Страница 38 из 42
В памяти оживали воспоминания давних дней. Невольно он сравнивал Париж своей юности, молодой и встревоженный Париж сорок восьмого года, каким его узнал впервые, с Парижем конца века. Здесь все было так же, как и в те далекие годы, но все-таки город казался чужим.
На Елисейских полях, загрязняя воздух, распугивая лошадей и прохожих, тарахтели моторы Рено и Бенца — самокатные экипажи без тягловой силы.
— Автомобильный спорт! Какое безумие! Это ли не признак деградации современного цивилизованного общества? — непроизвольно вырвалось у Жюля Верна, когда выскочивший из-за угла мотор обдал его зловонным дыханием. — Вот уж ни за что бы не согласился сесть в такую карету!
Бесстыдная роскошь еще больше колола глаза рядом с вопиющей нищетой. Нарядные женщины, фланирующие бездельники и кругом столько голодных и бездомных… Улицы те же, здания прежние, но люди другие. Почти никого из старых друзей не осталось.
В доме Этцеля он не заметил никаких перемен. Даже старинная мебель стояла на тех же самых местах. Не хватало лишь самого хозяина, заполнявшего весь этот дом. В кабинете издателя он застал Паскаля Груссе, занятого подготовкой очередного номера «Журнала воспитания и развлечения». Жюль Верн пришел неожиданно. Жюжюль куда-то уехал.
Писатель молча опустился в кресло и огляделся по сторонам.
— Да, здесь ничто не изменилось, — произнес он задумчиво, и было неясно, кому он это сказал — себе самому или Груссе. — Сколько воспоминаний связано у меня с этим домом и с этой комнатой! Когда-то мы обсуждали здесь с покойным Этцелем программу журнала и состав сотрудников. Теперь пишут другие, хуже или лучше — не знаю. А я еще тяну свой воз…
Потом, взглянув на часы, он заторопился на поезд и просил передать Жюжюлю, что заходил просто так, без особого дела, и, как всегда, будет рад видеть его у себя в Амьене.
Это была последняя поездка в Париж.
Вскоре Жюль Верн написал впрок и отложил до 1904 года «роман о новом Тюрпене», которого зовут… Робур.
Образ гениального изобретателя существенно изменился. Если в «Робуре-Завоевателе» он овеян романтикой подвига и внушает сочувствие, то в романе «Властелин мира» автор его развенчивает: Робур — безумец, одержимый манией величия, возомнивший себя сверхчеловеком. Секрет своего изобретения он сохраняет лишь в собственных целях, для приобретения личного могущества. Преследуемый людьми и законом, он устремляется в воздушный полет, навстречу грозе и буре, и тонет вместе со своей удивительной машиной в водах Мексиканского залива.
Консультантом и на этот раз был Поль Верн, подсказавший брату идею корабля, способного превращаться попеременно в автомобиль, аэроплан и подводное судно. Последнее возвращение писателя к теме ответственности ученого — в романе «Необыкновенные приключения экспедиции Барсака», изданном отдельной книгой после мировой войны. (Рукопись осталась в первоначальном наброске, а кто ее редактировал и дописывал, не выяснено до сих пор.)
Ускользнувший от возмездия злодей Киллер (по- английски — убийца) воздвигает где-то в Западной Африке с помощью изобретателя Камаре неприступный город Блекланд (то есть Черная страна, или Черный город). К услугам диктатора величайшие завоевания техники: аэропланы с реактивными двигателями, снаряды, управляемые по радио, рефлекторы — «циклоскопы», позволяющие следить за рабами на самых отдаленных плантациях, аппараты искусственного климата и т. п. Но когда ученый безумец, мнящий себя равным богу, узнает, что творения его ума и рук используются в злонамеренных целях, он разрушает Блекланд серией дистанционных взрывов и гибнет сам под развалинами.
Писатель упорен в своем постоянстве. Не случайно же в его поздних романах навлекают на себя бесславную гибель люди, ненавидящие людей, тираны, жаждущие крови и власти, ученые, отдающие свои знания деспотам! И не случайно перестают существовать и зловещий Штальштадт, и ужасный Блекланд, и роскошный Миллиард-Сити, город, куда допускались только миллионеры.
…Уже много лет Жюль Верн не выезжал из Амьена и давно не заходил в читальный зал Промышленного общества. Свежие газеты и журналы теперь ему приносили на дом. Как и прежде, он был в курсе всех политических событий и последних научных новостей.
«Я почти совсем не двигаюсь и стал таким же домоседом, как раньше был легок на подъем. Возраст, недомогание, заботы — все это приковывает меня к дому. Ах, дружище Поль! Хорошее было время, когда мы плавали с тобой по морям. Оно никогда не вернется…»
Эти грустные строки были написаны весной 1897 года, а в августе Поля не стало. Ушел еще один близкий человек и оставил после себя еще большую пустоту. Только работа освобождала Жюля Верна от чувства одиночества и отвлекала от печальных дум.
Он страдал от диабета, почти полностью потерял зрение, стал плохо слышать. Руку при работе сводила судорога. Чтобы не выпадало перо, он привязывал его к скрюченным пальцам. Подагра, бронхиты, головокружения сделали его пленником круглой башни. При свете солнца он различал лишь контуры предметов. Окружающий мир погрузился в полумрак, но он продолжал писать — наугад, на ощупь, сквозь сильную лупу. «Писать мне приходится почти вслепую из- за катаракты на обоих глазах» (из письма к Марио Туриелло от 27 августа 1901 г.).
«Я вижу все хуже и хуже, моя дорогая сестра. Операции катаракты еще не было… Кроме того, я оглох на одно ухо. Итак, я в состоянии теперь слышать только половину глупостей и злопыхательств, которые ходят по свету, и это меня немало утешает!» (Из письма к Анне Дюкре де Вильнев. Начало 1903 г.)
Сохранилась семейная фотография: благообразный седой старик в люстриновом сюртуке сидит на соломенном диванчике во дворе своего дома, на фоне кирпичной стены, с отрешенным видом, нога на ногу, устремив в пространство задумчивый невидящий взгляд. Он весь в себе. А рядом, в нарядном шелковом платье, изогнувшись в кокетливой позе, положив ему на плечо руку, позирует, деланно улыбаясь, седая старая женщина, которой все еще хочется казаться моложе своих лет. Она вся напоказ. Жюль и Онорина. Супружеская чета. Какая их разделяет бездна!
ГУЛ ВРЕМЕНИ
аступивший новый век ворвался в Амьен чугунным грохотом, бензинным перегаром, заревом электрических огней, отдаленными залпами орудий. По дорогам мчались автомобили, взлетали первые самолеты, строились подводные лодки, железные дороги опоясывали континенты, сокращались расстояния, увеличивались скорости, сжималось время.
Новый век обещал воплотить в жизнь самые дерзкие мечты. Жюль Верн посылал приветственные телеграммы кругосветным путешественникам, авторам выдающихся изобретений и новинок техники, тем, кто устанавливал рекорды в борьбе за скорость и утверждал могущество человека над стихиями природы. И в то же время он боялся этого могущества и предупреждал в своих последних романах о страшной угрозе, которую затаил в себе новый век. Какие демоны зла, какие адские силы вырвутся на свободу, если секретами ученых завладеют деспоты?
Революция в физике конца XIX и начала XX века — открытие электрона, рентгеновских лучей, давления света и особенно радиоактивности — привела в смятение даже виднейших ученых. Атом, считавшийся прежде последней неделимой частицей материи, оказался сложной системой, состоящей из еще более мелких частиц вещества.
В предчувствии новой научной революции, сулившей в будущем неясные возможности овладения сверхмощной энергией, таящейся в недрах атома, Жюль Верн написал роман «В погоне за метеором», по-видимому, навеянный открытием самопроизвольного атомного распада — излучения альфа-частиц.
…В сферу земного притяжения попадает метеор, состоящий из чистого золота. Чудаковатому французскому ученому Зефирену Ксирдалю, который живет лишь наукой и не замечает, что творится вокруг, удается с помощью особой машины притянуть метеор к земле. Когда становится известно, что золотой метеор должен упасть, в Европе и Америке начинается паника: золото обесценивается, акции превращаются в простые бумажки, дома для умалишенных заполняются тысячами разоренных людей, во всем мире нарушается финансовое и политическое равновесие. К берегам Гренландии, куда должно упасть небесное тело, прибывают военные корабли и войска. Не сегодня-завтра разразится мировая война.