Обитель Разума

Бернгард был недоволен. Он больше не появлялся сам, но отшельники, смотревшие за архивами, передавали Марату замечания.

– Мне поручили вам передать, что от вас ждут большего.

– Я предупреждал…

Его никто не слушал. Эти смотрители архива были ещё более удалены от мира, чем те отшельники, которых ему приходилось видеть раньше. Он словно не существовал для них. Они смотрели на него, точно сквозь стекло.

– Я слышал, что прежде литература бывала не только на бумаге, а ещё на каких-то экранах, что ли? – спросил как-то Марат у одного из них, не очень рассчитывая на ответ.

– Были, – неприветливо сказал тот. – Но это всё давно утрачено. А книги остались.

Как-то Марат зашёл к Виктору.

– Ну что, доволен? – саркастически спросил тот.

– Не особенно.

– Говорил я тебе, осторожней надо быть, – вздохнул Виктор. – И я вот теперь без напарника.

В северном полушарии Земли царствовала поздняя весна. Аристотель днем спал на ковре, как-то умудряясь занять своей небольшой особой весь пол, ночью шатался где-то. В открытое окно доносились утробные боевые клики.

– Как ты так можешь? – укоризненно спрашивал Марат у несколько потрепанного, но весьма довольного кота. – Ты же разумное существо. Неужели нельзя договориться?

– Оставь эти проповеди для своих друзей-отшельников, – нагло посоветовал кот. – И вообще отцепись. Я спать хочу.

Он поворачивался спиной к Марату и потягивался.

Порой, окончательно устав от архивной пыли, Марат уходил и бесцельно бродил по окрестностям. В весеннем лесу было сыро и просторно. Ледяная корка, покрывавшая землю пару недель назад, съежилась и сползла в овраги. Потемневший жёсткий снег лежал в низинах, уже смирившийся со своим поражением. Под ногами валялись чёрные влажные сучья, прелые листья, из-под всего этого боязливо выпускала тонкие стрелки трава. На открытых местах она уже была хозяйкой, а в лесу только осматривалась.

Марат в эти короткие прогулки не особенно задумывался над тем, куда идёт. Он вообще старался не думать. Но однажды это бессмысленное блуждание завело его слишком далеко.

В тот день он зашел в телепорт и набрал там случайный номер. То есть, не совсем случайный, с таким расчетом, чтобы попасть недалеко. Оказаться в другом климатическом поясе Марату не хотелось, его тянуло именно в этот пустой весенний лес, и чтобы вокруг ни души не было.

Местность, куда его перенесло, полностью соответствовала его требованиям – глушь, полное безлюдье и ни одного строения. Было даже непонятно, зачем здесь поставили телепорт. Солнце катилось на запад, и Марат пошёл за ним.

И заблудился.

Надо сказать, он совершенно потерял осторожность. Молодой человек постоянно думал о Бернгарде, и ему казалось, неприятности могут быть только от него, а для всех прочих бед он неуязвим. В общем, Марат полностью уверовал в правоту старинной поговорки “Кому суждено быть повешенным, тот не утонет”, и совершенно напрасно.

Когда солнце сошло на край неба, он окончательно утратил представление о том, где находится, и где может быть телепорт.

Марат пошел наудачу и через некоторое время выбрался на опушку. У леса росли крошечные – чуть выше колена – ели, дальше начиналось поле, а в поле, в нескольких сотнях метров от того места, где он стоял, виднелись из низины крыши каких-то строений. Он побрёл в их сторону.

Но здесь уже давно никто не жил.

Это были полуразвалившиеся избы, покинутые много десятилетий назад. Они были столь стары, что ни одна из них уже не производила тягостного впечатления брошенного дома, потому что вряд ли их можно было считать за дома. Большинство уже рухнуло, лишь три-четыре еще держались.

Когда-то это были хорошие избы, сложенные из мощных брёвен. Сейчас брёвна были рассыпаны, и между обломками кирпичей от печных труб стройно шумела молодая берёзовая роща. Поселок строился из леса, а теперь лес поглощал его.

Марат вошел в одну из изб, лучше всего сохранившуюся. Доски, которыми стены были обшиты изнутри, почти везде отвалились, крыша была проломлена, вероятно, зимой, под тяжестью снега, и пол чердака тоже. Сквозь отверстие проникали последние вечерние лучи – на пыльном полу лежал золотой коврик. Но само строение было мертво – от него остался один скелет: бревенчатые стены, чудом держащиеся балки перекрытий, пересекающиеся там, где следовало быть потолку.

Эта анатомия дома почему-то произвела на Марата впечатление чего-то непристойного, от чего следует отвернуться. Он вышел из избы, осторожно спустился, каждую секунду ожидая, что одна из ступенек подломится под ногой, и двинулся вглубь поселка, по бывшей улице.

Между тем солнце уже коснулось горизонта, и на его светлый лик наползла облачная вуаль.

Марат шел медленно, соображая, что делать дальше. Разум твердил ему, что он попал в крайне неприятную историю, которая может кончиться плохо. Он находится в неизвестном месте, вдали от людей и средств сообщения, еды в этом лесу не найдешь, ближайший телепорт он не отыскал, другого может и не быть, случись с ним что-нибудь здесь, скажем, сломай он ногу, споткнувшись о старый пень – и через несколько недель местное зверье растащит его кости. Но вопреки этим здравым соображениям настроение у Марата было самым лучшим за последние несколько недель – уж Бернгарда-то поблизости нет, это точно!

Его внимание привлек какой-то округлый светлый предмет, валявшийся среди полусгнивших досок. Марат наклонился и толкнул его рукой.

Это был человеческий череп…

Он быстро отдернул руку.

Череп перевернулся на затылок и закачался. Нижней челюсти не было, в верхней торчало несколько белых зубов. Марат присел на корточки, взял череп, поставил на трухлявое бревно рядом с собой и взглянул ему в глаза. Точнее, в глазницы…

Казалось, жуткая находка недобро ухмыляется.

Марат усилием воли подавил нервную дрожь. Не укусит же он, в самом деле… Мягким движением молодой человек коснулся желтовато-серой кости. Она была холодной и удивительно твёрдой. Не верилось, что этот предмет когда-то облекала живая человеческая плоть.

Череп, видимо, пролежал здесь много лет, пока не был потревожен шагами Марата. Марат почувствовал смущение.

– Извини, – пробормотал он, обращаясь к черепу.

Череп молчал.

Погода портилась, из-за леса выплывали сизые тучи. Острой веткой Марат копал яму под корнями старой березы. Земля была чёрной и податливой.

Ветка наткнулась на что-то твёрдое и сломалась. Марат выгреб землю из ямы, обнаружил продолговатый округлый камень и покачал его рукой. Камень пару минут упирался, потом подался и пошел вверх, оставив вместо себя пустоту.

Марат опустил череп в яму. Он предполагал, что остальные кости валяются под обломками дома, но не имел охоты искать их. Ему хотелось побыстрее покинуть это сумрачное место. Приближался дождь, и Марат предпочитал встретить его в лесу, нежели здесь, среди развалин и человеческих останков. Он бы и этот череп оставил непохороненным, если бы не странное чувство смутной вины перед ним.

В небе робко засветилась первая звезда и тут же исчезла. Раскатисто прозвучал далекий гром, и в воздухе запахло электричеством.

Марат засыпал маленькую могилу, положил сверху камень и с сознанием выполненного долга пошел к лесу, но не к тому месту, откуда увидел посёлок, а в прямо противоположную сторону. Первые капли пролились, когда он был уже под деревьями. Дождь вырвался из туч мощным потоком, радостный, ликующий, обрушился вниз, пронзая все на своем пути, заплясал в молодой листве. В тёмном небе, там, где следовало быть Волопасу и Северной Короне, сверкнула необычайной красоты молния. Она висела там удивительно долго, секунды три или четыре, а потом небо затряслось и с грохотом раскололось.

Вода захлестала еще яростней, как будто электрический разряд действительно повредил небесный купол, оставив в нем трещины. За первой молнией последовала другая, а затем третья – все озарялось чудесным, фантастическим светом. Марат стоял на опушке, прижавшись спиной к дереву, и это зрелище буйства стихий опьяняло его. Беспричинная, бесконечная радость переполнила его сердце, он смеялся вместе с грозой, он слушал её и разговаривал с ней, а гроза тем временем все швырялась и швырялась молниями, словно весёлый молодой бог.