Страница 5 из 24
– Извини. Конечно, ты не халтурщик. Просто я балда. Особенно если подавать меня охлажденным. Но ладно, ничего, каким хочешь, таким и подавай. Больше не буду ругать зимнюю стужу. Если уж у тебя от нее струны в сердце, пусть будет, куда деваться. Как-нибудь дотерплю до весны.
– Да ладно тебе, – говорит Нёхиси. – «Дотерпит» он, понимаете. Можно начинать рыдать. Мученик из тебя примерно такой же, как из меня мучитель. Когда это у нас зимы обходились без оттепелей? А их ты любишь даже больше, чем настоящее теплое лето, я помню. И, между прочим, никогда не мешаю им наступать. Возможно даже ничего не заподозрю, если грядущей зимой оттепели будут случаться несколько чаще, чем прежде. Только пожму плечами – ну, такой, значит, выдался слякотный год.
Ну ничего себе поворот. О таком я даже не мечтал. Нёхиси всегда за меня, что бы я ни затеял, он будет играть на моей стороне, но только до тех пор, пока речь не заходит о температуре воздуха, скорости ветра и интенсивности осадков. Дружба дружбой, а погода – врозь.
Право изменять погоду по своему вкусу мы с Нёхиси до сих пор разыгрывали – в нарды, прятки, покер, «слепого кота», дворовой баскетбол, ножички, секу, шахматы и еще добрую сотню игр, одна другой увлекательней и азартней. И этот всемогущий негодяй не просто ни разу мне не поддался из соображений божественного милосердия, вроде бы положенного ему по статусу, но и регулярно жульничал, чтобы лишний раз устроить нам майские заморозки или апрельскую пургу.
– Ну ты даешь, – наконец говорю я. – Спасибо. Теоретически знал, что твое великодушие беспредельно, но такого не ожидал. Даже не уверен, что решусь воспользоваться твоим предложением. Сам же сказал, у тебя от холода тайные струны в сердце. А струны – это серьезно. У меня рука не поднимется кайф тебе обломать.
– Да брось ты, – беспечно отмахивается Нёхиси. – Я себя не обижу. После короткой оттепели мороз только слаще. А долгих я тебе и не предлагал.
Показываю ему кулак – по моим наблюдениям, этот магический жест обычно помогает мне отвлечься от желания бесцеремонно повиснуть на шее благодетеля и болтаться там, как слишком длинный, неумеренно толстый шарф.
Тони, Тони, и все, и еще
Тони идет по городу. То есть не по городу, а по бесконечно длинному пирсу, в конце которого сияет синим, пока невидимым глазу, но явственно ощутимым, как вода или ветер, светом старый знакомый, давным-давно разжалованный в памятники и заброшенный, им самим воскрешенный маяк. Но все равно Тони идет по городу; кажется, даже по нескольким городам. По крайней мере, по правую руку – площадь Плаза дель Соль, что в квартале Грация в Барселоне, никогда там не был, но видел фотографии в интернете, запомнил соленое солнечное название, непривычно узкий бледно-зеленый дом с фасадом шириной всего в два окна, странную астрологическую скульптуру, больше всего похожую на свальный грех зодиакальных знаков, и теперь сразу узнал; по левую вместо моря – какие-то невысокие горы и мост, по которому едут автобусы, там же, слева, еще и Берлинская телебашня виднеется вдалеке, и круглый светлый купол огромной мечети, и заслонивший полнеба диск колеса обозрения; под ногами не только потрескавшийся бетон, но и новенькая, блестящая от недавнего дождя брусчатка, усыпанная желтыми листьями, и старые трамвайные рельсы, между ними едва угадываются тени истлевших, раскрошившихся шпал, и тропинка, вытоптанная в густой траве, и мелкие разноцветные камни, образующие причудливый узор. Да чего только нет под ногами у Тони – вот прямо сейчас.
Важно, впрочем, даже не это, хотя такой буйной смеси фрагментов разных городов, если не вовсе разных реальностей Тони еще никогда не видел. Но все равно важно сейчас только то, что его затылка касается другой горячий затылок, а к спине прижимается чья-то чужая… нет, совсем не чужая спина.
Когда-то в детстве, – думает Тони, – читал про викингов; меня тогда больше всего впечатлило, что они сражаются спина к спине. Думал, только такой и должна быть настоящая дружба – ну, сам понимаешь, что взять с мальчишки, одни драки на уме. А теперь мы с тобой спина к спине гуляем и развлекаемся, смешно получилось. Знал бы ты, как я рад.
Ну ни хрена себе спецэффекты, – думает Тони Куртейн, который вообще-то только что устроился на диване с книжкой, чтобы немного отвлечься от мыслей о своем двойнике, вернее, от его ощущений, таких достоверно ярких, что невозможно сосредоточиться ни на чем другом. И вдруг, – растерянно думает Тони Куртейн, оглядываясь по сторонам, – я больше не дома и не лежу, а как будто иду куда-то, весь, целиком, не во сне, не в грезах, по крайней мере, явственно ощущаю холодный осенний ветер, запах моря, яблок, прелых листьев и карамели, все эти камни и трещины под ногами, и вокруг творится что-то невообразимое, залитое синим светом, который я вижу своими глазами всего-то второй раз в жизни, а до меня не видел никто из смотрителей Маяка. Но важно сейчас даже не это, а то, что к моему затылку прижимается другой затылок. И в общем понятно, чей. Забавно, по уму, люди, повернувшись друг к другу спинами, должны идти в противоположные стороны, а мы каким-то образом все равно в одну; но об этом лучше пока не думать, и так голова кругом, а мне надо держаться, крепко подведу нас обоих если сейчас упаду. Никогда ничего подобного не случалось ни со мной, ни с моими предшественниками. По крайней мере, лично я ни от кого не слышал, чтобы смотритель Маяка вот так запросто, наяву соединился со своим двойником.
Зря я, конечно, сразу загрузил тебя какими-то непонятными викингами, – думает Тони. – Явно избыточная для тебя информация. Откуда бы у вас взяться викингам, или их аналогам? Вряд ли вы способны на такую глупость, как войны. Уж вам-то зачем воевать?
Хренассе у тебя представления о нашей истории! – изумляется Тони Куртейн. – Да у нас только в эпоху Второй Исчезающей Империи были две большие войны, длинная и короткая, а ведь эта эпоха считается самой спокойной, золотой век, блаженные времена… Вот интересно, как тебе удается быть не чьим-нибудь, а моим двойником и вообще ни черта не знать о нашей истории? Я же еще в старших классах все изданные хроники Исчезающих Империй перечитал, а потом, воспользовавшись положением смотрителя Маяка, дорвался до неизданных манускриптов из тайных архивов… Нет, ясно, что ты не обязан разделять мои увлечения, но, елки, не до такой же степени. Всему есть предел!
Тони смеется от неожиданности: нормальный вообще наезд! А то сам не в курсе, как у нас с тобой все устроено. Я за твоей жизнью в замочную скважину не подглядываю. Собственно, почти ничего о тебе не знаю, кроме того, что мне рассказывали некоторые общие знакомые, просто всегда чувствую, что ты есть. Иногда несколько более остро, чем требуется для, скажем так, сохранения душевного равновесия, особенно когда ты там у себя идешь вразнос, а ты это дело любишь и отлично умеешь. Но я, если что, не в претензии. Просто напоминаю, как выглядит ситуация с моей точки зрения: боль, тоску, вдохновение и восторг я с тобой разделяю, а хобби и развлечения – извини, нет.
И правда, – думает Тони Куртейн. – Чего это я.
Да ясно, чего, – думает Тони. – Спорить о ерунде гораздо приятней и проще, чем осознавать, что именно с нами сейчас происходит, и соглашаться с тем, что теперь иногда будет так. Я знаешь, как охренел, когда понял, что мы гуляем тут вместе? При том, что больше всего на свете хотел показать тебе нашу с тобой работу, ослепительные следы моих одиноких прогулок по далеким чужим городам, казалось бы, только в воображении, но нет, все-таки вполне наяву. И вот показываю – видишь, какая тут мешанина? Ай, ну да, ты же не знаешь, как у нас чего выглядит, вполне мог подумать, что это какой-то один город. А он тут не один! Не все двадцать восемь, которые мы уже осветили, кажется даже не половина, но все-таки очень много, нарезкой, в смысле фрагментами. Сам впервые такое вижу. Праздничный салат под синим сияющим соусом, исключительно в твою честь.