Тень сумеречных крыльев

– Вы поступили искренне и от души. Не только почитание Законов вижу в вас, но искреннюю любовь к ближнему своему, коя и есть единственный Бог. Будь же дом сей, и род, и хранители его благословлены. И Сыны Света, и Сыны Тьмы увидят мой знак.

Имя странника было Йехошуа, и шел он из города Ноцрета, про который скептики говорили, будто бы ничего доброго оттуда не может произойти. Однако же произошло. С того дня беды и лихо не то чтобы обходили укрывшую путника семью стороной, но как бы касались вскользь, не всерьез. Когда же прошел слух о том, что в городе Ирушалаиме ночной гость был взят в кандалы, допрошен и позже распят, к дому явился человек, похожий на сборщика податей, с сумой, полной свитков папируса, деревянных цер и стильев. Он долго стоял напротив дверей, внимательно изучая взглядом то место, которого касалась рука путника, а потом попросил главу семьи выйти и поговорить с ним во дворе. Ибо, объяснил он, теперь никому из Шоним хода в их жилище нет – и не будет во веки веков.

Назвавший себя Маттисьяху, он и рассказал потрясенному патриарху о Сумраке, об Иных, о делении на Светлых и Темных, о попытках влияния на мир людей и о прочих тайнах. А взамен попросил поделиться в мельчайших деталях тем, что делал, как держался и о чем говорил их ныне покойный гость. Потому что с глубокой, подлинной скорбью встретили все весть о его кончине, и ему с друзьями хотелось бы сохранить для себя и своих потомков память о жизни и деяниях его.

Патриарх рассказал. Сборщик занес чужие слова на свои дощечки; великое чудо письменности! Когда все было кончено, новый гость попрощался – и тоже ушел. Жизнь потекла своим чередом. Летели годы, декады, столетия. Род, благословленный чудесным путником, не угасал. Когда настали самые тяжкие времена, пришлось покинуть Иудею, отправившись за великое море, лежащее посреди обитаемых земель. Кое-кто стал порываться разобрать дом по кирпичику, дабы увезти с собой, но, посовещавшись, решили глупостей не творить. Взяли только реликвии – но взяли их все. И хранили как зеницу ока, а то и пуще того.

Знания об Иных передавали из поколения в поколения. Кроме того, с какого-то момента обязанностью главы рода стало не только запоминать самому и научать тайным сведениям своего преемника, но и преумножать их, подмечая и записывая все необычное при не таких уж редких встречах с Шоним. Некоторые из них приходили сами, с просьбами рассказать фамильную легенду, некоторые пытались преодолеть запреты, наложенные знаменитым гостем, испытывая себя и свою силу. Когда же был составлен Великий Договор между Светом и Тьмой, известие об этом было донесено и до тогдашнего патриарха. И скрупулезно внесено в семейную летопись.

Зеленый Человек явился к деду деда Кадиша, когда их семья еще только перебралась в Закарпатье. Он сказал, что издревле владеет этими землями, и дал понять, что в курсе особого дара, сопровождающего род новоприбывших. Также сообщил он, что в знак уважения к одарившему обязуется по доброй воле не причинять вреда никому из семьи, а в случае возникновения проблем с прочими низшими Темными рекомендует упомянуть имя князя Илошвай. И полюбоваться, какое это возымеет действие.

И вот теперь, когда прошло уже более сотни лет, другие Шоним, и Бней Ор, и Бней Афела подозревают Зеленого Человека в недавних убийствах. Потому что репутация репутацией, а служба – службой, и пока все обвинения не будут сняты, Великий Договор будет требовать покарать виновного в нарушении его положений.

Дедушка сидел, подперев голову рукой, и с сожалением пересказывал внуку то, что тот и так уже частично подслушал ночью. В том числе и детали расследования, которыми сочли возможным поделиться Иные. Над одной из них Кадиш задумался.

– Первая женщина пропала полторы недели назад. – Он начал загибать пальцы, и старый шойхет одобрительно похлопал его по плечу: умение считать полезно, а освоивший его рано – уважаем. – И тело уже нашли. Я слышал, что говорили о точном моменте смерти. Такое можно узнать?

* * *

– Конечно, можно, – не сдержался Ольгерд и досадливо цокнул языком. Впрочем, Цатогуа не стал злоехидничать по поводу этого «конечно». Видно было, что он по кончики бровей в воспоминаниях, и начни вдруг начальство перед ним раздеваться, исполняя румбу, это вряд ли вызовет реакцию бурнее поднятия уха.

– Да-а-а, – медленно покачал тот головой, а потом вдруг приободрился и поискал вокруг взглядом. Ольгерд с готовностью подсунул свежую порцию кофе, подогреваемую все это время при помощи простенькой магии. – Я тогда об этом и узнал. Причем оно занятно вытанцовывалось: примерный срок мог сказать и простой медик. Ну, у которого нормально так было практики по жмурам. Иные, естественно, смогли сосчитать даже минуты. И с этим у них получался казус.

– Какого рода? – Догадка уже посетила Ольгерда, но он не хотел торопить события. Бескуд снова кивнул.

– Того самого. Когда жизнь уже таки покидала тело пропавшей, оставляя ее безутешного супруга вдовцом, а детей сиротами, бла-бла-бла… В общем, ровно в тот самый момент ваш покорный слуга, – Цадик шутливо приложил ладонь к сердцу, что было признаком возвращавшегося самообладания, – пересекал Иржавку вброд. И наблюдал там Зеленого Человека. Алиби.

– Тебя проверяли на внушение? – уточнил глава Темных. Подчиненный постучал себя пальцем по кончику носа.

– Естественно. Но – напомню про благословение. Они обнаружили только Его защиту, а дальше им ходу не было. Дозорным пришлось принять мои слова как факт. И отступиться…

* * *

В самих Шоним не было ничего страшного. Ни в Светлом, выглядевшем, как простой, чуть более зажиточный мужик из недальнего села, тяжело и пронзительно посверкивавший глазами из-под шапки каштановых кудрей. Ни в Темном, разряженном городским щеголем, со взглядом высокомерным и цепким, как у голодного, но осторожного кота. Они задавали вопросы, на которые можно было с чистой совестью и легким сердцем давать честные ответы – кто, где, когда, как высоко при этом стояло солнце. Присутствовавший дедушка встревоженно поглядывал то на опрашиваемого внука, то на задумчивых дозорных. Но, кажется, не находил, к чему придраться, и вынужденно сдерживал себя.

В итоге Кадиша поблагодарили за помощь, вежливо распрощались и отпустили обоих Галеви домой. После этого долгое время не было никаких новостей: женщины пропадать перестали, Иные не появлялись, жизнь входила в свою колею. Так прошло около года.

Однажды Кадиш гонял с соседскими мальчишками, проверяя, кто дальше прыгнет с забора в конце двора. Была как раз его очередь лезть на импровизированный трамплин, когда мир вокруг зачем-то вздрогнул. Удивившись – чего это он? – мальчик попытался ухватиться за кривоватые, выщербленные ветром, дождями и самим временем кирпичи, но вдруг понял, что промахивается. Страх, скользнув по костям, укусил его в самое сердце – что, зачем, почему? А мир тем временем трепетал, словно крылья воробья, кружился и неотвратимо заваливался куда-то за затылок. Кадиш успел крикнуть что-то невразумительное – и его словно загасили, как свечу.

Очнулся он уже дома. Болело все. Болели ребра – друзья сказали, что он рухнул кулем с высоты трех аршин, и поймать не успели. Болели пальцы – ободрал, когда пытался ухватиться. Болела голова – но не от удара, а мерзко, противно, вспухая изнутри. Подташнивало и шумело в ушах. И была слабость, не дававшая толком даже повернуться на кровати.

Сначала на него, конечно же, накричали. Потом принялись причитать. Порывались тормошить и требовать перестать придуриваться. Плакали. Молились. Дедушка, вернувшийся с бойни ближе к вечеру, строго повелел всем не предаваться унынию, ибо это ни в коем разе не поможет, а только усугубит. Потом внимательно осмотрел внука, вздохнул и направился в свою комнату.

Явился оттуда он уже ближе к ночи. Одетый непривычно, «по-дорожному», как это называлось, с сумкой через плечо, он еще раз подошел к кровати, снова вздохнул и направился к двери. Подле нее задержался. Прикоснулся к мезузе, продолжавшей охранять дом, – и вышел вон.

Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте