Страница 7 из 16
Обычный субботний вечер. Перевалило за полночь. Мы с Сандро поужинали в ресторане Стефана, мужа Бертий, а потом направились в ночной клуб, где бывали все последние годы. Я сидела у стойки, потягивая первый за вечер дайкири, за которым последует множество других, и наблюдала за своим другом, который вышел на охоту. Он мог заставить танцевать самых неуклюжих и сделать так, что они казались сексуальными и грациозными. Я обычно выжидала дольше, чем он, перед тем как появиться на танцполе: я знала, что стоит начать, и я уже не остановлюсь, разве что на минутку, чтобы проглотить очередной коктейль, который помешает выйти из транса. И всякий раз, сидя у стойки, я задавала себе вопрос, не сбежать ли. Зачем мне нужно каждые выходные одурманивать себя? Я допила свой дайкири, к этому моменту все вокруг уже было как в тумане, уши заткнуты плотными пробками электронной музыки, включенной на предельную громкость, – отлично, я готова, – я повертела головой, чтобы щелкнули шейные позвонки, и, ни на кого не взглянув, пробилась сквозь толпу ритмично движущихся тел в центр танцпола. И все, я была уже не я, а только движение, пот, полная свобода, я отключилась от всех переживаний. Потеряла контроль над собой. Забыться, создать вокруг и внутри себя вакуум. Я неистово отплясывала, чаще с закрытыми глазами, выходила в параллельное измерение и надолго застревала в нем. Без этого транса мне не обойтись, он создавал иллюзию освобождения. Время от времени, ощутив на своем теле чью-то настойчивую ладонь, я сбрасывала ее, решительно отвергая любые поползновения незнакомцев. Но благодарно откликалась на прикосновения Сандро, обеспечивающего мое спокойствие и ограждающего от приставаний тупых субботних донжуанов, и получала огромное удовольствие, зажигая с ним. Те минуты, когда мы позволяли себе танцевать вместе, были, конечно, своего рода демонстрацией силы, поскольку мы не скрывали свой профессионализм и безудержное стремление к самовыражению, мы были слишком опьянены, чтобы беспокоиться о впечатлении, которое произведем на окружающих. Иногда, в мгновения, когда сознание пробуждалось, передо мной всплывало лицо Эмерика, и мне приходило в голову, что, если бы он увидел меня такой, он бы слетел с катушек. Я была бы не против преподать ему этот маленький урок. Стоя в очереди в туалет вместе с юными барышнями, чья свежесть граничила с наглостью, я регулярно ловила их взгляды, в которых читалось, что я для них старуха. Мое отражение в зеркале наглядно объясняло мне, почему на их лицах читается насмешка: краска потекла, лоб блестит от пота – близость сорокалетия не скрыть. Как следствие, я заказывала очередной дайкири, чтобы совсем забыться и показать, что по выносливости им меня не обставить.
Воскресный полдень. Физические кондиции позволяли мне, естественно, оставаться на сцене до самого утра, однако возраст мешал восстановиться всего за четыре часа сна, в отличие от давешних девчонок, которым накануне я бросала вызов и которые к этому времени наверняка уже были свежими, как весенний ветер. Я не без труда выбралась из постели, раздернула занавески, яркое зимнее солнце ослепило меня, и я едва справилась с желанием вернуться в полутьму под одеялом. Отяжелевшие ноги кое-как донесли меня до ванной. Опершись о край умывальника, я провела тщательный осмотр. Ну и вид у меня – прямо скажем, отвратительный: под глазами черные круги, оставленные тушью, морщины гораздо глубже, чем обычно, серый цвет лица. Единственный выход – не тянуть и быстро залезть под душ.
Погода была солнечной, я открыла окно и подошла к столу. Да, было еще прохладно, но, возможно, свежий воздух развеет это странное ощущение пустоты, охватившее меня сразу по пробуждении. Обернув голову махровым полотенцем, я съела плотный, насыщенный витаминами завтрак. После этого решила, что следует очистить организм от токсинов, надела спортивный костюм, кроссовки и захлопнула за собой дверь. Я бежала рысцой, с наушниками на голове, стремясь не показать выдающиеся результаты, а всего лишь как следует пропотеть. Спрятавшись в свою музыкальную шкатулку, я забывала, что ноют и саднят онемевшие мускулы, забитые ядом после вчерашних злоупотреблений, которые я, впрочем, повторю меньше чем через неделю.
Нужно было наплевать на усталость и как можно полнее выложиться, избавиться от отрицательной и нездоровой энергии, а взамен подзарядиться положительными импульсами. Проще сказать, чем сделать. Я витала в облаках и не замечала никого вокруг, как если бы все парижане покинули город. Я бежала, меня никто не знал, я была одна, я отбросила все свои вопросы, все сомнения. Я чувствовала, как внутри меня нарастает глухой, необъяснимый страх. Он вел себя подло, норовя неожиданно вынырнуть на поверхность, причем проделывал это все чаще, а я не могла его побороть. Я добежала до Люксембургского сада. Жажда вынудила меня сделать остановку. Я купила воду у уличного торговца, села в кресло у пруда и за несколько минут наполовину осушила пол-литровую бутылку. Сухость во рту, не отпускавшая меня с самого пробуждения, наконец-то прошла. Я засмотрелась на детишек, запускающих кораблики, они были такими милыми. Многие расстегнули куртки, радуясь хорошей погоде и ранней весне, значит, некоторые завтра проснутся с простудой, потому что солнце в начале марта обманчиво.
Мои воскресенья были похожи одно на другое, как и субботы. Наблюдая разные семейные или дружеские встречи, я неизбежно задавалась вопросом, чем сейчас занят Эмерик. Достав телефон, я в тысячный раз за эти выходные перечитала его последнюю эсэмэску, ту, что он обычно присылал мне по пятницам около семи вечера, стоя в пробке на кольцевой дороге, когда я проводила свой последний на неделе урок. И каждую пятницу он писал примерно одно и то же:
Я думаю о тебе, я скучаю по тебе, хороших выходных, целую, до понедельника! Э.
Иногда он вспоминал наш вечер накануне, говорил, какая у меня потрясающая кожа, как хороши были наши поцелуи, наш смех. Воскресенья он проводил дома или у друзей в окружении детей, он наверняка с удовольствием входил в роль счастливого отца семейства – а он таким и был, я не сомневалась. Я ощутила привычный, так хорошо знакомый воскресный укол в сердце и сразу узнала его. Мы редко говорили о его семейной жизни, еще реже о его отношениях с женой, я хотела как можно меньше знать об этом – того, что мне известно, более чем достаточно, – я предпочитала держать его другую жизнь на расстоянии, чтобы не подпускать к себе ревность и чувство вины. Тем не менее вопросы в голове вертелись… Есть ли у него проблемы в отношениях с женой? Подозревает ли она что-то? Часто ли он занимается с ней любовью? Такой же он с ней разговорчивый, как со мной? Ходят ли они вдвоем куда-нибудь повеселиться? Прижимается ли он к ней, чтобы вдохнуть запах ее шеи и легонько прижать зубами кожу? Он с ней такой же веселый, нежный, чуть-чуть властный и своенравный, как со мной? Притворяется ли он, чтобы сохранить видимость согласия в семье? Да, конечно, бывало, что я кричала, даже вопила и мне хотелось расколошматить все, что попадется под руку. Когда я бушевала, он не произносил ни слова. Поняв, что я выдохлась, он сдержанно произносил “Я тебя люблю”. И я опять не могла устоять.
Детский визг заставил меня встряхнуться; пора было возвращаться, иначе я так и буду до ночи пережевывать невеселые мысли. Я начала бороться с собой, пытаясь вырваться из плена воскресной меланхолии, и уже собралась побежать домой в хорошем темпе, чтобы окончательно добить себя, как вдруг застыла, почувствовав, что завибрировал телефон. Эмерик. Я уставилась на экран, не веря надписи, высветившейся на нем, и забывая ответить – еще немного, и я бы пропустила вызов. Но я взяла себя в руки и с трудом выдавила тихое “алло”.