Игрушка палача

Я кричала от страха, что есть мочи колотила руками по лицу и груди. Но для Палача это были всё равно что досадливые комариные укусы, не больше. Наверняка, ему надоела это мельтешение маленьких кулачков, потому что он ударил наотмашь меня по лицу.

Губа лопнула, начав кровить. В голове раздался странный звон, будто порвалась натянутая до предела струна. Я не слышала звуков, но знала, что продолжала кричать, зовя на помощь.

Кто мог откликнуться на мой зов? Кому нужны возмущенные писки птички, чей хозяин решил немного развлечься и взять, наконец, своё? Палач наклонился надо мной, лизнул грудь и укусил сосок, зажав его между зубами и потянув на себя. Выпустил его изо рта и довольно засмеялся:

– Кричи, птичка. Кричи как можно громче! Я ещё даже не начинал…

Палач коленом раздвинул мне ноги и содрал бельё, разорвав его. Я почувствовала, как его жестокие пальцы скользнули вниз, нагло раздвигая складки и вонзаясь внутрь. Грубое, животное движение, предназначенное только для того, чтобы сделать как можно больнее, унизить. Довольно рыкнув, он склонился к груди, впиваясь в кожу, оставляя на ней следы синяков. Втянул в рот сосок и обвёл языком, а следом в ход пошли его зубы. Палач сжал сосок зубами так сильно, что из глаз брызнули слёзы. Одновременно с этим на месте пальцев оказался его член, ворвавшийся внутрь с намеренной грубостью. Палач утробно застонал и, подхватив мои ноги под коленями, закинул их повыше, чтобы проникнуть в лоно как можно глубже.

Моё тело покрылось испариной ужаса, я боялась хоть немного пошевелиться, зная, что малейшее сопротивление принесет ещё больше боли. Я не знала минут в своей жизни, хуже, чем эти. Тело ныло от жестоких прикосновений Палача. Моё лоно терзал член, растягивающий последнюю преграду.

Палач раздвинул мои ноги ещё шире и последним движением разорвал плоть, не выдержавшую этого дикого напора. На мгновение он застыл, будто ошарашенный тем, что первым проник и заполнил меня до упора. Но передышка была недолгой, Палач опустил мои ноги чуть ниже, заставив обхватить его мощный торс.

Его губы накрыли мои в дерзком поцелуе, язык нахально проник в мой рот и начал выплясывать танец страсти. Но я, содрогавшаяся от ужаса и боли, не могла и не хотела ответить на это грубую ласку.

Я отвернула лицо, но тут же пощёчина обожгла кожу. Палач обхватил мою шею, угрожая сломать её одним нажатием, и вновь впился в губы. Провёл языком по губе, нащупал кровоточащую ранку и прикусил зубами, терзая её. Я завопила от ужаса, но вместо этого раздалось лишь невнятное мычание. А Палач довольно стонал мне в рот, вновь ускоряя темп своих движений, вбиваясь в меня как можно глубже, не обращая внимания на кровь, струившуюся из разорванного лона.

Время будто остановило свой неумолимый бег и замерло на месте, превращая минуты страданий в часы пыток. Может быть, и на самом деле проходили часы. Я не знаю. Меня будто разделило надвое.

Часть меня будто со стороны, отрешенно наблюдала за тем, как Палач вторгался в меня раз за разом, ненасытно, жадно, зло. Эта часть меня лишь фиксировала в памяти очередную позу, в которой изверг решил поиметь меня.

Я знала, что как бы я ни желала забыть часы унижений после, та самая часть меня не позволит мне этого сделать. Она будет подсовывать мне моменты, в которых я, застывшая в неудобной позе, служу лишь инструментом для удовлетворения похоти мучителя. Она не даст мне забыть и будет терзать меня картинами унижений для того, чтобы я никогда больше не смогла бы и мысли допустить о том, что Палач может быть способен на нечто большее, кроме насилия, что у него есть душа.

Запомни всё, что он с тобой сделал, до самого мельчайшего движения, говорила эта часть меня, запомни навсегда, что он всего лишь Пёс, сорвавшийся с цепи. Пёс, Палач – и больше никто.

Вторая часть меня изнывала от жестоких прикосновений, от грубого вторжения, от грязных слов, которые шептал со стоном сладострастного удовольствия мне на ухо этот изверг. Лживая сука… И Палач ставил меня на четвереньки, заставляя прогибать спину, врываясь в меня сзади, щипая ягодицы, сминая их сильными руками. Или наматывал мои волосы на кулак, заставляя опуститься на колени, чтобы приласкать его ртом.

Этого я не могла бы сделать и под страхом смерти, потому что от привкуса собственной крови на его члене меня накрывало рвотными позывами. Палач что-то недовольно рыкнул и вновь поставил меня на четвереньки. Он обхватил мои бёдра сзади и бешено вдалбливал в меня свой член, продолжая говорить что-то. Но я уже не разбирала слов, чувствуя, как моё сознание всё же смилостивилось надо мной и решило покинуть меня.

В этот момент Палач одной рукой схватил меня за волосы и что было сил потянул голову на себя. Острая жгучая боль охватила кожу головы, я выгнулась и закричала, чувствуя, как он горячей струёй изливается в меня. Лишь после этого Палач довольно поднялся, утёр пот со лба, и, поцеловав меня в лоб, издевательски-нежно прошептал на ухо:

– Добрых снов, птичка.

Он ушёл, а я лишь смогла провести его обнажённое мускулистое тело глазами, желая, чтобы он скорее сдох в страшных мучениях. На большее у меня не хватало сил, меня скрутило от рвотного позыва. Я стояла на коленях, исторгая из себя всё съеденное и выпитое накануне. И даже когда мой желудок выбросил из себя всё, что в нем было, меня продолжали сотрясать мучительные спазмы.

Меня рвало желчью, тело прошибал озноб, слезы градом катились по лицу, застилая мне глаза. Трясущиеся руки больше не смогли выдержать веса собственного тела и согнулись в локтях, я обессилено упала на пол, наблюдая, будто со стороны, как моё истерзанное тело, больше напоминавшее кучу мусора, лежало на полу у лужи рвоты, не будучи в силах пошевелить и пальцем.

Глава 19. Палач

Мерцанье звёзд, как звонкий смех.

Незыблема потока млечность.

Нас время спеленало всех,

Нас всех распеленает вечность.

И тщетно стать стремимся мы

Властителями жизни тленной,

Где я и ты – всего лишь пыль,

Космическая пыль Вселенной.

Владимир Праслов

Я всегда просыпался мгновенно. Экран на передатчике едва начал мигать, а я уже сидел в постели, готовый к действию настолько, насколько может быть готов терраэн, опоенный первоклассным гирраном. Наркотик действовал на меня не так сильно, как на остальных, но мне всё равно не нравилось то измененное состояние сознания, в котором я пребывал.

Будто кто-то в моей голове выкрутил одни вентили по полной, перекрыв в это же время другие. Реакция была притуплённой, но эмоции захлёстывали. Проклятье. Для того, чтобы успешно выполнить задание, мне необходимо быть чистым и ясным, не зацикленном ни на чём, кроме цели. Как только вернусь, озадачу нашего умника вопросом: сделать так, чтобы мой организм сам выкидывал из себя всю дрянь, не успевая ею отравиться. Пусть поломает голову.

Я быстро оделся и вышел в пустынные коридоры. Изредка встречающиеся солдаты, патрулирующие уровень, не обратили на меня особого внимания, лишь почтительно склонили голову. В моих ночных бдениях не было ничего необычного. Я часто соскакивал посреди ночи и, полностью экипированный, мчался крушить тренировочный зал, срывая на бездушных снарядах злость, душившую меня. Я проник в технический отсек и вывел на экран видеопроекцию Императора.

– Ты в отсеке 32-17?

– Да.

– Отлично. Пока всё идет по плану. Что-то не вижу на тебе особенного оружия…

Я коснулся рукой широких острых лезвий, надежно прикрепленных к телу.

– Самое нужное со мной. Если понадобится, разживусь необходимым на месте.

Император согласно кивнул.

– Хорошо, поступай так, как считаешь нужным. Мне плевать, как ты это сделаешь. Главное – результат. А сейчас слушай внимательно. Через минуту я перезагружу систему. У тебя будет три минуты, чтобы забраться внутрь маленького челнока и отправиться отсюда восвояси. Поспеши. Как только выполнишь задание, отправишь оттуда сигнал.