Страница 4 из 17
Я никогда ещё не обнимал девушек, никогда ни к одной из них не был так близко… Мои фантазии и сны были все только о ней, о Лёле. И вот она здесь… я почти задыхаюсь… ещё решит, что я ненормальный… Сам не знаю, как я осмелился предложить ей, тихо произнеся близко-близко около её уха:
– Давай… а… Можно… м-м… можно я провожу тебя домой? – будто кто-то более смелый, взрослый и прозорливый в моей голове произнёс эти слова.
Ещё никто не расходился. Выпускной гуляют до самого утра, встречают рассвет и тому подобное, сейчас был едва час ночи… Я замер, ожидая, что она ответит.
Она кивнула и повернула ко мне лицо, улыбаясь:
– Конечно… можно…
Можно! Конечно, можно! Я становлюсь лёгким и ясным как никогда… И таким сильным.
– Идём? – я протянул ей руку. И смелым!
Неужели, я, правда, идём с ней, С Лёлей!?.. У меня так кружится голова, что я почти ничего не вижу. Пока мы забирали плащ и ветровку, на улице обычная июньская погода – сырая, пахнущая сочной листвой прохлада и влажность…
Выйдя из здания школы, мы, не сговариваясь, оглянулись на него и засмеялись от сходства наших действий, а значит и мыслей. Нам сразу станоло так легко, будто мы с ним все эти десять лет были вместе, как сейчас, а не смотрели украдкой друг на друга…
Но разве мы не были вместе все эти десять лет?..
– Твои поклонники не заревнуют, что ты ушла со мной? – сказал я, подразумевая, что даже за то, чтобы вести Лёлю от актового зала, где нам вручали аттестаты, наши пацаны чуть не подрались.
– Ну, я всё же главную «звезду» школы выбрала, – улыбнулась она.
А потом помолчав несколько секунд добавила:
– Вы очень здорово играли. Я не думала, что…
– Да ну!.. – смутился я, хотя это правда, мы сыграли классно. Наверное, потому что знали, что это в последний раз в школе.
– Правда-правда! Прямо какая-то русская «Металлика»!
Вот тут я удивился, мало, кто из девчонок слушает такую музыку. Особенно Лёля…
Но Лёля засмеялась моему недоумению:
– Да я бы не знала, но у дяди Валеры, маминого мужа, есть видеокассеты. Он любит рок. Маме не нравится, она говорит, это «безумный бестолковый шум и мотанье волоснёй и вообще все они из психушки сбежали», – она засмеялась, изображая свою маму. – Но мне очень нравится. И вы играли так же.
– Ещё скажешь, я на Хэтфилда похож, – усмехнулся я, смущаясь, потому
что невольно подражал, конечно, американцу.
– Не скажу. Ты – в сто раз лучше, – сказала Лёля и даже не усмехнулась.
Я покраснел до ушей, к счастью, в темноте ночи она этого не видит.
От школы до Лёлиного дома идти минут десять, но разве мы пошли домой? В довольно ощутимой прохладе, после дождя, который днём испортил нам шествие по городу, мы холода не чувствовали, хотя дрожали оба. Мы чувствовали только свежесть июньской ночи, пахнущей влажной землёй и холодными лужами, одуванчиками, закрывшими на ночь свои цветочки, сладким липовым цветом и листьями, потому что брели по аллее в городском, засаженной липами парке.
Чтобы не смущаться больше, я спросил её об этом её дяде Валере, и разговор сам собой вышел на наши семьи, и тут мы многое узнали друг о друге, чего не знали раньше.
А ещё выяснилось, что поступать мы собираемся в один институт.
Вот вам и «последний день Помпеи»… Это так обрадовало нас, что мы взялись оживлённо обсуждать и репетиторов и задачки по химии и прочую чепуху, увлекаясь всё больше. Лишь бы только говорить и говорить ещё и ещё. Нам оказалось так легко говорить друг с другом…
– А почему ты не в Первый институт поступаешь? Там же твой отец.
– Поэтому и не поступаю, что там отец. Будут все говорить: «вон сынок профессорский, всё по блату у него».
– Кто тебя знает, так даже не подумают, а кто не знает, чёрт с ними, – сказала Лёля. – Разве нет?
– Так-то оно, конечно, так, и всё же… – мне так приятна её смелая уверенность во мне. Как давешнее «Ты – лучше»…
– Это потому что ты знаешь, что поступишь. А я вот…
– И ты поступишь, – убеждённо сказал я.
– Поступлю, конечно, куда я денусь, всё равно сколько раз поступать, но… А… Ты почему решил врачом стать?
– Не знаю. Всегда только врачом и представлял себя. А ты?
– И я! Я же с бабушкой…
Я засмеялся. Мы только что об этом уже говорили. Только я ещё рассказывал и про дедушку, за которым я тоже с детства неотступно таскался в больницу, он брал меня смотреть на операции. Так что, я студент тоже не буду совсем неопытный… Странно, что не так близко, как могли бы, общались наши бабушки.
Мы дошли всё же до её дома, пора была прощаться.
– А… Ты… Ты что завтра будешь делать? – спросил я, понимая, что расстаться и не знать, когда я её снова увижу, я не в силах.
– Ничего.
– А… Пойдём в кино? Можно, я позвоню тебе? Только я… номера твоего не знаю, – тут я соврал, я знаю её номер и звонил ей не раз, чтобы услышать её голос и бросить трубку. Я все десять лет так делал, но я не хотел, чтобы она догадалась, что я такой дурак. Поэтому я опять покраснел сейчас, но в неверном свете фонаря, возле её подъезда она, может быть, не заметила?..
На следующий день мы пошли в кино, смотрели какой-то французский фильм о бунте в женской тюрьме. Но содержание меня не увлекало, я совсем не следил за тем, что происходило на экране. Главное, что я чувствовал – это её присутствие рядом.
Коснуться её руки в темноте я не посмел, и пошевелиться боялся, чтобы не толкнуть её плечом ненароком…
А когда закончился фильм, мы вышли на улицу, и оказалось: пошёл дождь, и мы долго стояли под козырьком кинотеатра, потому что зонтиков у нас не было. Я заметил, что Лёле холодно и отдал ей свою джинсовую куртку, хотя она сопротивлялась:
– Ты простынешь…
– Нет, – уверенно сказал я, улыбнувшись ей, сейчас я не простыла бы даже на морозе, потому что рядом она.
Глава 2. «Две звезды»
… да, жара в это лето Сочи невероятна, к тому же, комнатка, которую
мы снимаем, в чистой и уютной белой мазанке, окнами на запад и здесь очень жарко как в духовке, так что мы держим окна открытыми и днём и ночью и, по-моему, за нами постоянно подглядывают…
Мы стали встречаться каждый день, всё больше времени проводя вместе. И теперь расставались только на время необходимое для посещения репетитора, но я начал его прогуливать, чтобы встречаться с Лёлей. Лёля не знает, что я так делаю, своего не прогуливает.
Скоро она пригласила меня домой. И я познакомился с её бабушкой Верой Георгиевной. Удивительным образом она оказалась похожа на мою бабушку Ларису, такая же сухопарая и высокая, даже манера говорить похожа. Удивляться, впрочем, не приходится: они ровесницы и работают даже в одной больнице, только моя бабушка ревматолог.
Удивилась гораздо больше Вера Георгиевна, когда Лёля знакомила нас:
– Алёша Легостаев? Так твой отец – Кирилл? Кирилл Легостаев?!
– Ну, да, Кирилл Иванович, – сказал я, не очень понимая, почему она смотрит на меня так, будто видит что-то удивительное перед собой.
…Да есть, вообще-то, чему удивляться, Лёня похож на отца поразительно, а я хорошо знаю Кирилла: юношей он бывал у нас чуть ли не женихом Юленьки, матери Лёли, и было это сразу после школы, вот как у них, у Лёли и Лёни теперь. Продлилось несколько лет, Кирилл учился, приезжал раз в неделю на выходные и каникулы, и для Юли он был первая любовь. Долго плакала потом ночами, даже за Гуляева пошла,
по-моему, только чтобы ему, Кириллу, отомстить за то, что он женился на матери Лёни. Но, и там и там не сложилось…
Удивительно, как тесен мир, удивительно как эти дети теперь с Леночкой нашей влюбились. Будто новый виток спирали…
Недели бежали одна за другой, скоро уже и экзамены в институт, а я совсем забросил подготовку.
Мы с Лёлей условились последние два дня до первого вступительного экзамена по химии не встречаться, подготовиться. Поэтому вероятно, сегодня мы задержались с прогулки после кино до глубокой ночи. И едва не поплатились.