Страница 22 из 23
Не дрогнув, повторил Настасьин перед ханом своё признание в убийстве.
- А знал ли ты, - прохрипел Берке, - что ты моего вельможу убил?
- Знал.
- А знал ли ты, что, будь это даже простой погонщик овец, ты за убийство его всё равно подлежал бы смерти?
- Знал, - отвечал Настасьин.
Воцарилось молчание. Затем снова заговорил Берке.
- Ты юн, - сказал он, - и вся жизнь твоя впереди. Но я вижу, ты не показываешь на своём лице страха смерти. Быть может, ты на господина своего надеешься - на князя Александра, что он вымолит у меня твою жизнь? Так знай же, что уши мои были бы закрыты для его слов. Да и закон наш не оставляет времени для его мольбы. Ты этой же ночью должен умереть. Говорю тебе это, чтобы ты в душе своей не питал ложных надежд...
Настасьин в ответ презрительно усмехнулся.
Берке угрюмо проговорил что-то по-татарски.
Стража, что привела Настасьина, уже приготовилась снова скрутить ему руки за спиной и вывести из шатра по первому мановению хана. Но Берке решил иначе.
- Слушай, ты, вместивший в себе дерзость юных и мудрость старейших! сказал старый хан, и голос его был проникнут волнением. - Я говорю тебе это - я, повелевающий сорока народами! В моей руке - законы и царства! Слово моё - закон законов! Я могу даровать тебе жизнь. Мало этого! Я поставлю тебя столь высоко, что и вельможи мои будут страшиться твоего гнева и станут всячески ублажать тебя и класть к ногам твоим подарки!.. Оставь князя Александра!.. Он обречён... Своими познаниями в болезнях ты заслуживаешь лучшей участи. Моим лекарем стань! И рука моя будет для тебя седалищем сокола. Я буду держать тебя возле моего сердца. Ты из одной чаши будешь со мной пить, из одного котла есть!..
Презрением и гневом сверкнули глаза юноши.
- А я брезгую, хан, из одной чаши с тобой пить, из одного котла есть! - воскликнул гордо Григорий Настасьин. - Ты - кровопиец, ты кровь человеческую пьёшь!
Он выпрямился и с презрением плюнул в сторону хана. Грудь его бурно дышала. Лицо пламенело.
Все, кто был в шатре, застыли от ужаса. Наступило напряжённое молчание.
Берке в ярости привстал было, как бы готовясь ударить юношу кривым ножом, выхваченным из-за опояски халата. Но вслед за тем он отшатнулся, лицо его исказилось подавляемым гневом, и он сказал:
- Было бы вопреки разуму, если бы я своей рукой укоротил часы мучений, которые ты проведёшь сегодня в ожидании неотвратимой смерти!.. Знай же: тебе уже не увидеть, как взойдёт солнце!
Юноша вскинул голову:
- Я не увижу - народ мой увидит! А вы погибнете, глухое вы царство и кровавое!..
...Эта ночь была последней в жизни Настасьина.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Ещё свыше месяца протомили Александра в Орде. А когда несомненным стало для Берке и для его старого отравителя, что Невский занемог от медленно действовавшего яда, которым теперь уже без всякой помехи отравляли его, то князь был отпущен.
Однако с глазу на глаз Берке всё ж таки пригрозил своему медику.
- Берегись! - сказал хан. - Если только князь Александр доберётся до Новгорода, то я велю зашить тебя в шкуру волка и затравить собаками!
- Нет, государь, - ответил с подобострастными поклонами отравитель. Александр-князь сможет отъехать от черты благословенных орд твоих не далее, чем покойный отец его смог отъехать.
На этот раз тангут не ошибся. Смертельный приступ, вызванный отравой, свалил Александра в Городце на Волге.
Это произошло на ночлеге в монастыре. Напрасны оказались все усилия учёного лекаря из числа монахов: Александр умирал и знал, что умирает...
По обычаю князей русских и ему на смертном одре надлежало снять княжеский сан свой и принять схиму - постричься в монахи. Александр видел, как тесная келья наполняется монахами в чёрных одеяниях, и понимал, что это означает.
Вот и самая схима - чёрная длинная монашеская мантия и куколь, чёрный островерхий наголовник с нашитым спереди белым крестом, - уже лежит наготове.
Старик - настоятель монастыря присел на табурет возле умирающего и начал было говорить ему предсмертные утешения и увещания.
Невский с досадой поморщился, приподнял исхудалую руку и остановил монаха.
- Полно, отец честной! - негромко произнёс он. - Не утешай меня: смерти я не страшусь. Смерть - мужу покой! Всю жизнь я с нею стремя в стремя ездил...
Он умолк. Монах сидел возле его постели и шептал молитвы.
Могучие дружинники, допущенные проститься с князем, стояли неподвижно, понуро.
Александр посмотрел на них. По лицу его прошла тень улыбки. Затем лицо его стало опять суровым.
- Отец честной, - снова обратился он тихим, но властным голосом к Старцу, - повремените ещё немного: скоро ваш буду!.. А теперь дайте мне в последний раз с моими воинами побыть, проститься... Пускай отцы святые выйдут на малое время, оставят нас одних.
Настоятель подчинился предсмертному велению князя и вместе с монахами молча покинул келью.
Остались только воины. Они сомкнулись вокруг умирающего. Послышались тяжёлые мужские рыдания.
Александр вздрогнул и нахмурился.
- Кто это там? - прикрикнул он на дружинников. - Пошто рыдаете надо мной? Зачем душу мою надрываете жалостью? Полно!..
Рыдания смолкли. И тогда Александр Ярославич, тот, кто ещё при жизни своей был наименован от народа - Невский, обратил к воинам своим предсмертные слова. Он звал их не щадить жизни и крови своей за отечество, не страшиться смерти...
- Об одном, орлята мои, скорблю, - сказал он, - об одном скорблю: не сломлено ордынское иго!.. Борозда моя на русской земле не довершена. Раньше срока плуг свой тяжкий покидаю...
Тяжёлые, неисчислимые жертвы принёс народ русский в борьбе против монголо-татарского ига. Казалось, нет и не будет на свете той силы, которая могла бы разбить татарские полчища и свергнуть иго Орды.
Но вот минуло сто лет - и русское народное ополчение, во главе с одним из потомков Александра Невского, с Дмитрием, князем Московским, в кровавом побоище уничтожило трёхсоттысячную ордынскую армию хана Мамая в верховьях Дона.
Это была победа всего русского народа. Не дружины князей одолели в Мамаевом побоище - нет, но небывалое, огромное народное ополчение, в сто пятьдесят тысяч, двинула на врагов русская земля под знаменем Москвы. Крестьяне-пахари и простые горожане - вот кто явился главной силой в той неслыханной битве, переломившей хребет Орде!