Волчья Луна

— Ну так, и ты не трус, разве нет?

— Что ж, изволь, — не стал спорить Август, предположив, что искренность в данном случае лучшая политика. — Для меня, Таня, ты — это ты, такая, как есть. Твои внешность и ум, тело и душа для меня неразделимы. Я лично не знал ту, прежнюю Теа, и никогда воочию не видел Татьяну, какой ты была там и тогда. Я люблю тебя не за внешность, но не стану лукавить, твоя красота сводит меня с ума. Однако не менее привлекательны для меня твой характер и Дар, твой острый ум и колдовская сила, твоя новая-старая личность. Иногда, мне не надо видеть тебя нагой, чтобы захотеть так сильно, что перед глазами встает кровавый туман. Мне даже представлять тебя без одежды не надо. Достаточно твоей ироничной улыбки, поднявшейся под углом брови или меткого словца, брошенного ровно тогда, когда оно будет более чем уместно. Так что, прими, как данность, я люблю не Теа и не Татьяну, которых не знал, я люблю ту женщину, которой ты являешься сейчас.

— Вот же бес красноречивый! — довольно улыбнулась женщина, выслушав незапланированное объяснение в любви, и Август понял, что кризис миновал. — Уговорил девушку на грех! Мы ведь успеем еще привести себя в порядок?..

***

Раут, то есть светский прием без танцев, проходил во дворце князей Засекиных. Гостей принимали сам хозяин дома Иван Федорович и его супруга Мария Алексеева. Европейские новости, по-видимому, до Петербурга еще не дошли, и Август с Теа вдруг оказались всего лишь двумя знатными иностранцами, приехавшими в Россию вместе с графом Новосильцевым. Из этого, между прочим, следовало, что императрица Софья тоже не спешила делиться своими планами со всеми подряд. Но, так или иначе, быть просто графом де Сан-Северо, а не магистром трансцендентальных искусств и доктором высшей магии оказалось неожиданно легко и, как ни странно, даже приятно. Август о таком прежде и подумать не мог, не то, что мечтать. Слишком привык к определенного рода публичности, приобретя еще в детстве репутацию сильного и опасного темного колдуна.

Однако здесь, в доме Засекина никто о его реальном статусе, похоже, не догадывался и о "венских приключениях" ничего не слышал. То же и со спутницей Августа. Какие-то смутные слухи, связанные с ее "скандальным" появлением при дворе Бургундского короля. Нечто туманное о том, что, несмотря на видимую молодость, графиня Кансуэнтская — дама с "прошлым". И все, собственно. Интерес подогревает, но этим все и исчерпывается. Слишком мало информации, а на виду — всего лишь молодая красавица, носящая знаковый, но не громкий титул. Богатая, если судить по ее драгоценностям. В меру самостоятельная, но отнюдь не одинокая. Впрочем, общество пока не определилось, кто из двоих — граф Сан-Северо или граф Новосильцев — является ее любовником или женихом. "Под описание" подходили оба, но ни один из них не давал повода решить этот вопрос со всей необходимой определенностью.

Между тем, новые лица всегда притягивают к себе повышенное внимание, так что за весь вечер — вернее, за поздний вечер и известную часть ночи, — Август ни разу не остался один. К нему подходили, его звали "в круг", чтобы обсудить какой-нибудь второстепенный вопрос большой политики или европейскую моду на шелковые камзолы нового кроя. Его приглашали к ломберному столу, за которым играли в басет, или в буфетную, где были выставлены разнообразные, большей частью незнакомые Августу мясные, рыбные, грибные и квашеные овощные закуски. Там же разливали шампанские вина и множество водок, разнообразию которых, как, впрочем, и вкусовым качествам, можно было только дивиться. Август знакомился с людьми, поддерживал разговор, играл в карты и выпивал, но при этом ни на мгновение не выпускал из поля зрения свою Теа.

Судя по всему, Татьяна чувствовала себя "в обществе", словно рыба в воде. Легко переходила с одной темы к другой, от одного собеседника к другому, и с одного языка на другой. Здесь все говорили по-французски, лишь изредка прибегая к русскому наречию. Но Теа вела себя совершенно иначе. Начиная фразу на французском, она зачастую завершала ее каким-нибудь немецком или итальянским оборотом. А вот по-русски говорила редко, да и то лишь самыми простыми фразами, по которым сложно было судить об уровне владения ею языком. Ее причудливая и не всегда понятная манера говорить производила, однако, на окружающих весьма приятное впечатление, умиляя одних и восхищая других. Ну, а кроме того, Теа демонстрировала отличное настроение, была весела, — и если не улыбалась, то уж точно смеялась, — сыпала каламбурами и шутками, и, однако же, не позволяла никому, ни мужчине, ни женщине войти в "ее личное пространство". Держать дистанцию, никого при этом не обижая, великое искусство светской жизни, и, наблюдая за женщиной, Август должен был признать, что Теа — "И откуда, что берется?!" — демонстрирует в этом деле виртуозное мастерство.

За прошедшие месяцы она, и в самом деле, стала другим человеком, и высшее общество Петербурга встретило этим вечером женщину, совершенную во всех отношениях: красивую, умную и образованную, не говоря уже об умении себя вести. Однако и здесь, она была более чем осторожна, не демонстрируя чрезмерной остроты ума или не подобающих даме "их круга" знаний в тех областях, в которых, скорее всего, не сведущи были и присутствующие на приеме мужчины. За возможным исключением одного-двух высокообразованных людей, таких, как сержант гвардии Алексей Андреевич Ржевский, неожиданно оказавшийся к тому же отменным поэтом. Во всяком случае, ему удалось развеять сомнения Татьяны относительно уровня российского стихосложения.

"Небесным пламенем глаза твои блистают,

Тень нежную лица черты нам представляют,

Прелестен взор очей, осанка несравненна…"

Чем эти стихи хуже "чудного мгновения", которое читала ему Таня?

— Кто это? — спросил Август очередного собеседника. — Я имею в виду, о ком он так красиво говорит?

— О! — обрадовался военный, кажется, его звание соответствовало бригадиру, — вы же, граф, не знаете еще Петербурга! Позвольте, дать вам разъяснения?

— Буду благодарен, — чуть склонил голову Август.

— У нас тут, видите ли, в Императорском театре у Летнего сада который уж год выступает венецианская труппа маэстро Локателли. А госпожа Либера Сакко одна из лучших балерин этого театра. Видели бы вы ее в балете "Аполлон и Дафна"! Она великолепна! Великолепна! Другого слова не подберу. Право слово, чудная танцовщица! Ну, а господин Ржевский посвящает ей мадригалы. Не ей одной, разумеется, но лучше, чем о ней, он не пишет ни о ком.

— Они близки? — понизив голос задал Август вполне очевидный вопрос, вернее, вопрос, который ожидал услышать от него собеседник.

— Трудно сказать, — хищно улыбнулся бригадир. — Некоторые утверждают, что так оно и есть. Впрочем, другие полагают, что все дело в искусстве. Ржевский, видите ли, балетоман и высокий ценитель пластических искусств. Никто не понимает, зачем он в таком случае служит в гвардии. Мог бы уже уйти в отставку. Все равно карьера не сложилась…

Пустой светский разговор, слегка сдобренный местными сплетнями, ненужными и непонятными "знатному иностранцу". Тем не менее, разговор запомнился, потому что именно в то мгновение, когда бригадир Тургенев упомянул незадавшуюся военную карьеру Ржевского, в ротонде, буквально в нескольких шагах от Августа, появились новые лица. В широко открытые по случаю приема двустворчатые двери вошли барон и баронесса ван Коттен.

По всем признакам, за прошедшие полгода Полномочный министр стал еще важнее, чем был раньше, — хотя, казалось бы, куда дальше? — но зато очевидным образом постарел, как-то разом перейдя из категории "зрелый мужчина" в категорию "старик". На его фоне высокая статная супруга казалась еще более привлекательной и молодой. Впрочем, не так уж Агата была и молода. Выражаясь галантно, двадцать семь лет для женщины, если она, конечно, не колдунья, возраст зрелости. Такой вот зрелой, пусть и ухоженной, матроной она и выглядела. Что же касается красоты, то теперь — после всего — глядя на баронессу ван Коттен трезвым взглядом охладевшего к ней мужчины, Август не нашел в ней уже той сводившей его с ума красоты, которую он видел в ней еще совсем недавно. Интересная женщина. Привлекательная, несмотря на возраст. Но и все, пожалуй.