Девочки в огне

А дальше было точь-в-точь как рассказывают про любовь: в омут с головой. Гравитационная неизбежность. В любой, самой убогой глухомани найдется хотя бы один приличный музыкальный магазин с огромной коробкой уцененки и бутлегов; потребовалось всего тридцать баксов и словесная перепалка с ходячим прыщом за прилавком, чтобы положить начало моей коллекции. После чего я закрылась у себя комнате и, не считая периодических набегов в вышеозначенный магазин и одной весьма обременительной вылазки к черту на кулички, провела весь тот год, а потом и следующий, наверстывая упущенное: Melvins, потому что это была любимая команда Курта; Sonic Youth, потому что они помогли Курту с контрактом; Pixies, потому что когда хоть что-нибудь знаешь о гранже, то понимаешь, откуда все идет; Дэниел Джонстон – из-за футболки Курта и еще потому, что он побывал в психбольнице и, по моему мнению, заслужил привилегии; и, само собой, Bikini Kill за неистовство правоверных riot grrrl[8] и Hole, потому что мне казалось, что иначе Кортни заявится ко мне домой и от души наваляет по башке.

А потом, будто Курт точно знал, когда и что мне надо, появился «Nevermind». Я забаррикадировалась у себя, пока не выучила наизусть каждую ноту, каждый такт, каждую паузу, прогуливая школу в целях получения высшего образования.

Я обожала этот альбом. Обожала, как обожают шекспировские сонеты, открытки «Холлмарк» и тому подобное дерьмо; мне хотелось купить ему цветы, зажечь свечи и нежно и долго его трахать.

Вовсе не хочу сказать, что в минуту задумчивости я выводила в тетрадке «Миссис Курт Кобейн» или, того хуже, представляла, как появляюсь у него на пороге в черных кружевных трусиках и плаще, потому что, во-первых, Кортни выцарапала бы мне глаза колючей проволокой. А во-вторых, я знаю, что возможно, а что нет, и перепихон с Куртом – это НЕвозможно.

И все-таки: Курт. Курт с его водянистыми голубыми глазами и ангельскими волосами, ореолом светлой щетины и манерой ее потирать, воспламенит кого угодно. Курт, который спит в полосатой пижаме с игрушечным мишкой в обнимку, который взасос целуется с Кристом Новоселичем на национальном телевидении, чтобы позлить обывателей, и надевает женское платье на телепрограмму «Бал металлистов», просто потому что ему так хочется, у которого достаточно денег, чтобы купить и разбить сотню крутейших гитар, но он предпочитает «фендер мустанг», поскольку этот дешевый кусок дерьма нужно не только лелеять, но и поколачивать, если хочешь его уважить. Бог рока, бог секса, ангел, святой – Курт, который всегда смотрит исподлобья, из-под этой своей золотистой челки, смотрит так, будто знает, какие страсти кипят у тебя внутри, будто ему ведома твоя боль и она ранит его еще сильнее. Его манера щуриться, когда он поет, словно ему невыносимо смотреть, но и противно прятаться в темноте; словно полуприкрытые веки и затуманенный взгляд смягчат страшную правду о мире. Его голос, западающий в душу. Я могла быть жить и умереть внутри этого голоса, Декс. Хочу нырнуть в него, в этот нежный и одновременно острый как бритва голос, вспарывающий меня насквозь, приносящий мучения, теплый, вкрадчивый, живой. Мне не нужно, чтобы Курт – настоящий, реальный, привязанный к Кортни, – швырнул меня на постель, откинул с глаз непослушные пряди и накрыл меня своим обнаженным телом с полупрозрачной мерцающей кожей. Такой Курт мне не нужен, потому что у меня есть его голос. И часть его принадлежит мне, вот что действительно важно. Этот Курт принадлежит мне. Как и я принадлежу ему.

Знаю, тебе он не нравится, Декс. Ужасно мило, что ты пытаешься это скрыть, но я ведь вижу, как ты поглядываешь на плакат с ним, будто ревнивый бойфренд. Даже смешно. И совершенно не нужно. Ведь что я чувствовала, когда нашла Курта? То же самое, как когда нашла тебя.

Декс. Наша история

Ботинки из толстой черной кожи с каучуковыми каблуками, прошитыми желтой нитью подошвами, восемью отверстиями для шнуровки и плотными шнурками – классические «мартинсы», в точности как у Лэйси, но – мои.

– Правда? – Я боялась даже дотронуться до них. – Не может быть.

– Может. – У нее был такой вид, будто она подстрелила медведя, взвалила тушу на плечо и самолично притащила в нашу пещеру, чтобы зажарить нам на обед; во всяком случае ощущение было именно такое. Добыча. – Примерь-ка.

За две недели я достаточно хорошо изучила Лэйси, чтобы не спрашивать, откуда ботинки взялись. Она была приверженцем равноправия, как она это называла, то есть распределения материальных благ между тем, кому они мечтали принадлежать. Эти ботинки, объяснила Лэйси, мечтали принадлежать мне. То есть Декс.

А такой была сама Декс: пряди, крашенные дешевой рыжей краской из супермаркета, черный кожаный чокер на шее, безразмерные фланельки из секонд-хенда, надетые поверх клетчатых платьиц в стиле «бэбидолл», алые колготки – и вот теперь, для полного комплекта, черные армейские ботинки. Декс знала про гранж и Сиэтл, про Курта и Кортни, про Sub Pop[9], про Эдди, Криса и Дэйва, а если чего и не знала, могла прикинуться, что знает. Декс прогуливала занятия, пила алкогольные коктейли, а домашним урокам предпочитала уроки Лэйси: изучала гитарные риффы, корпела над философией и поэзией, дрожа, вечно дрожа, что Лэйси поймет свою ошибку. Ханна Декстер стремилась быть невидимкой и следовала правилам. Никогда не врала родителям – не было нужды. Боялась того, что подумают о ней люди, и вообще не хотела, чтобы люди о ней думали. Декс жаждала, чтобы ее заметили. Декс нарушала правила, лгала, у нее были свои тайны; Декс была дикаркой – или стремилась ею быть. Ханна Декстер верила в добро и зло, справедливый миропорядок. Декс выработала собственные понятия о справедливости. Чему ее научила именно Лэйси.

Это не преображение, объясняла Лэйси. Всего лишь прозрение. «Притворство тебе не подходит, – объясняла Лэйси. – Ты не создана для мира, где надо скрывать свою истинную сущность». Я так долго пряталась, что забыла, где себя искать. И Лэйси пообещала, что найдет меня: «Раз, два, три, четыре, пять, я иду искать».

– Знаю, ты считаешь меня самым щедрым человеком на свете, – сказала Лэйси, пока я зашнуровывала ботинки. – И думаешь, что тебе жутко повезло, раз уж я соизволила поделиться с тобой своим непогрешимым вкусом.

– Ага, я прямо главный приз в лотерее ухватила, – заметила я с сарказмом, удачно маскирующим истину. – Каждую ночь перед сном возношу хвалу вселенной.

В тот день она впервые появилась в моем доме. Я бы с радостью перенесла этот визит как можно дальше – не потому, что мне было что скрывать, а как раз наоборот. Я смотрела на свое жилище глазами Лэйси и видела добропорядочный двухэтажный дом, полный тихого отчаяния, семейный очаг для людей без всяких устремлений, кроме желания жить той жизнью, которую показывают по телевизору. Бежево-коричневые полосатые обои, старенький бабушкин кофейный столик с книжками издательства «Тайм-Лайф» и фотографиями в рамках, на которых запечатлены никогда не виденные нами пейзажи. Присутствие Лэйси делало интерьер не просто предосудительным, но прямо-таки невыносимым.

Ранее Лэйси рассказала мне о тотальных несоответствиях, качествах, столь противоположных друг другу, что существование одного исключало самую возможность другого. Я усвоила эти рассуждения не лучше прочих ее головоломных теорий, которые она любила развивать, считая, что постижение мира во всем его таинственном своеобразии служит ключом к возможности подняться над нашим мещанским зомби-адом, но присутствие Лэйси в моей спальне я расценивала как их красноречивейшую иллюстрацию: тяжелые ботинки Лэйси топчут бирюзовое ковровое покрытие, ее взгляд презрительно скользит по игрушечной черепашке, которую я до сих пор хранила под подушкой, – прошлое и будущее Ханны Декстер сходятся в неизбежном коллапсе, материя и антиматерия обваливаются в черную дыру, которая поглощает нас обеих. Короче говоря, я была уверена: увидев меня в естественной среде обитания, Лэйси исчезнет.

8

Андеграундное феминистское движение в панк-роке 1990-х.

9

Сиэтлский музыкальный лейбл, выпустивший первые гранжевые записи.