Цена тишины

После еды цепочка евреев потянулась за наш последний ряд на молитву. Один положил молитвенник мне на голову и, в конце молитвы, прихлопнул ладонью. Я вскочил от неожиданности и ушел вперед салона на свободные места. Изабелла, в растерянности, пришла за мной. «Они сегодня в ударе. Совсем молодые мальчишки», сказала она, «хулиганят. Здесь они безнаказанны. Переждем». И спросила у стюардессы можем ли мы оставаться на своих новых местах. Нам разрешили, и мы проспали ночь спокойно.

Когда объявили по радио «Тель-Авив» и приветствие со Святой Земли, хор в салоне взорвался дружной торжествующей Хава-Нагилой. Я подумал: «Трогательно». И впервые услышал в голове голос Изабеллы: «Не правда ли?» Я вздрогнул от неожиданности и повернул к ней голову. Она сидела в своем кресле совершенно отчужденно. Я спросил: «Ты что-то сказала?» Она ответила: «Тебе показалось. Сиди спокойно. Пускай они все выйдут».

На площадке для встречи прилетающих нас встретили двое: Он и она. Высокие, приятные, загорелые, среднего возраста. Смуглые брюнеты. Изабелла меня представила. Пожали руки. Они взяли наши вещи. Небольшая очередь на такси. Она – Эллочка. Он – Виктор. Поговорили о погоде. Общались на русском, у них – с акцентом от Идиша. Видимо эмигранты, прижившиеся в Израиле. Ждали такси в очереди. Пока ехали, мне объяснили, что жара в Тель-Авиве значительно злее, чем в Иерусалиме, поскольку Тель-Авив – в котловане, где скапливается влага. Иерусалим значительно выше. Там легче дышать. И после перекуса и отдыха на квартире Виктора мы поедем в Ершалаим на шеруте. Эллочка участвовала в обмене любезностями бессменной улыбкой. Чему она так хитренько улыбалась – было непонятно.

Когда мы вошли в прокуренную квартиру Виктора, я обомлел от удивления и потом от нахлынувшего ужаса. Она выглядела явно после грандиозной и длительной пьянки. С потолка нависал сигаретный дым. На столе – популяция пустых и недопитых бутылок из-под водки и, очевидно к нашему приезду, шампанского. Разбросанные по голому столу недоеденные банки консервов и бутерброды – трудно определить с чем. Мне, не пьющему и некурящему опять стало дурно. «Извиняемся», сказал Виктор, «холодильник работает с перебоями. Так что есть будем в основном консервы. Ну, жены, убирайте квартиру. Главное – стол».

От слова «жены» меня покоробило. Я начинал подозревать, что попал в бардак. Сердце стучало быстро и тревожно. Я спросил: «Нельзя ли принять душ?» Я подумал, что холодная вода не допустит обморока.

Кондиционер с шумом и нехотя перегонял теплый воздух.

В ванной комнате не было замка. Я понадеялся, что все осведомлены о моей просьбе занять душевую и никто не ворвется неожиданно. Виктор даже снабдил меня чистым полотенцем. На вешалке висело еще одно, с пятнами.

Спасительный холодный душ – вот что мне было нужно. Я пустил воду и закрыл глаза, стараясь расслабиться. Стало легче. Не знаю сколько я так стоял, но вдруг без стука открылась дверь и, опять загадочно улыбаясь, вошла Эллочка. Вошла и остановилась у двери, бессовестно меня разглядывая. Я потерял способность к речи. Стоял, онемело, глядя на нее. Так мы постояли, и она, хихикнув в кулачок, ретировалась.

Я понял, что мне придется многое принять без вопросов и смириться, ибо деваться мне некуда. Опять пришло ощущение безвыходности, с которым я покидал Нью-Йорк.

Компания сидела за столом с новыми бутылками и открытыми консервами щуки, паштетов и прочего. Разлили шампанское и добавили туда водки. Внутренне я опять пришел в ужас. Я понял, что сейчас, после стольких лет трезвости, напьюсь. Изабелла занимала место против меня и не обращала на меня, казалось, никакого внимания. Рядом сидела Эллочка и лениво гладила меня по бицепсу. Виктор обнял за плечи Изабеллу и провозгласил тост за наш приезд.

Впервые за много лет я ощутил блаженство от ожога алкоголем в теле. Эллочка запищала, вцепившись мне в ладонь: «На брудершафт, на брудершафт. Следующий все пьют на брудершафт». Виктор, не церемонясь, схватил в охапку Изабеллу, сжав ей грудь большой лапой, и впился в губы.

Иголкой кольнуло в сердце, но в меня впилась Эллочка, повиснув на моей шее. Я сжал губы, чтобы поскорее отделаться, но ей удалось меня порядком обслюнявить. Потолок завертелся перед глазами. Я почувствовал опасность упасть. Я бросил на Изабеллу взгляд, умоляющий о пощаде. Она поднялась и вывела меня в спальню. Там уложила меня на постель, помогая раздеться. Я хотел ее что-то спросить, относительно того, что это за подвал человечества. И когда же мы уедем и Иерусалим. Но отключился. А когда пришел в себя, на мне уже уместилась Эллочка и в полном смысле меня насиловала.

Что хуже всего, в открытых дверях стоял Виктор и наблюдал с усмешкой. Ему это доставляло удовольствие. В голове у меня играла маршевая музыка и разговаривали голоса. Я сбросил с себя Эллочку и вскочил с дивана. «Как вы смеете?» завопил я с вызовом.

«Что смеем?» уже не улыбаясь спросил Виктор.

«Подбрасывать мне эту куклу».

«Она не кукла», пожал он плечами. «Она теперь ваша жена».

«Жена?!» продолжал я вопить, лопаясь от возмущения. «А как же Изабелла? Под кем она?»

«Изабелла жена Виктора» вмешалась Эллочка, подымаясь с пола.

«И ваша наставница», добавил Виктор. «И пожалуйста оставьте Изабеллу в покое. Она выполняла задание».

«Какое еще задание?» Я вопил, не понимая происходящего.

«Для первого раза вы задаете слишком много вопросов», холодно процедил он. «Завтра мы едем в Иерусалим. Будете жить там. И пожалуйста, начните подчиняться. У вас есть талант, который нам нужен. Если все пройдет удачно, вас продадут. Вы будете стоить миллион долларов. Одевайтесь. Вам не причинят вреда. Вы слишком дорого стоите».

Он ушел. Испарился. Эллочка сидела на полу и таинственно улыбалась. «Нас ждет большое будущее», сказала она, погладив мою ладонь. «Ты и я – отличная пара. Вот увидишь».

«Все, что я знаю, это что ты мне ненавистна, и я не хочу тебя видеть.», сказал я с отвращением.

«За грубость тебя накажут», уверенно отрезала она и вышла из комнаты, натянув халат.

Я остался один в этой спальне. Никто меня не беспокоил до ночи. Я делал вид, что сплю, устав с дороги. И действительно заснул. Мне снилось что-то очень тревожное. Меня обволокло каким-то влажным темным туманом. Завеса от белого света. Этот туман состоял из роя облаков. Одни наплывали на меня и таяли, другие приходили на их место.

Голоса шептали: «А ты будешь…» и останавливались, как будто ожидая от меня закончить фразу. И я неожиданно для себя закончил: «…любить сынулю».

«Кого еще?» спрашивали они. «Бога», отвечал я против воли.

Что-то во мне с ними коммуникировало. И я не мог остановить это что-то.

«Допрос», шипели они. Я пробовал молчать. Но это что-то, мне неизвестное, давило на меня изнутри и выпихивало из меня слова.

«На-ка-за-ние», шептали они, но и это мне ничего не объясняло.

Утром вошла Эллочка, впорхнув бабочкой. «Как спал, милый? Она присела ко мне на постель и собиралась меня облапить. Я толкнул ее в ненависти. Она упала на пол и пристально на меня смотрела: «Это пройдет», сказала она и вышла вон.

Через какое-то время в доме наступила тишина, после хлопков парадной двери.

Я ждал что будет. Довольно долго ждал. Я думал: про меня забыли. И в конце концов решил выяснить где все. Я оделся и пошел в гостиную. Все тот же угар сигаретного дыма, бутылки повсюду, за столом сидела Изабелла.

«А где все?» спросил я.

«Уехали в Ершалаим», ответила она, на меня не глядя.

«А что они решили обо мне?» спросил я.

«Ты свободен идти на все четыре стороны».

Я сказал: «Я хочу вернуться в Нью-Йорк».

«Вернись», она пожала плечами.

«Ты же знаешь, что у меня нет денег», сказал я.

«У меня тоже», сказала она.

«На что же они рассчитывают?»

«На твое благоразумие», ответила она.

«В чем это заключается?» спросил я.

«Женись на Эллочке. У нее есть деньги. Поедете вместе в Нью-Йорк. Она спит и видит американского жениха».