Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 7 из 14



…рубль тоже

Вторая по значимости “загадка” прошедшего года – относительная стабильность и незначительное (по итогам года) ослабление рубля – разгадывается гораздо проще.

С одной стороны, в последние три года рубль стал “нефтяной валютой”. Простого взгляда на график движения цен на нефть и курса рубля к доллару достаточно, чтобы убедиться в синхронности их движения. Статистически в 2014–2015 годах 92 % изменения курса рубля к доллару объяснялось изменением цен на нефть, что хорошо видно на графике 6[23]. И если вспомнить, что в первом полугодии прошедшего года нефть медленно, но уверенно подрастала в цене и к началу лета превысила отметку $ 65/ барр., то и стабилизация курса рубля к весне 2015 года, и его укрепление до уровня выше 50/$, и то, что в мае-июне Банк России смог слегка нарастить свои валютные резервы, перестают быть удивительным.

С другой стороны, после прохождения пика платежей по внешнему корпоративному долгу в декабре 2014–январе 2015 годов спрос на валюту со стороны российских банков и компаний, занимавших деньги на внешних рынках, резко упал. Более того, в начале осени западные финансовые рынки приоткрылись для российских компаний: “Газпром” и “Норильский никель” смогли разместить свои новые еврооблигации, ряд компаний смогли договориться о рефинансировании долгов, а самый крупный заемщик, долги которого сильно способствовали валютному кризису в декабре 2014 года, “Роснефть” решила свои проблемы, согласившись привлечь $ 15 миллиардный кредит от Китая, обеспеченный будущими поставками нефти.

График 6.

Динамика цен на нефть (URALS, $$/баррель) и курса доллара

Не менее важную роль в стабилизации ситуации на российском валютном рынке сыграло и изменение (в лучшую сторону) поведения Банка России, который наконец решил проявить твердость в проведении политики плавающего курса рубля и смог объяснить Кремлю, что политика поддержки рубля путем растрачивания валютных резервов является бесперспективной и будет лишь ухудшать положение в экономике.

Повышение процентных ставок по рублевым депозитам, осуществленное банковской системой в конце декабря 2014–январе 2015 годов, совпало с началом периода повышения нефтяных цен и привело к изменению сберегательного поведения населения, которое перестало покупать валюту (а с середины весны стало активно ее продавать) и стало наращивать рублевые сбережения. Правда, одновременно с этим сберегательные приоритеты населения резко сместились в сторону более коротких депозитов (до 1 года) за счет сокращения длинных, что потенциально будет толкать банковскую систему к сокращению срочности выдаваемых кредитов, но это будет потом. А пока население в 2015 году играло за стабильность рубля.

У меня нет сомнений в том, что даже дальнейшее снижение нефтяных цен не приведет к дестабилизации курса рубля: адаптивность российской экономики приведет к снижению спроса на импорт и таким образом обеспечит устойчивость платежного баланса. Потенциальная угроза для стабильности рубля может исходить либо от исполнительной власти, которая при резком ухудшении ситуации может начать вводить валютные ограничения, либо от самого Банка России, который все более активно использует свои возможности для финансирования квазибюджетных расходов. Так, в прошедшем году Центробанк:

– профинансировал более чем на 100 млрд. руб. различные кредитные программы, инициированные правительством (кредитование инвестиционных проектов, несырьевого экспорта, малого и среднего бизнеса, военной ипотеки)[24],

– выдал 250 млрд руб. АСВ на выплаты вкладчикам обанкротившихся банков[25],

– выдал чуть менее 500 млрд руб. Минфину (через АСВ, которое выдало кредиты на соответствующие суммы санаторам обанкротившихся банков, которые (банки) на эти средства купили у Минфина ОФЗ)[26].

Если по мере ухудшения положения дел с доходами бюджета масштаб финансирования этих и/или аналогичных программ будет наращиваться в дополнение к активному использованию средств Резервного фонда и ФНБ[27], то совокупное давление эмиссионной активности Банка России на курс рубля и на цены будет неизбежно возрастать[28].

Бюджетный кризис ломает основы

Безумно высокая зависимость федерального бюджета от нефтяной конъюнктуры – более половины его доходов в 2013–2014 годах формировалась за счет нефтегазовых доходов – разрушила многие минфиновские догмы. Во-первых, Минфин окончательно признал, что планирование трехлетнего бюджета больше не является возможным.

Во-вторых, Минфин сам предложил отказаться от “бюджетного правила”, которое хорошо работало при росте нефтяных цен, ограничивая расходы бюджета, но оказалось абсолютно неприспособленным к периоду падения цен и не смогло гарантировать стабильность и предсказуемость уровня бюджетных расходов.

В-третьих, дефицит федерального бюджета стал нормой, а его официальный уровень упирается в предельную 3 %-ную планку, которая определена властями как безопасный уровень. На самом же деле, с учетом квазифискальных расходов, финансируемых из средств ФНБ, за счет национализации пенсионных накоплений, а также ВЭБом и Центральным банком, уровень дефицита заметно превышает официальные оценки.



В-четвертых, правительство отказалось от политики поддержания уровня жизни бюджетников и пенсионеров, которая реализовывалась через индексацию выплат по темпам текущей инфляции. В 2015 году первоначально планировалась 5 %-ная индексация зарплат бюджетников с октября при инфляции за предыдущий год в 11,4 %, но при пересмотре бюджета весной 2015 года она была отменена. Полная (по темпам инфляции) индексация пенсий стала возможной только после 10 %-ного секвестра расходов бюджета, осуществленной при его пересмотре в начале весны. В 2016 году, при инфляции за предыдущий год на уровне 12,9 %, правительство решило не проводить индексацию зарплат бюджетников в принципе, а индексация пенсий составила всего 4 %. В результате при 25 %-ной инфляции за два года пенсии в реальном выражении сократились на 8 %, а зарплаты бюджетников – на 20 %.

В-пятых, уже два года подряд Минфин проводит “сквозной” секвестр бюджетных расходов, т. е. сокращает бюджетные расходы не путем отказа от отдельных позиций, а путем равномерного их сокращения для всех (кроме Минобороны) бюджетополучателей. Такая политика ведет к постепенной деградации бюджетной сферы, накоплению задолженности и снижению качества бюджетных услуг. В конце 2015–начале 2016 года из многих регионов России стала приходить информация о том, что бюджетам не хватает средств на выплаты даже зарплат и социальных пособий бюджетникам.

И, наконец, при финансировании государственных расходов Минфин все больше и больше становится зависимым от эмиссионных денег Банка России: использование Резервного фонда и Фонда национального благосостояния, покупка ОФЗ при реализации программ санации банков-банкротов, спасение ВЭБа за счет почти полного отказа Центрального банка от получения процентов от размещения средств в этом банке.

Наступивший год, похоже, станет для бюджета крайне тяжелым. Заложенные в основу бюджетной конструкции параметры внешней среды ($ 50/барр. и RUB60,5/$) сегодня звучат крайне оптимистично с точки зрения доходов. Получаемая от перемножения этих двух величин рублевая цена экспортной нефти (RUB3050/барр.) пока на 20 % превышает ту, что реально получают российские нефтяники. Причина этого проста и понятна: падение курса рубля оказалось настолько сильным, что спрос на импортные товары и услуги резко сократился, а замораживание номинальных доходов населения делает перспективы восстановления частного спроса весьма сомнительными. В результате, весьма скоро Минфин отрапортует о том, что поступление бюджетных доходов сильно отстает от плана, и предложит два варианта решения этой проблемы: либо еще одно сокращение номинальных расходов и отказ от дополнительной индексации пенсий, что позволит использовать 340 млрд руб. конфискованных пенсионных накоплений, предварительно предназначенных для повышения пенсий во второй половине года, либо увеличение дефицита и использование дополнительных средств из Резервного фонда.

23

Глядя из будущего: эта “унизительная” зависимость российского рубля от мировых цен на нефть сохранялась до начала 2018 г., после чего траектории движения этих двух показателей сильно разошлись. Причиной этого стали две волны санкций, введенные США по отношению к ряду российских компаний и физических лиц. Сначала в апреле 2018 г. под удар санкций попали В. Вексельберг и О. Дерипаска и ключевые компании последнего (РУСАЛ. ГАЗ и ЕН+), а затем в августе 2018 г. США ввели санкции в связи с применением Россией химического оружия (попытка отравления С. Скрипаля в Великобритании).

24

http://gosman.ru/?news=42490

25

http://www.rg.ru/2015/12/14/asv-site.html

26

http://www.asv.org.ru/sanation/

27

Хотя бухгалтерски использование средств Резервного фонда и ФНБ Минфином реализуется через продажу валюты Банку России, с точки зрения монетарной политики, эти операции приводят к наращиванию денежного предложения Банком России без роста общего уровня валютных резервов, что в условиях низкого спроса на деньги, естественного для экономики, находящейся в рецессии, должно оказывать понижающее давление на курс национальной валюты. В 2015 году такого эффекта удалось избежать за счет сокращения на 4 трлн руб. (более чем вдвое) рублевой задолженности банковской системы перед Банком России. Однако резервы такой политики уже исчерпаны практически полностью.

28

глядя из будущего: этот мой прогноз оправдался наполовину. Банк России действительно продолжил интенсивно финансировать программы по санации банков (традиционно во всех странах такие программы если реализуются, то финансируются из бюджета, поэтому я их называю квазифискальными); к середине 2018 г. на эти цели было за счет эмиссии потрачено около 4 трлн руб. Но надо отдать должное Банку России, который компенсировал эту эмиссионную активность путем интенсивного использования инструментов стерилизации ликвидности в банковской системе. С точки зрения борьбы с инфляционным давлением это было хорошим решением, но реализовать его удалось только за счет удержания Банком России сверхвысокого уровня процентных ставок, которые делали для банков депозиты в Центральном банке более привлекательными, чем кредитование экономики, что, очевидно, сдерживало и без того низкие темпы экономического роста в 2015–2018 гг.