Лигр

Маленькая обшитая пробкой комнатушка, напичканная непонятными приборами; от самого большого и сложного пахнет кофе, но запах старый, той же… той же давности, как след Тян! Она сидела здесь, вот в этом вертящемся кресле! А потом встала и… запаховая дорожка тянется вот сюда…

…Железная, мрачного вида дверь, круглый циферблат над ней. В комнате – человек пять-шесть. Почти все лощеные, наперебой благоухающие одеколонами, растерянностью и страхом, медленные, неопасные. Встревожены они были не им: Сэнсей ворвался туда, опередив порожденную самим собой волну паники. Один из лощеных, сидевший за столом в углу, даже руки от лица не убрал. А еще один, в спецовке, оказался совсем не лощеным, но очень быстрым и мгновенно принимающим решения; с ним, впервые, могло не получиться, но Сэнсею помогло то же, что и на входе – движения опасного человека были рассчитаны на человека же, не на волкодава…

Опасный не признал поражения даже после того, как у него оказалась прокушена правая рука, метнувшаяся к карману спецовки. Сэнсей, стоя лапами у него на груди, вновь предостерегающе оскалил зубы.

– Обождите… – в комнате уже вовсю вопили и метались, но этот новый голос услышали все. Говорил человек, ранее уткнувшийся лицом в ладони и не изменивший позу, даже когда вплотную к нему прошла волна передвижений, порожденная Сэнсеем и опасным. Но сейчас он стоял, и в глазах его светилась мысль. – Это, может быть, наш шанс!

Сразу после этих слов приобрел осмысленность взгляд еще одного из лощеных. Сэнсей на всякий случай разделил внимание, хотя и по-прежнему концентрируясь в основном на лежащем: никак нельзя было упускать из вида вторую его руку, все еще целую.

– Канал настроен только на госпожу Хмель…

– Это так, но, сами видите, сохраняется остаточная связь! Иначе эта зверюга здесь бы и не появилась.

– Господин Петер, так все-таки нельзя…

– Что, подписку о неразглашении у него возьмете? – Тот, кого назвали «господин Петер», нервно указал подбородком на Сэнсея. – Вы считаете, нам сейчас вообще есть что терять? Радиус катаклизма кто-нибудь забыл?! Не говоря уж о…

– Вероятностные аномалии…

– Вот именно. Витус, давайте скорей. А, вы не… – Господин Петер обращался к опасному и, кажется, только теперь заметил, что тот ранен и повержен. – Ладно, тогда я сам.

Он подошел к двери и не так уж ловко, но без колебаний отпер все навешенные на нее замки.

Чувство направления потянуло так, как, должно быть – Сэнсею неоткуда знать это точно, – хозяева тянут за поводок заупрямившихся собачонок. Но он и без этого рванулся бы: четкая следовая дорожка, почти свежая, на два-три дня свежее, чем та, что привела в эту комнату! След Тян – и почему-то д’Ангулема…

Сэнсей бросил свое тело в узкий полутемный коридор.

Темнота. Беззвучие.

Он захрипел от унижения, осознав, что стоит в ванне, покрытый отвратительно благоуханной пеной, и какая-то незнакомая женщина (через миг это оказалась полузнакомая Карательница, но все равно!) скребет его щеткой. Выскочил. Яростно встряхнулся: хлопья шампуня разлетелись по ванной комнате. Карательница так и села. На пороге появился другой человек, тоже полузнакомый, называвшийся «Профессор восточной литературы», в семейных трусах и мягких домашних тапочках с помпонами в виде плюшевых роз; укоризненно качнул головой, хотел что-то сказать, но замер с открытым ртом.

Дверь из квартиры закрыта. Сэнсей ударил в нее с разгона – и только сейчас ощутил, насколько он меньше, легче и слабее себя самого. Но его тело, даже нынешнее, все же принадлежало волкодаву: створка устояла, однако вдоль деревянного косяка зазмеилась длинная трещина. И после второго удара…

…Холодно. Летит из-под лап жидкая снежная грязь, сверху тоже валят хлопья: снегопад. Мокрая шерсть леденеет, спасение только в скорости. Видимость никакая, следов никаких, но чувство направления тащит с безумной силой. Слепящий свет фар, свет уличных фонарей, неожиданно иного оттенка, но какая разница, не имеет значения…

Магазин с яркой витриной. Вывеска над входом. Молодой парень в черном загораживает собой дверь, он огромен и тяжел, особенно для теперешнего тела Сэнсея – но того ведет такое отчаяние, что парень отлетает в сторону, как кукла. Следовая дорожка, запах Тян, тоже изменившийся, однако несомненно ее – а вот и она! Она!!!

Он не бросился к ней сразу, потому что между ними вдруг возник кто-то нечеловечески пахнущий и не по-человечески же быстрый. Ужасный настолько, что у нынешнего тела Сэнсея разом подогнулись все четыре лапы.

Оно повиновалось лишь после того, как поняло, что Сэнсей для своей трусливой оболочки даже страшнее… этого, кем бы он ни был. Но черный бархат, занавешивавший воротца, уже успел дрогнуть, пропуская…

Видно, что за ним нет никакого прохода, там стена, просто стена. Однако чувство направления не исчезло – и Сэнсэй уходит в прыжок прежде, чем раздвинувшийся в стороны занавес прекратил колыхаться.

От бархата пахло д’Ангулемом.

На этот раз стыда не было, была тоска – но и гордость. Он снова не успел к Тян, хотя на этот раз мог успеть. Занялся другим, более важным. Никогда раньше не сумел бы представить, что могут быть дела важнее, чем успеть к Тян; а вот есть такие. Гораздо важнее оказалось сделать так, чтобы к ней никто другой не успел.

Они это сделали вместе: Сэнсей и… тот, страшный, с нечеловеческим запахом. Но он сейчас защищал Тян, а за такое можно простить любой запах. Тем более что от мертвых пахнет одинаково.

Все мертвы здесь, на лесной поляне перед черной башней. Сэнсей про себя знает, что он тоже мертв, хотя еще может шевелиться. Его нынешнее тело, могучее настолько же, насколько прошлое было изнежено, надолго сохраняет остатки жизни, но они все-таки помаленьку вытекают через ворота трех ран.

Да и останься он цел – все равно не пройти ему за Тян, а значит, жизнь в любом случае завершилась. Чувство направления молчит. Раньше оно указывало на окованные железом двери башни – но теперь нет. Остался только запах…

Запах?

С трех сторон пахло смертью и мертвыми. Но с четвертой, со стороны входа в башню – д’Ангулемом.

– Ты пришел, пес.

На сей раз чувства направления не было никакого, а следами Тян оказался наполнен весь этот новый мир. Очень он маленький, этот мир.

Следами Тян – и этого человека. Который говорит: «Ты пришел»…

– Она о тебе рассказывала, пес, – рука человека легла ему на холку. Сэнсей напрягся: он никому, кроме Тян, этого не позволял… но этот неизвестный ведь был здесь с Тян, она ему верила, она спасала его – запахи их обоих, переплетаясь, тянулись еще с той стороны, из прошлого мира…

Запахи?

Он с силой втянул воздух. Да, так и есть.

– Чуешь ее… Сэнсей? Да, она рядом. Только перепрыгнуть через провал. Но через него не перепрыгнуть.

Сэнсей подобрался. Он все еще ожидал, что сейчас вернется боль – но ее не было: раны не последовали за ним в этот мир. Впрочем, не последовало и прежнее тело, могучее. Жалко: он успел к нему привыкнуть. Хотя счастье и то, что сейчас он в изначальном теле, а не в позапрошлом.

Д’Ангулем совсем недавно прошел здесь. Вот его следы по эту сторону провала, а вот – воздух им не преграда – по ту. Да, запах доносится через воздух, но ведь не мог же кот перемахнуть в таком месте, где даже огромный волкодав если и перескочит, то лишь с полного разбега?

Или мог? Как-то ведь он ходит по этим мирам, ни в одном из которых его никто не видел…

– Думаешь, тебе дано последовать за моей и твоей госпожой, пес? Если так – попробуй! Вызволи ее, пес. Тот, кто встретил ее по ту сторону – он ждет, купаясь в детских голосах, наблюдая за игрой на льду… сидит у костра под защитой базальтовой скалы… ходит в тумане, как в облаке… Он может и не захотеть выпустить ее, Сэнсей – если кого-нибудь из нас не будет рядом…

Сэнсей отошел, примериваясь, как и где лучше оттолкнуться лапами – и принюхиваясь: прыгнуть нужно точно по ниточке запаха, как по мосту.