Страница 15 из 16
Это ошибка и происходит она из нашего плохого знания о самих себе, в частности об устройстве и работе сознания, разума и ума. Внимание предельно точно исполняет то, что поручено ему тобой же, но через ум, а потом разум. Оно обеспечивает наше выживание и помогает решить задачу строения жизни. И ни на миг не отвлекается от нее.
Чтобы принудить внимание удерживаться на чем-то избранном вами, надо сделать это смыслом жизни и заставить ум достигать этого. Следовательно, задача овладения собственным вниманием должна решаться не на выходе, условно говоря, не тенями на стене пещеры надо управлять. Менять надо источник, отбрасывающий тени или посылающий внимание.
Но до этого источника еще надо добраться. А добравшись, суметь оказать на него воздействие.
Однако есть время, когда мы очень близки к этому источнику внимания. Это младенчество и детство. Я попытаюсь дать очерк внимания в этом возрасте. Конечно, это будет очень краткий очерк, охватывающий лишь самые яркие и очевидные проявления. Тема детского внимания так велика и сложна, что ей должны быть посвящены большие и глубокие исследования, чье время еще не пришло.
Если взрослый, попытавшийся управлять своим вниманием, не сомневается, что главное в этом – не дать вниманию отвлекаться, удерживая его на избранном, то в раннем детстве эта задача выглядит противоположной. Взрослые постоянно заняты тем, как отвлечь ребенка от избранного и переключить его внимание на что угодно другое.
Безусловно, это оправданно, потому что ребенок может избрать предметом своего внимания очень опасный предмет. Но чаще взрослым просто удобней, чтобы дите не мешало им, и они пытаются удержать ребенка внутри круга детских вещей, то есть внутри некоего детского пространства. Возможно, это очень мудро, потому что углубляет познание ребенка. А может, и вредно, поскольку сужает его развитие. Пока я не взялся бы судить.
Однако работа со вниманием ребенка начинается гораздо раньше. И любая мама помнит, как ей первый раз удалось поймать его внимание, – это было событие! Он меня увидел! Он видит меня! Кому не знакомо это состояние?
Если младенец увидел маму, а она судит об этом по собранности и направленности его взгляда. И думается мне, что и основное наше определение внимания как собранности и направленности психики родилось из этого наблюдения, живущего в сознании психологов: человеческий взгляд может быть мутным, бессмысленным, рассеянным, а может собраться в пучок, в луч.
И что поражает: если взгляд так собрался, мы знаем: этот человек видит! Что? Наверное, то, на что глядит, например тебя. Собственно говоря, мы и приходим к ощущению, что он видит при таком взгляде, именно по опыту взаимодействия с такими людьми. Мы именно ощущаем, что нас видят, как если бы при таком взгляде образовывался не луч, а труба, сквозь которую видно в обе стороны.
Мазыки так и называли подобный взор Трубой внимания и считали, что по ней течет сила. Причем, течет в обе стороны. И тот, кто сильней или лучше умеет управлять вниманием, может перехватить его и даже захватить внимание другого. На этом строилось чародейство.
Когда ребенок впервые поглядел на маму, собрав взор в трубу, она заглядывает в глубины его сознания и видит там присутствие ума и души. И радуется она потому, что после этого у нее нет сомнений: это не комок плоти, это человек, и этот человечек будет разумным, а она имеет надежду на счастье. После этого она начинает неустанно решать задачу, как вытаскивать внимание из той мутной среды, в котором оно блуждает. Очень похоже на то, как психиатр возвращает в этот мир человека, потерявшегося в мирах своего сумасшествия…
Мамы, бабушки и даже мужчины в семье играют в игру улучения и извлечения внимания младенца с огромной охотой. Это не может быть лишь задачей материнства или отцовства. В этом явно есть личный интерес, как он есть в том, чтобы завоевать любовь кошки или собаки тех, к кому пришел в гости.
Получить внимание другого почему-то очень приятно, а может быть, даже жизненно важно. Мы все охотники за вниманием, у нас есть такая потребность, вполне сопоставимая с телесными потребностями. Причем у некоторых она перерастает в болезненную страсть, и они становятся людьми сцены, живущими лишь до тех пор, пока нужны зрителю.
Сейчас мир стал приземленным, естественная наука, пообещав рай на земле за то, что ее будут чтить вместо богов, создала ублюдочный рай сытости и вседозволенности. Если есть только тела, то наслаждайтесь телесно! Но древние были ближе к естественности, чем естественная наука. И были наблюдательней. Поэтому даже римский плебс, по-нашему быдло, требовал хлеба и зрелищ!
Зрелищ и сейчас много, но они больше так не понимаются, потому что мало кем осмысляются. Они стали привычными, как и сытость. А в старину зрелищ не хватало, как сахара, как алкоголя, как всего, что может расширять сознание. Поэтому люди относились к зрелищам совсем иначе, чем мы сейчас.
Впрочем, старики еще могут вспомнить и рассказать, как они смотрели кино, когда его привозили раз в неделю в сельский клуб. Или как они бежали вслед за пролетевшим над их деревней самолетом! Могут вспомнить и то, как весело умели развлекать людей те, кто скоморошил. А потом разучились, потому что появился телевизор и редкие профессионалы смеха стали доступны всем.
Так была убита не только народная культура развлечений и потех, но и целое искусство управления вниманием, позволявшее через этот поток внимания общаться душами. Получить внимание другого – очень приятно и, возможно, естественно необходимо для развития и здоровья.
Поэтому все вокруг ребенка стараются поймать его взор, чтобы почувствовать на себе поток чистого и подлинного внимания, даже без примеси узнавания или понимания. Впрочем, мы очень стараемся, чтобы ребенок не просто видел нас, но чтобы он как можно быстрее понял, что эти люди о нем заботятся и что их надо любить…
Вот так начинается народная школа прикладной работы со вниманием. Так мы сами накапливаем опыт общения с чистым вниманием и учимся им управлять. А значит, создаем приемы управления. Но эти приемы становятся средой, которая воздействует на ребенка, обучая его тому, как надо использовать внимание.
И начинается это обучение с того, чтобы ребенок научился направлять внимание на тех, кто рядом с ним, а затем удерживать его на них. Иначе говоря, сначала мы применяем к новорожденному вниманию приемы его привлечения. Думается мне, что это должно действовать на каждом новом уровне овладения своим вниманием.
Лишь после этого мы начинаем отвлекать ребенка от всего нежелательного и переключать его на то, что нужно или допустимо. Тем самым, если вдуматься, мы не просто творим некую культуру управления вниманием, мы вообще творим культуру человека, мы выстраиваем его мир.
Мы выстраиваем мир тем, что вносим в него ценности: это хорошо, а это плохо, это допустимо, а этого надо избегать, потому что оно опасно. Мир возле тебя, мир, в котором стоит тебе жить, заполнен полезными, приятными и безопасными вещами – привыкай жить так. Вещей опасных, вредных и ненужных надо избегать.
Но это не все. Этот мир сразу строится как человеческий: ты должен впустить в него другого человека и учитывать его в своем мире постоянно – поэтому не надо тянуться к тому, что не нравится маме. В твоем мире только то, что маме приятно, и за это она тебя любит. Мама, а через нее и другие люди, навсегда вписана в мой мир. И вписана она именно культурой внимания, культурой того, к чему мое внимание может тянуться, а от чего должно отталкиваться.
Понятно, что речь идет не о внимании. Так закладывается разум. Но разум есть запись того, к чему вниманию притягиваться. Разум – это описание пути внимания сквозь эту жизнь. И это путь человеческий, то есть путь всегда по миру людей, в крайнем случае, по его окраинам.
А значит, овладеть управлением вниманием нельзя, пока в твой образ мира вплетены требования общества о том, как жить, действовать, вести себя. Наше внимание вклеено в общественные требования и обязано непроизвольно отслеживать их. Настоящая йога начинается только после того, как йог выполняет все обязательства перед обществом и уходит в лес, чтобы начать свою саньясу, то есть отшельничество во имя познания своей скрытой природы.