Страница 40 из 52
Любовь — это здесь. Это каждый день. Если бы он любил, то это он был бы с ней, когда ее первую книгу приняли к печати. Это он возился бы с ней после сердечного приступа. Это к нему бы она спешила домой вечером, по нему скучала бы, проведя полдня на работе, с ним обсуждала бы тему диссертации. Если бы он любил, он никогда бы не ушел.
Годы меняют все. Они дают переоценить и переназначить все. Конечно, при условии, что и сам ты меняешься с годами.
Переоценке, кстати, подверглись и представления, вроде бы, к Омару отношения не имеющие. Например, брак. Она и всегда считала его очень важным для себя, но если в юности это было убежище от скорби, нечто спасающее, единственный остров надежды во враждебном мире — этакая «ненависть вдвоем» ко всему чуждому, то теперь таких иллюзий она не имела. Понятно, что одиночество проще. Не зря его выбирали и выбирают множество людей, и те, кто не могут его нести и страдают, и те, кому оно по силам. Еще проще устраивать перебежки от одного утешения к другому. И потому раньше она оставляла для себя возможность развода на некий «крайний случай», буде он наступит. Святость и незыблемость брака — устаревший уже лозунг, этого не сумели соблюсти даже ее собственные родители, на что уж претендовать теперь, в двухтысячных? Теперь же развод был исключен. Во-первых, это просто нельзя. Есть несколько очень узких оговоренных заранее причин, по которым возможны разводы для христианина, и именно это делает брак настолько прочным. Ты невольно вложишь все в отношения, если не можешь убежать. Во-вторых, она бы просто не смогла. Без Кеши она рассыпалась бы во множество мелких деталей, которые было бы очень сложно собрать. Еще хуже, что без нее невозможен Кеша. Это не зависимость двух больных людей, это существование друг в друге и друг через друга.
С тех пор, как Марина стала популярной, она стала довольно часто получать недвусмысленные признания и предложения от мужчин, как знакомых, так и незнакомых. Если б это не раздражало, то смешило бы. Красота — штука сложная, многогранная и маловыразимая. Она видима лишь в движении, в жизни, в разворачивании во-вне внутренних характеристик: скрытых от глаза доброты, честности, прямодушия, ума. Это столько же характеристика душевных свойств, сколько интеллектуальная и лишь где-то на треть — физическая. Одно и то же знакомое лицо может быть красивым и отвратительным в зависимости от того, чем жив человек. И, когда мальчики пытались привлечь ее смазливыми мордашками, это казалось ей таким же глупым, как попытка мужчин взрослее очаровывать рассказами о связях в правительстве и деньгах. И то и другое нелепо. Она научилась читать лица, видеть характеры — как писателю, это было ей полезно. Иногда повороты головы, очертания спины, позы рассказывали очень интересные истории о людях незнакомых, только не ленись и описывай. Став взрослой, она знала уловки, используемые обоими полами в охоте друг на друга, знала, как изобразить нужный характер, как нравиться, как казаться идеальной почти любому мужчине. Так что появись Омар теперь, в лучшем случае она сказала бы что-то вроде: извини, дорогой, где же ты раньше был? В худшем разочаровалась бы.
И все же его письмо поймало ее в ловушку. Сколько лет она мечтала просто узнать о том, жив ли он! Просто это. Даже лучше, если женат, здоров и счастлив. Она убедила себя в том, что для ее личного спокойствия этого было бы достаточно. А потом это стало все равно. Даже лучше, чтоб не писал, потому что человек, поступивший подло, не может быть порядочным и в других делах, не только в этой истории с ней, а узнать что тот, кого так долго любила, непорядочен было бы больно. Потом стало просто все равно.
И тут пришло письмо.
Она знала, что отвечать на него нельзя. Что, ответив, поступит непорядочно по отношению ко всем — Кеше, Омару и себе. Что именно с мелочей начинается большое падение. Но любопытство рушит царства. Она ответила. Равнодушно-дружелюбно, как того требовал этикет.
Затем последовала просьба о встрече. И она бы не пошла, она совсем уже было, не пошла — но потом испугалась, что не отвеченные вопросы так и останутся с ней навсегда.
Кафе находилось в центре города. Омар одобрил ее выбор. Людно и безопасно. Будь он потенциальным насильником, тут ей бы ничего не угрожало: день, люди, рядом метро, много охраны вокруг. Одно из тех напыщенных заведений, где чашка кофе стоит больше, чем его студенческая стипендия. Тогда, десять лет назад тут не было ничего подобного. Подчеркивает ее статус успешной женщины и позволяет ему проявить себя без излишнего выпендрежа. Немного слишком много музыки.
Марина выбрала его по нескольким причинам: отсюда ближе к Кешиной работе. Глупо, конечно, но спокойнее. Здесь ей когда-то назначила встречу некая дама-редактор, когда Марина сделала первую попытку печататься. Она долго рассказывала о своей глубокой и ранимой душе и просила больше не писать. Марина тогда так и не поняла, почему. Но, когда возник вопрос о кафе, этот адрес всплыл автоматически. Другого подходящего она просто не знала.
Придет, не придет?
Я постарела.
Надо было делать ту зарядку.
Надо было делать ту зарядку последние полгода.
Зарядку вообще стоило бы делать последние лет двадцать.
Как я выгляжу? Я выгляжу ужасно. Опять сутулюсь. И одышка… последние месяцы замкнутое пространство было для нее проблемой. Если воздуха не хватало, ей становилось плохо. Третья причина, почему она выбрала это кафе, заключалась в том, что тут была открытая галерея и близко метро.
Открывшаяся дверь впустила молодую пару. Держась за руки, они прошли вглубь и исчезли из поля зрения.
Напыщенный старик и молодая женщина. Он полон важности, она старается понравиться. Старая история.
А вот и обратная ситуация: надменная красавица и жалкий дурак. Счастлив, что она пошла с ним и не замечает, как она посылает томные взгляды давешнему старику за соседним столиком, тройке раскормленных полубандитов в костюмах справа, и даже ему, Омару. Один и тот набор в разных вариантах.
Она опаздывает. Она всегда опаздывала.
Значит, я скажу: привет. Хорошо выглядишь. Нет, «хорошо выглядишь» — это игриво. Да, может, он и не хорошо выглядит. «Привет, как дела». Неестественно. «Как дела» не говорят.
Вошла.
Она изменилась.
Он изменился.
Старше, уверенней, красивее. Стала женщиной.
В то время, когда он любил ее, она была девочкой. Стеснительной, задумчивой, всегда почти грустной. Ту девочку он знал, не эту женщину.
Та Марина никогда не решилась бы рассматривать чужое лицо таким долгим уверенным взглядом. Та Марина провалилась бы под землю только от мысли, что кто-то подумает, что она им интересуется. Та Марина носила рискованные наряды, эта была в закрытом костюме. Общий стиль тот же, но намного интереснее. Та Марина была худощава, с детским кукольным лицом и удивленным взглядом — у этой прекрасная грудь и красивое зрелое лицо. То же, и другое. Все, что было заложено в ее характере тогда, теперь расцвело и принесло плоды.
Восприятие Марины раздвоилось в этот момент. Старая Марина сказала бы — «постарел, стал… больше», и «это из-за него мне было так плохо!». Марина теперешняя с любопытством изучала следы времени на его лице и фигуре.
Темная кожа — много солнца. Морщины вокруг глаз, рта. Привычка скрывать эмоции. Властный взгляд — руководящая должность. Осанка, мышцы — спорт. Не физический труд, нет, слишком равномерное распределение мышц по фигуре. Умное лицо. Но, конечно, упрям. Чужое мнение не признается. Интересно, он женат? Дорогой костюм. Сноб. Всегда был. Бабник? Нет, не бабник.
Притягательный экземпляр мужчины, надо сказать… для кого-то. Удивительно, что он тут делает. Он должен сейчас быть занят чем-нибудь отчаянно срочным, пока жена и любовница изнывают от скуки, каждая в своем доме.
Стоп. Не доказано — не обвинен. Костюм можно объяснить желанием пустить пыль в глаза, учитывая… их прошлое, это естественно. А властные мужчины всегда привлекательны, учитывая их редкость в современном мире.