Счастье по обмену

Последний раз отчаянно ворвавшись в нее, он вдруг замер на секунду, а потом излился ей на живот.

Белохвостикова закусила губу и не сразу почувствовала, как он отстранился от нее, но сразу после этого почувствовала себя жалкой. Обида камнем застыла в горле и резко нахлынуло разочарование. Нет, не в том, как все получилось, это было настолько круто по ее меркам, что невозможно описать, а в том, что она наделала.

Импульсивный поступок явно потянет за собой недели или даже месяцы мозговыносящего самокопания, и Юле от этого открытия захотелось зареветь. Прямо в голос.

Роман вернулся с белым полотенцем из ванной комнаты, отер ее живот, выбросил его на пол, и тут же рухнул в кровать. Повозился, устраиваясь, а потом легко, будто так делал всегда, притянул Юлю к себе. Извернулся как-то, накинул на нее и на себя простынь, которая служила девушке одеялом, закинул на нее ногу, укусил за ушко, от чего Белохвостикова еле слышно ругнулась, и тут же получила за сказанное: Роман легонько куснул ее в плечо.

— Ну что ты кусаешься, — деланно-недовольно проворчала она.

— Тебе знакомо такое чувство: все настолько переполняет, что хочется или задушить, или укусить?

— Извращенец!

Юля дернулась, и в ответ услышала раскатистый смех. Роман даже отпустил завошкавшуюся девушку, чтобы было удобнее смеяться — откинул голову на подушку, прикрыл рукой глаза и смеялся так, что даже кровать тряслась.

— Потише, Роман Игоревич! — цыкнула на него поборница морали.

Но Роман уже поймал то самое веселое настроение, в котором она его видела с первого дня знакомства. Он поймал руку Юли, и снова преодолел преступные сантиметры, их разделяющие, вплотную приблизившись к девушке.

Размотал успевшую закутаться в простыни девушку, и снова прижал ее голышом к своему горячему телу.

— Юля, со мной ты всегда будешь спать голой! — прошептал он ей на ухо, а потом поцеловал какое-то секретное место, которое заставило согласиться со всем, что хотел и мог предложить мужчина женщине.

И Юля снова забылась, и снова он поймал ее: «Ааах», и снова он не дал ей ни секунды на рефлексию, а лег так, чтобы было удобно обниматься, и слушать дыхание и перестук сердец друг у друга.

Он гладил ее волосы, и целовал в макушку, и Юля, расслабившись, устав от треволнений длинного дня, наконец, уснула.

Глава 26

Роман

Роман с сожалением поцеловал последний раз Юлину макушку и осторожно, чтобы не потревожить ее сон, выбрался с кровати. Не стесняясь собственной наготы, довольно потянулся, подняв руки над головой и даже встав на носочки, чтобы кровь, насытившаяся кислородом, активнее запульсировала, питая утомленные мышцы. И, улыбаясь, начал собирать разбросанные вещи.

В комнате начало светать. Теперь ночь была не чёрной, а какой-то синеватой, что предвещало скорое пробуждение солнца. Натянув рубашку, он снова поцеловал Юлю, на этот раз в щеку, пригладил ее разметавшиеся волосы, и аккуратно направился к выходу.

По пути обратил внимание на разобранный чемодан со сваленными в кучу вещами. На самой крышке висело платье, белое в красный горох, или наоборот, красное, в белый, легкое, приятное на ощупь — Роман не удержался и провел рукой по ткани, проходя мимо. Так странно, это платье ей бы шло больше, чем черное офисное, в котором она была вчера.

О прошедшем вечере Роман решил не думать — его переполнял целый букет эмоций. Хотелось подпрыгнуть, или крикнуть что-то, или разбудить и еще раз любить эту девчонку, которая так просто перевернула все его естество кверху дном.

Яковенко больше не врал себе — Юля его поглотила. С первой секунды с момента встречи она кололась неудобной крошкой в постели, занозливой иголкой в пальце, и мозг пытался выдать это увлечение девушкой за раздражение.

И все время, пока он забрасывал забытые вещи в чемодан, и пока шел до трансфера от отеля, и даже в то время, пока бродил в зале ожидания в аэропорту, все время улыбался. Такого он не испытывал никогда. Чтобы — раз! И с головой, в омут.

Когда она смотрела своими щенячьими глазами на Всеволода в кафе после того, как этот болван ее оставил на импровизированном танцполе, ему хотелось вскочить, обнять ее, закрыв руками от всех напастей мира и баюкать.

Чтобы не думала, не переживала, не боялась. А уже потом, после того, как она успокоилась, он бы любил ее нежно и долго, ласково узнавая, привыкая к телу, на которое его собственное бурно реагировало уже давно.

Роман нашел свое место в самолете, закинул кладь наверх, устроился в кресле, и, пока шла посадка, подумал, что самое главное Юля могла не понять. Она проснется одна, в одиночестве, и ошибочно решит, что он ее бросил после совместной ночи.

Яковенко достал сотовый телефон, нашел номер отеля, и дозвонился на рецепшен.

— В четыреста двадцать первый номер, закажите на утро букет цветов, пожалуйста. Красивый. Нежный, розы или что — нибудь такое. Нежно — розовое, белое, перевяжите лентой, без крафтовой бумаги. И записку приложите: «С любовью, Роман». Да, да, спасибо. Именно так: «С любовью, Роман». До свидания.

Он перевел на указанный счет необходимую сумму и расслабленно выдохнул. Ну вот теперь-то сделал все, что нужно, хоть и не тогда, когда нужно.

Стало немного смешно: в Турцию он летел к одной девушке, думая, что заинтересован, даже, может быть, немного влюблен, а уезжает оттуда совершенно изменившимся человеком, который полностью растворился в другой. Да так, что до сих пор чувствует ее запах на своих пальцах, в своих волосах, и это знание заставляет блаженно улыбаться, зажмурившись от удовольствия. Он любит!

— Вот это да! Снова ты! — Роман поднял глаза и передернулся. Даже слишком явно. Перед ним, в проходе, стояла женщина, которую он встречал во все переломные моменты своей жизни за последние три месяца.

Тетка из автобуса, тетка в фойе отеля, и вот снова она — пытается запихнуть ручную кладь в отсек.

Роман закрыл лицо ладонью и отвернулся к окну. Женщина протиснулась и умостилась в кресле.

— Фаня, садись давай уже.

Роман заинтересованно оглянулся. Фаней оказался субтильный мужчина в белой футболке, который смотрелся несколько комично рядом с такой дородной женщиной.

Она повернулась к Яковенко.

— А ты, если решишь концерты закатывать, скрытую камеру искать, или еще что, предупреди сразу. Я кондуктора… ой, стюардессу предупрежу. Чтобы она тебя ссадила, пока не поздно.

— Ну Мань, что ты такое говоришь-то, — неожиданно осадил ее мужчина. — Не лезь к нему!

— Да я не лезу, не лезу, — зашептала Маня. — Вдруг он опять помешается, буйство какое устроит? Пиво будет по всему самолету искать? Или еще что? Видела я таких запойных. Как белочку схватит, так давай руки распускать.

Роман перестал делать вид, что не слышит откровенно громкого шепота.

— Да успокойтесь вы уже. Я вам мешать не буду.

— Вот и правильно, вот и хорошо, — неожиданно миролюбиво согласилась с ним женщина. — И не надо буянить. Все-таки это самолет, куда тебя тут девать? С парашютом выкидывать, что ли?

Только она это сказала, как тут же дернулась: видимо, муж рядом ущипнул ее за толстый бочок.

Яковенко стало смешно. И без того было радостно, а от беспокойства этой тетки напало такое щекочущее горло раздражение, которое только громким смехом и лечится. Поэтому он закашлялся и прятался от обеспокоенных ее взглядов до тех пор, пока не взлетели.

А потом засунул в уши наушники, включил музыку и задремал.

Ему снилась вода — бескрайнее спокойное море. И ее гладь морщила только одна деталь — маленькая лодочка, в которой сидели двое. Он сам, Роман Яковенко, сидел на веслах, и спокойно налегая на них, греб вперед. Лодка слушалась идеально — от малейшего прикосновения весел будто шагала вперед, в указанном им, рулевым, направлении. А прямо перед ним сидела Юля. Вся такая радостная, сотканная из солнца и бликов от воды, в платье, легком, которое очень ей шло, то ли белом в красный горох, то ли в красном — в белый.