Страница 43 из 56
Я быстро отпер замок, сбежал вниз по лестнице и оказался в огромном сводчатом полуподвале, освещенном несколькими масляными фонарями на столбах и дневным светом из пары полукруглых окошек. В световых лучах плясали пылинки, пахло сыростью, падалью, перегноем, горелым жиром, но еще я почувствовал резкий звериный запах — такой бывает в плохо вычищенной клетке крупного хищника. Прямо передо мной открывался закрытый мощной решеткой проход в замковую темницу, и я было шагнул вперед, но тут увидел движение в темноте за дверью и остановился, подняв посох.
Это был Лёц — я сразу узнал его. Он был в длинной, до колен кольчуге и орденском белом плаще, а в правой руке держал меч, ту самую скале, которую когда-то показал мне в замке Гальдвика. И еще, Лёц улыбался.
— Я знал, что это твоих рук дело, — сказал он, продолжая улыбаться. — Все к этому шло. Непобедимый Ллэйрдганатх должен был прийти сюда, и он пришел. Прямо ко мне в руки. Вот ведь как бывает.
— Мне не нужна твоя жизнь, Лёц, — сказал я. — Отдай мне де Клерка и Веронику, и я обещаю, что ты уйдешь отсюда живым.
— Неужели? — Лёц выбросил руку с мечом вперед, направляя на меня его острие. — Я должен пасть на колени и благодарить тебя за милосердие, так, крейон? Целовать тебе ноги? Не дождешься. Это был мой план, и он сработал.
— Какой, к чертям, план?
— Я недооценил тебя во время нашей первой встречи, крейон. Это была моя первая ошибка. Там, в замке Гальдвика, я принял тебя за шутку богов, за недоразумение — крейон, каким-то образом получивший дар находить купину ши. Ты показался мне забавной человекоподобной зверюшкой, которую я хотел использовать в своих целях. Но все вышло немного иначе. Сначала я не мог понять, почему мой план сорвался так неожиданно, но потом узнал, кто ты на самом деле.
— Маргулис рассказал, так?
— Он прояснил, откуда ты взялся в Элодриане. Но я и до разговора с ним следил за твоими подвигами, Ллэйрдганатх. За твоим походом в Арк-Альдор, за тем, что было в Роэн-Блайн. Ты молодец, говорю искренне. В тебе есть некая целеустремленность, свойственная людям одаренным судьбой. Плохо было лишь одно: все, что ты ни совершал, ты делал во вред Звездному Ордену. К сожалению, я не мог лично заняться тобой — король Готлих был очень заинтересован в скорейшем окончании важнейшей для Вальгарда работы здесь, в святилище Арк-Даира. Это была моя работа, мое начинание, и она отнимала у меня все время. Плюс старый дурак Валленхорст очень мешал мне. Он не верил в то могущество, которое я смог обрести, и боялся меня. Мне пришлось избавиться от него и прочих чванных высокородных выродков, стоявших на моем пути. И я совершил вторую ошибку, занялся Валленхорстом и упустил время, которое ты, в отличие от меня, не терял впустую. — Лёц сделал шаг мне навстречу. — Но зато именно я придумал, как заманить тебя в ловушку.
— Лёц, ты бредишь. Ты проиграл, Волчье Логово захвачено. Мы перебили вильфингов, Белых Монахов и охрану замка. Поздно ловить меня в силки.
— Самое время! — Лёц перешел на восторженный полушепот. — Знаешь, я много дней и ночей мечтал об этой встрече. О том, как взгляну в глаза убийцы Вечных, прежде чем покончить с ним раз и навсегда. И поскольку это наш с тобой последний разговор, я объясню тебе, почему ты умрешь здесь и сейчас. Если, конечно, Маргулис не открыл тебе всего.
— Маргулис мертв. Он не учел, что гаттьены бывают проворнее даже самых искушенных магов.
— Вот! Твоя ручная кошка убила его. Не ты. Ты не смог бы убить муху у себя на носу. Без своей гаттьены ты ноль, ничтожество, кусок крейонского дерьма, вообразивший себя спасителем мира! Но только твое главное оружие погубило тебя. Почему Уитанни не с тобой? Не знаешь? А я знаю. — Лёц сделал еще один шаг навстречу мне, и я невольно отступил назад. — Ты испугался за нее. Страх, который именно я вселил в тебя. Маргулис только намекнул мне про серебряные пули, но я сразу понял, как заменить сумеречную сталь ши. Это было блестящее решение, крейон. — Лёц запустил пальцы в кошель на поясе, достал пулю и показал ее мне. — После того, что случилось в Вальфенхейме, я отправил по всему Элодриану группы охотников, и очень скоро все гаттьены будут уничтожены. Все до единой. Такая маленькая штучка решила судьбу этого мира.
— Ты сошел с ума, Лёц. Понятия не имею, о чем ты болтаешь.
— Сегодня я убью тебя. Ты отослал Уитанни, пришел в мои владения один. Испугался за свою гаттьену, слишком привязался к ней. Некому защитить тебя, жалкий ублюдок. Ши со своими волшебными стрелами и головорезы Джарли тоже не помогут тебе, потому что их нет сейчас рядом с тобой. Ты сейчас один, и я убью тебя, будь уверен.
— Не слишком ли самонадеянно?
— Воображаешь, что сможешь сразиться со мной на равных, используя те дурацкие фокусы, которым научил тебя старый эльф? Поверь мне, Ллэйрдганатх, этого слишком мало, чтобы одолеть Лёца из Виссинга. Ты не выйдешь из этого подвала живым. А потом я убью де Клерка и его девку, и все будет кончено. Для тебя, крейон.
Он отбросил в сторону меч, и я, наконец-то, увидел Превращение. То, что я прежде представлял себе немного по-другому, поскольку никогда не видел этого превращения в реале. Не было никакой эффектной трансформации человека в зверя в духе старых голливудских фильмов про оборотней, с разрыванием одежды и жутким воем освобожденного вервольфа. Лёц прямо на моих глазах распался в темное бесформенное облако, которое спустя долю секунды сложилось в громадного, величиной, пожалуй, с бурого медведя, вильфинга, серого с черными пятнами на шкуре. Самого крупного из всех мерзких тварей, каких я только видел до сих пор.
Странно, но я не испугался. Почти не испугался — только сердце забилось с бешеной скоростью, и кровь ударила в лицо. Меня и зверя разделяло метров пять, и я, пятясь, начал отступать к входу в подвал, держа посох обеими руками прямо перед собой, чтобы хоть немного защититься от возможного прыжка. Вильфинг стоял неподвижно, двигая остроконечными ушами: я слышал его шумное дыхание, клацанье когтей о каменные плиты пола, видел яростный золотой блеск в его глазах. Оборотень растягивал удовольствие: может быть, хотел увидеть мой ужас, или просто наслаждался моментом. Поэтому не прыгнул сразу — осторожно, даже лениво, припадая к полу, двинулся на меня, глядя глаза в глаза. И только парой секунд позже с рыком рванулся вперед.
Я принял удар железных челюстей на посох. Раздался треск: вильфинг легко перекусил твердое, окованное серебром древко пополам, а потом будто играючи боднул меня головой в живот. Гадину явно забавляла моя беспомощность, вильфинг играл со мной, как кот играет с пойманной мышью. Я отлетел к выходу и грянулся спиной на камни. Боли я не почувствовал, только слепой ужас, какую-то обреченность. И тут случилось то, чего я никак не ожидал.
Серебристая тень буквально втекла в одно из окон под сводом подвала, метнулась с леденящим кровь воплем к вильфингу, ударила сбоку, типично по-кошачьи, двумя лапами, вооруженными убийственными когтями-бритвами прямо в морду оборотня — в самое чувствительное место у любого зверя. Рев Лёца заглушил яростное фырканье моей спасительницы: чудовище замотало головой, разбрызгивая кровь и слюну. Быстрые и наверняка очень чувствительные удары по голове заставили тварь попятиться к зарешеченному входу, и я решился. Нельзя дать чудовищу опомниться, надо показать, что подонок немного поспешил, записав меня в покойники!
Вильфинг тем временем сам атаковал, прыгнул вперед: гаттьена, легко увернувшись от страшных челюстей, метнулась в дальний угол, к высокой груде мешков, запрыгнула на нее, и оттуда в великолепном прыжке обрушилась на Лёца сверху, вцепившись клыками ему в загривок. Вильфинг, пытаясь освободиться от хватки разъяренной кошки, отпрыгнул назад, присел на задних лапах, всей своей тяжестью вбивая гаттьену в железную решетку. И я решился. Подскочил к твари, завопил и с размаху влепил свинцовым обломком посоха прямо в облепленную пеной и лоснящуюся от крови морду вильфинга. Чудовище взревело, обдав меня смрадом и дождем вонючей кровянистой слюны, рванулось ко мне, таща за собой вцепившуюся в загривок гаттьену. Я не успел отскочить — вильфинг сбил меня с ног, надавил обеими лапами на грудь, разрывая одежду когтями, навис надо мной, раскрыл пасть. И я, как в кошмаре, абсолютно не сознавая, что делаю, всадил гадине обломки посоха в пасть. Чудовище зарычало, челюсти заработали, кроша дерево, золото и свинец с тошнотворным хрустом и скрипом; потом вильфинг мотнул башкой, вырвав у меня искореженные куски посоха, но я успел дотянуться левой рукой до лежавшей в полуметре от меня эльфийской скале, ухватил ее и, едва поборов накатившую смертную слабость, несколько раз с силой рубанул клинком по безобразной башке твари.