Страница 50 из 52
Как в прежние годы, Тимур молча кивнул и отправился выполнять распоряжение генерала.
— Теперь говори.
— Это сделал господин Кая. Догукан Кая. Ах, как же мы не распознали его раньше!
— Это не ваша вина, негодяй прятался за спину семьи. Никто его не узнал, пока не стало поздно. Но говори же.
И Сонай рассказала: о настойчивых ухаживаниях Кая за сестрой, о произошедшем между ними разрыве (причину она не знала, но знала, что это что-то грязное и некрасивое), о случайной встрече на улице, и как неосторожно сестра поддалась на уговоры Кая проведать тетушку. Но только никакой тетушки там не оказалось. Мерзавец привел ее не к себе домой, а в жалкую конуру, в которой ночевал, когда хотел быть подальше от семьи. И там он пытался ее изнасиловать. К счастью Сезен Марты, он был пьян еще до того, как встретил ее. Он много пил последнее время, но поначалу держался так, что внешне это было незаметно, и лишь после очередного стакана это вдруг сказывалось самым явным образом. Так произошло и на этот раз.
Приведя девушку в дом, Кая предложил ей вина. Видя, что все складывается совсем не так, как предполагалось, и тетушки нет, и, зная, что из себя представляет Догукан, Сезен Марты отказалась пить и попыталась выйти из дома. Тогда он ее ударил. По лицу, а потом еще и еще. Схватил за руки и потащил в спальню, но девушке удалось вырваться, забежать в ванную и закрыться изнутри. Кая подергал дверь, но та не поддавалась. Тогда он вернулся за бутылкой, чтоб выпить для храбрости и продолжить штурм. И эта бутылка его доконала — тут он и отключился, но сначала долго бродил вслепую по комнатам, кричал, угрожал и бил, что попадалось под руку.
Сезен Марты просидела в ванной несколько часов, пока не убедилась в том, что все стихло, затем выскользнула из ванны, обыскала спящего уже мертвецки Догукана, нашла ключ и вышла.
— Она даже закрыла его снаружи! — Гордо закончила рассказ Сонай. — Он, должно быть, до сих пор там.
— Ай, Аллах, Аллах! Что за девушка!
— Но, господин Новази! Теперь она совсем опозорена! Никто не поверит, что подобное могло произойти, и что девушка сумела отстоять себя. Теперь все будут говорить, что наша девочка сама пошла к мужчине и провела с ним ночь. И даже если мы станем отрицать это — кто поверит?
Она не договорила, но несказанное и так ясно прозвучало в наступившей тишине: «особенно теперь». После всех слухов, кто поверит?
— Но я не этого боюсь, — поспешила она затереть следы неловкой фразы. — Вы знаете, наша семья придерживается старых принципов.
— Все уважают семью Эрман. И за верность долгу — более всего.
— Сестра опозорила семью. Вы знаете, что теперь с ней сделают.
— Ничего не сделают. Я позабочусь об этом.
— Правда? — Ясное лицо Сонай озарилось улыбкой. Впервые за этот долгий день она поверила, что сестра может спастись из той ужасной ловушки, в которой она оказалась по воле судьбы.
— Правда? — Вторила ей госпожа Эрман. — Господин Новази, вы поможете нам?
Младшая дочь, Сезен Марты была ее последней радостью, последней любовью, последним прибежищем в мире страстей и самой большой заботой. Старшие дочери были намного проще: рано вышли замуж, вели себя тихо, ничего не требовали. Сезен Марты же всегда, при внешней скромности и скованности, оказывалась на грани приличий, всегда хотела чего-то большего и становилась причиной хлопот для родителей. Как птенец лебедя, волею судьбы, родившийся в гнезде ласточек. Она была любимицей отца, но умудрялась вызывать его раздражение чуть ли не на каждом шагу. А в этот раз он вряд ли отступит. В вопросах чести это неумолимый человек.
— Обещаю вам. Госпожа Эрман, сестра! Сейчас мне надо идти. Сезен Марты сказала, где он держал ее?
— Да, конечно.
Сонай быстро написала адрес на клочке бумаги. Он взял его и попрощался, пообещав вернуться.
Ч.2. 17. Решение вопроса чести
Как и предвидел Омар, Старый Эрман шел убивать насильника своей дочери. И, хотя он был на тридцать лет старше, и давно уже по-стариковски болен, молодому Кая не жить. Кая, чей организм надорван наркотиками и вином, чье самомнение не позволит ему увидеть угрозу в старике, был обречен.
А это значит, что следом закрутится механизм следствия и суда. Отца Птички арестуют, будут допрашивать, и, хотя он будет упрямо молчать, история все равно выползет наружу. Старика осудят, учитывая родственные связи жертвы, надолго. Об этом напишут в газетах. Родные братья Эрман приедут в город наводить порядок согласно своему своеобразному пониманию правил чести. И Птичка будет только одной из многих, только первой, чья кровь прольется в ближайшие недели.
После десятилетий, прожитых в Турции, еще более благодаря профессии и «усыновлению» главой клана Кылыч, Омар принимал, соглашался и преклонялся перед законами, которые все еще удерживают мир от наступающего зла и хаоса, грозящего затопить его. Пусть кажется, что законы эти жестоки и бессмысленны. Однако какой-то другой своей частью он все еще протестовал против того, перед чем, в то же время преклонялся. Все-таки родился и вырос он в Болгарии, а несколько очень важных лет провел в Киеве, отмеченный тенью Западного мира и любовью к европейке. Очень многие вещи он негласно соизмерял с ней — а как бы тут поступила она? Та, что не сумела принять и понять его мир, разделить его жизнь и, несомненно, не приняла бы его законов, как не приняла его веру. Он и сам не хотел бы признавать этого, как признавал в иные, тяжелые для себя минуты самоиронии и горечи, Марина все еще властно протягивала в его жизнь свои длинные руки.
А потому у него были другие планы относительно молодого Кая и старого Эрмана.
Тимур успешно задержал старика. Подъезжая к дому, он мельком видел обоих, упрямо спорящих на углу одной из улиц.
Квартира, в которой отсиживался Кая в сложные для себя времена, и куда вчера он привел Птичку, находилась в районе — не сказать, бедном, но таком, с которым тщеславный характер Кая не смирялся в лучшие дни. Приличный дом, но сама квартира, по точному описанию Сонай, крысиная нора. Грязно, душно, невообразимый запах болезни, разложения и греха. Везде, куда падал глаз, он видел перед собой Птичку и то, что пришлось ей пережить в этом доме.
Было все еще раннее утро, и Кая еще лежал в том углу, в котором застал его пьяный сон.
Омар растолкал его, с омерзением вгляделся в расплывающиеся черты и глаза, почти без проблесков мысли. И это омерзение в миг вытеснило ненависть. Невозможно ненавидеть того, кто лишь частично является человеком. Но вот, наконец, Догукан узнал пришельца и испугался. Хорошо, потому что то, что необходимо сделать, требует осознанности обоих сторон.
— Вы? — Испуганно прошептал Кая. Если бы ему даже сказали о наказании, если бы он даже в него поверил, наказание никогда бы не представилось ему в виде генерала Новази и кулака, разбивающего челюсть.
— Ты посмел оскорбить мою секретаршу! — Сказал тот.
Когда спорщики, наконец, добрались до нужного дома, Старый Эрман был окончательно взбешен. Он всегда уважал Тимура, мужа предпоследней своей дочери. В отличие от других зятьев, это был взрослый и мудрый человек, но сейчас он нес какую-то околесицу и, кажется, поставил себе целью не дать ему, Эрману, добраться до негодяя. Во всяком случае, из-за этого они потратили уже не меньше получаса на путь, требующий всего лишь десяти минут.
И уже тут, у входа в дом, когда Эрман готов был пригрозить оружием, навстречу им из подъезда вышел генерал Новази. Спокойный, как всегда, подтянутый и аккуратный, словно вышел с приема, а не из бандитского притона.
— Господин Эрман! Вот так встреча! Куда вы собрались? — Спросил он.
— Пустите меня!
Генерал лишь взглянул на него и дал знак Тимуру, который сразу же вдруг успокоился и перестал придерживать старика.
— Идем. — Сказал он. — Я только что оттуда, но из уважения к вам, схожу еще раз.
— Что вы там делали?
— Ничего особенного. Но негодяй теперь никогда не покажется женщинам красивым. Он потратит свои деньги на лечение, и я прослежу за тем, чтоб он больше не нашел работы в Турциии. Правда, жалкое зрелище. Не стоит и смотреть, поверьте мне.