Страница 19 из 37
Не запаляя свечи, он схватил со стола второй пистолет, сорвал со стены шпагу. В следующий миг Преображенский заскочил на кровать, пинком расшиб вдребезги окно и прыгнул в ночь. Ноги его выше щиколоток схватились густой кашей грязи.
У дома никого не оказалось. Он ринулся вперед по единственному пути через сад к воротам. Старый сад капитан знал, как свою пядь, и мог пройти по нему с завязанными глазами. Дико озираясь, Андрей рыскал в ночной теми −напрасный труд. Теперь он крепко жалел, что остался глух к настояниям Палыча завести сторожевого пса.
Небо к этому времени затянулось сажевым свинцом туч, но в малых оконцах пробивались неясные белесые пятна. С моря пахнуло студеной йодовой гнилью.
Андрей уткнулся спиной в глухие ворота. Голова кружилась, колени от напряжения мелко трусила дрожь, но он не чувствовал ни холодного дыхания ветра, ни сырых ног.
− Эй! Ну где ты, Ноздря?! Или как тебя там? Покажись, сволочь! Я жду тебя! Ну?! − утрачивая самообладание, хрипло закричал офицер.
Вместо ответа из темнючего мрака хлестнула огневая вспышка, и пуля тотчас просвистела у щеки Андрея. В толстых воротах осталась вечной метиной глубокая вгрызина. Фигура в черном отделилась от амбара и, по-медвежьи припадая к земле, большущими скачками бросилась бежать вдоль забора. Преображенский навскид дал вы-стрел − промах! Плащ парусом вновь промигнул впереди. Капитан с обнаженным клинком во весь мах кинулся вослед.
− Палыч! Стреляй! Уйдет! − проревел он выскочившему на крыльцо денщику с широкоствольной кремневкой в руках.
Третий выстрел яро и гневно вспорол ночь, окончательно всполошив собак и людей в соседних домах. Но поздно: беглец с дивной легкостью, гигантской летучей мышью перемахнул через ражий забор.
Андрей стоял, широко расставив ноги и кусая губы, поедал глазами двухсаженный забор. Жмякая по лывам, подбежал запыхавшийся Палыч. С трудом переводя дыхание, спросил пересохшими губами:
− Не ранены, барин?
Преображенский вяло, будто в худом сне, мотнул головой.
− Эх, жалко, вашбродь, что вы ему шкуру не изнахратили свинцом… − закудахтал было казак.
− Ну так подежурь тут ночь! − голос Андрея шуток не признавал.− Может, тебе повезет более.
Он сплюнул с досады, вытер лицо тылом руки.
− Ладно, пойдем в дом.
Над головой послышалось застуженное карканье. Одинокий ворон погребальным крестом вершил круг над капитанским домом, и чудился в его редком, трескучем крике голос седой ворожбы.
Андрей поёжился и перекрестился. Он не был охотником до какой-нибудь химеры. Но и не мог убеждать себя, что всё случившееся привиделось. Глупо. Он слышал ни с чем не схожий вопль и видел прыжок, недоступный человеческой плоти.
Капитану вдруг дико заскучалось по далекой родной сторонушке: по высоким чистым небесам, по ласковому солнцу. Он с тоской вспомнил маменькину усадьбу, милый дом с белым фронтоном и колоннадой, и тенистый парк −воздушный и нежный по весне, как салатное облако. Вспомнил и речку с капризным изгибом, такую легкую и такую светлую, что захватывает дух и вышибает слезу…
А здесь его окружали траурный лес-бережняк да вечная хмурь океана, тягучие омутистые ночи и исступляющий дождь, где днем грудятся тучи, а по ночам брезжит волчье солнце.
Ворон плавно завершил круг и, будто кончив колдов-ское действо, замахал крыльями к лесу.
Глава 9
Они поднялись на хлипком брезгу, когда аловатый рассвет принялся расправлять свои крылья. Утро выдалось седое, угрюмое, без солнца. Земля обернулась камнем, морозный воздух был ломок, что первый ледок.
Андрей Сергеевич передернул плечами, в петушином распеве он впервые уловил вызов сродни боевому кличу. Как назло еще и насморк разыгрался, ядреней чеснока: глаза выкручивало напрочь, сказалась вчерашняя передряга в дождь. Тем не менее с Палычем они не проворонили ни единой пяди. И первое, чем были вознаграждены их труды,− следы, оставленные незнакомцем. К счастью, ночной дождь не успел вконец слизать их. Преображенский опустился на колени и со вниманием ювелира принялся изучать следы. Вдавлины от дюжих морских сапог весьма превышали размер обуви, в которой хаживали он и Палыч. Андрей переломил пруток и замерил великость следа. Она оказалась равной пяти вершкам. Об остальном судить не приходилось: дождь на славу учинил свое гиблое дело. Ни правый, ни левый след не имели хоть малой характеринки, и это обстоятельство крепко опечалило капитана. Но всё же след, равный пяти вершкам, мог принадлежать только очень рослому, высокому человеку. Когда же он припомнил, с какой легкостью беглец перескочил высоченный забор, тем паче выкроил для себя малоуспокаивающий вывод: неизвестный обладал воистину звериной силой. Эти два нюанса если и не проясняли толком дела, всё же ощутимо сужали круг вероятных лиц.
Однако пущая удача ожидала барина и слугу впереди. На заборе, в том месте, где ночной гость перемахнул через него, Андрею Сергеевичу удалось обнаружить вырванный клок от плаща. Чужак зацепился за скобу, один конец которой воинственно торчал железным клювом.
− Поздравляю с трофеем, вашескобродие! Ишь, как со страху-то подлец в штаны навалил. Обмишулился… гостенек наш,− неуверенно хохотнул Палыч.
Андрей посуровел. Он ощутил кожей, что этот злорадный смешок исходил от страха, гнездившегося в них обоих.
Пришпорив словцом денщика, Преображенский медленно побрел через сад к особняку.
* * *
В кабинете капитана они подняли по чарке огненного «ерофеича». Перетянутые нервы приотпустило.
Андрей Сергеевич встал за бюро, погрыз перо в раздумье, затем вонзил в чернильницу и, пока Палыч звенел на дворе топором, раскалывая смоляные чурки, испещрил лист пометками.
− Итак,− рассуждал офицер, держа перед собой улику − лоскут морского плаща,− человек сей − моряк, ежли только не рядится для надувательства в морское платье; роста высокого и силой награжден дьявольской. Несомненно, он и преследовал нас, когда возвращались со Змеиного Гнезда. Да, волк матерый. Словно щенков, обвел вокруг пальца.− Андрей покачал головой.− Вот только в толк не возьму: какого лешего он делал на чердаке?.. Прикончить нас он мог и по дороге в крепость. Уж не пакет ли вел его?!
Капитан бросил встревоженный взгляд на стол. Секретное послание покоилось на месте. Он облегченно вздохнул, вышел из-за бюро и, взяв пакет, окинул взглядом комнату, приглядывая место понадежней: «Подальше по-ложишь − поближе возьмешь». Но всё, на чем останавливался его взор, не вызывало у Андрея Сергеевича особого доверия.
И тут на миг огненный ужас озарил разум, перечеркнув передуманное: «А человек ли то был?..»
Глава 10
Последние зыбкие тени уходящего дня ложились на крыши, и сонмом рубиновых углей их осыпал закат. На смену недолгому сумеречью с океана ползла густая пелена мрака.
На северной окраине, что бралась от крепостного вала, вдоль леса лепились дома зверобоев. В этот час избы стояли угрюмо, молчком, укрывшись от мира тяжелыми ставнями, будто щитами.
Из-за сосен, которые терлись замшевой корой о крайние изгороди, показался человек. Левую полу его камзола напряженно топорщила шпага, за поясом сидели пистолеты. Это был прожженный моряк от макушки до пят. Время посеребрило крысиный хвост его косы, пригнуло слегка плечи и изгрызло лицо кривыми дорогами морщин. Через левую бровь к подбородку свинцовой складкой бежал сабельный шрам.
Некоторое время моряк безмолвно стоял у завалившейся ограды, щупая взглядом черное жерло улицы. Слух его различил едва уловимый плач ребенка из дальней избы и вплетавшийся в него, древний как мир, напев матери: «А-а-а…». Совсем рядом, за огородом, испуганно фыркнули лошади: наверное, где-то близко в чаще бродил медведь. Незнакомец поднял руку в перчатке и подал знак. Из темноты вынырнул другой и подошел вплотную. Через плечо у него была перекинута кожаная сума, весьма основательно набитая чем-то тяжелым, на шарлевильском шарфе-поясе висел абордажный нож. Из-под желтой, выгоревшей почти добела косынки на грудь ниспадали намокшие под дождем жидкие каштановые пряди. Широкое, без затей лицо молодого матроса, в жилах которого билась густая, бретонская кровь, расплылось в улыбке, но тут же по-мрачнело под взглядом попутчика.