повести» достаточно поздно, только в 1949 г. Достаточно высока в повести также доля строф, состоящих из одного предложения, а около 5% их оказываются даже меньше предложения.
Важной отличительной чертой ивановского версе становится также анафоризация строф – как в Библии, у Ницше и Хлебникова. По этому поводу А. Грек в частности замечает:
Не будучи принадлежностью собственно церковнославянского языка, «и-присоединительные» конструкции, на библейскую окраску которых указывал В. В. Виноградов, в общей церковнославянской основе текстовой ткани послания выступают одним из ярких ее элементов. В качестве примера можно указать на синтаксис XIV-й главы послания. Здесь из 12 строф целых 7 строф, т. е. чуть больше половины, начинается с «и-присоединительной» конструкции – см.: И отъиде поезд царевин… (2), И простре мне та руку… (6), И помыслих в себе… (8), И внезапу узрех… (9), И преступихом праг… (10), Я изведома мя братия… (11), И возвратихомся… (12)292.
На фоне этой закономерности особенно заметны исключения, которые тоже легко возвести к библейскому стиху – отдельные строфы, состоящие из несколько кратких (чаще всего диалоговых) предложений, и напротив – сверхдлинные предложения, занимающие две и более строф подряд, например:
Венчающуся тебе венцем кесарским сорадуюся, и благословен да будет престол твой Господа сил молю,
Смиренный пресвитер Иоанн, милостию Божиею единый от народоправителей христианских,
Могущ сый не странных и звероподобных племен службою подъяремною, но владычествующаго народа моего числом и трудом, и мужеством, и единомыслием,
К тому и земель пространных неоскудным плодоношением, и руд горных и камения самоцветнаго изобилием, веселящим ли око солнечное или в недрех сокровенным.
Таким образом, упорядоченная вариативность версейной строфики, используемой Ивановым в ПСЦ, безусловно отсылает читателя прежде всего к разным частям Писания. Тут есть смысл вспомнить главку «Склад и строй Псалмов» из ивановского предисловия к римскому изданию Псалтири, где поэт отмечает принципиальный характер ее разнородности:
288
См. напр.: Балашов Н. И. Алоизиюс Бертран и рождение стихотворения в прозе // Бертран А. Гаспар из тьмы. М., 1988. С. 270–294; Багно В. Е. Федор Сологуб – переводчик французских символистов // На рубеже XIX и XX веков. Л., 1991. С. 129–214 и сл.
289
Ницше Ф. Так говорил Заратустра // Ницше Ф. Полн. собр. соч.: в 13 т. Т. 4. М., 2007. С. 15–16.
290
См. напр.: Силард Л. О влиянии ритмики прозы Ф. Ницше на ритмику прозы А. Белого: «Так говорил Заратустра» и «Симфонии» // Studia Slavica.Vol. 18. Budapest, 1973.
291
Нильссон Н. О. Русский импрессионизм: стиль «короткой строки» // Русская новелла. Проблемы теории и истории. СПб., 1993. С. 220–234.
292
Об особой природе этой главы пишет и А. Грек: «Вся “Повесть о Светомире царевиче”, но ее пятая книга в особенности, отличаются архаичностью в высшей степени» (Грек А. Об архаичной поэтике текста «Послания Иоанна Пресвитера Владарю царю тайного» из «Повести о Светомире царевиче» Вяч. Иванова // Текст. Интертекст. Культура. М., 2001. С. 187).