Страница 22 из 52
— Но я не устала, Омар-бей!
— И не спорь! Девушка не должна спорить, особенно в жаркие дни.
Омар улыбнулся, отходя к своему столу. Работы сегодня было немного, Птичка выглядела усталой. Он подозревал, что это из-за кого-то в его окружении. Даже уйдя из армии и став управляющим семейными предприятиями, он предпочитал нанимать бывших военных. Это дисциплинированные люди, которые знают, что такое работа и что такое приказ. Многие из его служащих были молодыми, симпатичными и неженатыми, но, к сожалению, не все из них умеют хорошо вести себя с девушками. Птичку должно было защищать ее положение — вряд ли кто-то рискнет обидеть секретаршу генерала Новази. И все-таки, девушку явно что-то гложет. Или неудачный роман, или давление отца, который слишком строг с девочкой. Это очень красивая девушка и неудивительно, что за ней тянется шлейф неудачных поклонников и озлобленных завистниц. Может быть, сплетни? Или отец? Пожалуй, дело все-таки в нем. Надо будет поговорить с Сонай, эта разумная женщина должна все знать. А пока он решил дать Птичке отдохнуть.
И вот, к обеду дела были окончены, а уходить домой не хотелось. Пустой серый скучный дом, да книги, что еще его ждет там? Птичка тоже не пошла домой, отговорившись тем, что вечером ей надо встретиться с сестрой, а из конторы добраться к ней ближе, чем если ехать сейчас домой.
Им было нечего делать. А безделье рождает помыслы, помыслы начинают разговоры.
Слово за словом, и понемногу Омар-бей узнал, что тревожит сердце его Птички: отец хочет выдать ее замуж, не дожидаясь, пока девушка встретит того, кого сможет полюбить. Он сразу же сделал себе еще одну заметку: надо поговорить с ее отцом.
— А вы, господин, вы любили кого-то? — неожиданно спросила она.
Так в скучный жаркий день середины лета Омар начал рассказывать Птичке историю своей любви.
Киев, 1988.
Ее звали Марина, она родилась в холодной северной стране, в городе с красивым названием Белая Церковь, и первые двадцать лет они не знали друг друга.
В ее доме постоянно ругались, ссоры начинались из-за пустяков, словно на пустом месте, и она никогда не чувствовала себя в безопасности. Словно живешь на вулкане, ходишь по минному полю, где каждый день рвутся снаряды. Она убежала из дома, как только смогла — в семнадцать лет, поступив в университет после школы. Ей было все равно куда бежать, но этот путь оказался проще всего. И потом, хорошие девочки не бегут на панель, они бегут в университеты.
Это был конец восьмидесятых. Все чувствовали напряжение неизбежного конца эпохи и были неспособны его выразить. Будь это десять лет назад, они бы ездили в горы, орали бы песни у костра, и спивались бы тихо на кухнях. Но тот путь не оправдал себя. Родители Марины относили себя к многочисленной интеллигентской прослойке. И единственное, что могли они противопоставить окружающему кошмару безысходности — это свое отличие от других слоев. В конце восьмидесятых вопрос о том, настоящий ли ты интеллигент или притворяешься, каждый решал так же серьезно, как спустя двадцать лет его дети ломали копья над тем, тру ты или фалс эмо. Жизнь постепенно выскользала между пальцами, никакого материального вознаграждения она не несла, материальное благодушие и не могло бы удовлетворить тех, чьи требования к жизни строились на духовном основании. Но в духовном плане им не было дано ничего, выходящего за рамки «Войны и мира», в лучшем случае «Униженных и оскорбленных». Они были слишком хорошо образованы для того, чтоб верить в Бога, и слишком плохо — чтоб встретить Его. Постоянный и неутолимый голод трансформировался в недовольство собой и друг другом, срывы и ссоры. Что могла сделать с этим горем одна маленькая девочка, попавшая в жернова тяжелого механизма? Даже понять причины происходящего может лишь тот, кто имеет опыт переживания подобных ситуаций, а, значит, находится вне ситуации.
Но она смогла убежать. А привитая с детства щепетильность и привычка читать заковала ее в броню. Однажды на втором курсе она попыталась объяснить близкой (по университету — а других у нее не было) подруге свое состояние. Дело было на перемене, девушки подошли к окну, чтоб в свободные десять минут размяться и поговорить, как положено, о нашем, о девичьем.
— Мне кажется, каждый человек состоит из двух противоположностей: желания открыться и желания спрятаться. — Сказала Марина. Это был итог ее самонаблюдений и максимум свободы, данный ей.
— Что ты имеешь в виду? — Спросила подруга.
И, поскольку, личная борьба Марины в данный момент свелась к фазе «закрыться», объяснить она не смогла, и разговор перешел на мальчиков и тряпки.
Но именно тогда она ощутила всю отчаянность своего положения. Тяжело жить в хрустальной башне. В основном, потому, что все вокруг ждут от тебя адекватной реакции вменяемого человека, и, не встретив отклика, отворачиваются туда, где они желанны, где их ждут. И никто не видит того, другого человека, который отчаянно бьется за стеклом, пытаясь пробить слабыми руками тонкую, невидимую и непреодолимую преграду. Другой Марины никто не знал. Она смирилась с тем, что так будет всегда.
Стамбул, 2011.
— А как же вы встретились, Омар-бей?
— Это произошло намного позже.
Когда Омар встретил Марину, она уже сделала первые шаги к тому, чтоб вырваться из хрустальной башни. Не очень удачные, совсем не умные, но когда человек спасает свою жизнь, он хватается за то, что находит.
— А что было дальше?
— Дальше? Дальше, Сезен Марты, было многое. Но тебе пора домой.
— Но Омар-ефенди!
— И ни-ни, домой и все!
Птичка не смела настаивать. Она молча собралась и пошла к выходу.
— Сезен Марты! Завтра поговорим.
— Да, Омар-бей!
Мир снова прекрасен!
Легкие каблучки простучали по мраморной лестнице. Вечер только начинался, воздух пьянил. Завтра — непонятно что завтра, но Омар-бей не любит больше эту женщину, а вечер действительно прекрасен!
— Сезен Марты!
Она оглянулась. Ну, конечно! Этого еще не хватало!
— Дениз! Ты что тут делаешь?
— Да вот, тебя ждал.
— Зачем?
— Увидеть хотел.
— Ну, видишь.
— Сезен Марты, а пошли со мной в кино?
— Извини, Дениз. Я сегодня устала. Не могу.
— Давай я тебя провожу.
— Не надо, Дениз. Я и сама дойду.
— Почему, Птичка?
— Люди подумают, ты ухаживаешь за мной. А ведь это не так.
— Пусть думают! Что здесь плохого, если я даже и ухаживаю за тобой?
— Прости, Дениз. Ты мне как брат. Но и только.
— Так значит, люди правду говорят!
— О чем ты?
— Что у тебя роман с этим генералом! Ты с ним спишь?
— Как тебе не стыдно! Уйди! Видеть тебя не хочу! Никогда!
Слезы жгли ее лицо. Она побежала, не оглядываясь, и не видела, как несколько кварталов Дениз шел следом и бормотал извинения, а затем отстал.
Вечер, который обещал стать таким приятным, был безнадежно испорчен.
Почти четыре квартала тащился Дениз за Сезен Марты, как приклеенный, на глазах у всех, понимая, как он жалок и глуп.
— Дениз! — окликнул его знакомый голос. А, это Озан.
— Ну и видок у тебя! — Хохотнул Озан, догнав его.
— Чего тебе?
— Пошли, выпьем.
— Да ну тебя!
— Ну чего ты! Пойдем!
И Дениз пошел. В их компании весельчаку Озану не отказывали. Высокий, широкоплечий, румяный, балагур и любимец девушек, он просто не знал, что такое отказ и горечь поражения. В тех редких случаях, когда его отвергали, он этого просто не замечал.
В кафе, когда они пришли туда, уже сидела большая часть их компании: прежде всего Тимур, завсегдатай и заводила большинства проделок, Укзмет — студент-зубрила, но когда выпьет и расслабится — оказывается совсем ничего, Бату и Нико — эти всегда что-нибудь придумывают, не всегда приличное. Был тут и Давид — иностранный студент, глядящий на их компанию через дужки узких очков. Челик и Кара, брат и сестра. Вообще-то сестер обычно в такие компании не берут, но Кара с детства бегала за братом, и так как-то все привыкли к ее обществу.