Страница 8 из 21
Самую полную версию видения (или видений) Константина мы встречаем в рассказе, созданном почти тридцать лет спустя. Этот рассказ появляется в «Жизни Константина», биографии императора, написанной Евсевием; Евсевий получил информацию из первых рук – от самого императора, и заверяет, что именно его рассказ и есть тот, который поведал ему и в истинности которого поклялся сам Константин[20].
Евсевий пишет о том, как Константин решил ради блага империи низвергнуть тирана Максенция. Он понимал, что в таком предприятии понадобится помощь богов. К большому сожалению многих позднейших историков, Евсевий не указывает, когда именно император обратился к богам за поддержкой: единственное указание на время в его тексте – туманное «однажды» [цитаты приводятся по русскому переводу «Жизни Константина» Духовной академии СПб. – Прим, пер.]. Как бы там ни было, очевидно, что это произошло до решающей битвы с Максенцием. Итак, Константин размышлял, к кому из богов обратиться за помощью, ясно понимая, что без помощи свыше ему не победить:
Уразумев, что ему нужна помощь выше воинских средств, Константин, для отражения злоумышлений и чародейских хитростей, которыми любил пользоваться тиран, искал помощи Божией. Вооружение и множество войска почитая средствами второстепенными, он признавал непреоборимым и несокрушимым только содействие Бога. Поэтому стал думать, какого Бога призвать бы себе на помощь («Жизнь», 1.27).
Очевидно, что пока Константин мыслил как язычник, у которого есть возможность обращаться за помощью к разным богам. Размышляя об этом, он пришел к мысли, что политеизм в политическом и военном смысле ненадежен – и по примечательно «приземленной» причине. Все его предшественники на престоле «возлагали свою надежду на многих богов» и поклонялись им в надежде на успех. Однако все они, один за другим, терпели поражение и «оканчивали свое дело неблагоприятно». (Это, конечно, не так, но так Евсевий передает нам размышления Константина.) За одним лишь исключением: отец Константина, Констанций, обратившись к поклонению одному-единственному богу, окончил свои дни мирно. «Только отец его шел путем тому противным. Видя их заблуждение и во всю свою жизнь чтя единого верховного Бога всяческих, он находил в Нем спасителя своего царства, хранителя его и руководителя ко всякому благу» («Жизнь», 1.27).
Итак, Константин – или, скорее, сам Евсевий, – уверяет нас, что Констанций не просто был генотеистом, а поклонялся христианскому богу. Исторические данные свидетельствуют об обратном; однако сейчас нас больше интересует ход размышлений Константина – или то, как его передает Евсевий. Константин приходит к мысли, что двое предыдущих правителей, воевавших с Максенцием, Галерий и Север, «сражались при множестве богов, однако же имели постыдный конец». Как видно, многобожие в борьбе за Рим не работает. И Константин приходит к такому решению: «Слагая все это в своем уме, он почитал безумием – попусту держаться богов несуществующих и, после стольких доказательств, оставаться в заблуждении, а потому убедился, что должно чтить Бога отеческого» («Жизнь», 1.27).
Константин обратился с молитвою к этому единому богу – и был вознагражден видением. И не он один: видение явилось и всей его армии:
Однажды, в полуденные часы дня, когда солнце начало уже склоняться к западу, – говорил василевс, – я собственными очами видел составившееся из света и лежавшее на солнце знамение креста, с надписью: «Сим побеждай!» Это зрелище объяло ужасом как его самого, так и все войско, которое, само не зная куда, следовало за ним и продолжало созерцать явившееся чудо («Жизнь», 1.28).
Значения этого видения Константин не понял – и размышлял над ним до темноты. Ночью во сне ему явился Христос с тем же знаком, который Константин видел на небе, и приказал нести перед войском такой же знак для защиты от нападения врагов.
Однако Константина, как видно, не убедило то, что он видел и во сне, и наяву. Он не знал, что делать, и обратился за советом к религиозным экспертам. Это яснейшее свидетельство, что на данном этапе Константин не стремился становиться христианином. Очевидно, он не вполне понимал даже, кто такой христианский бог и чего он требует от своих почитателей. Ему нужны были разъяснения и советы. Советники объяснили ему, что Христос – «единородный сын единого и единственного Бога», способный даровать «победу над смертью». А знак креста, продолжали они, есть «символ бессмертия». Далее они рассказали Константину, зачем Христос пришел на землю, и объяснили значение воплощения. Константин выслушал их с удивлением – еще одно ясное свидетельство, что все услышанное было для него новостью, – и решил изучить «божественные писания» сам. Так он и сделал, и принял решение «чтить виденного Бога всеми способами служения», поклоняясь ему одному. Затем, призвав златокузнецов и ювелиров, он приказал им сделать крест, – подобие того, что являлся ему и во сне, и наяву; и это приказание было исполнено.
Здесь Евсевий переходит к повествованию от первого лица: по его словам, описав ему этот знак креста, император затем приказал принести его и показал Евсевию[21]. Это был длинный шест, покрытый золотом, и на нем поперечная рея, вместе с шестом образующая очертания креста. Сверху на конце шеста лежал венок из золота и драгоценных камней, а на нем две греческие буквы, «хи» и «ро» – первые две буквы слова «Христос». Под поперечной реей висел тонкий плат. Евсевий добавляет, что «этим-то спасительным знаменем, как оборонительным оружием, всегда пользовался василевс для преодоления противной и враждебной силы, и приказал во всех войсках носить подобные ему» («Жизнь», 1.31). Иными словами, этот предмет – так называемый лабарум, – Константин брал с собой в битву, чтобы тот обеспечил ему победу. И, как видно, это всегда срабатывало.
Есть у нас и третий рассказ об обращении Константина, – и он, мягко сказать, не сходится с двумя первыми. Эта другая версия известна нам из писаний христианского историка и богослова по имени Лактанций. Как источник информации Лактанций чрезвычайно важен. Во-первых, он был лично знаком с императором – и не просто знаком: его император назначил наставником своего старшего сына Криспа. Во-вторых, его рассказ написан не десятки лет спустя, как у Евсевия, а всего через несколько лет после события. Того же самого события? Большинство историков считают, что да; однако расхождения просто поразительные.
Константин приходит к мысли, что двое предыдущих правителей «сражались при множестве богов, однако же имели постыдный конец». Как видно, многобожие в борьбе за Рим не работает.
(непосредственно перед панегириком 310 года), и в то время Константин счел его явлением Sol Invictus, но впоследствии пришел к мысли, что ему являлся Христос. Согласно этой версии, еще позже Константин убедил себя, что сразу узнал в видении Христа, а поскольку видение было тесно связано с победой, «вспомнил», что было это как раз в ночь перед битвой. Другие истолкователи впадают в другую крайность – считают, что Константин был визионером, различные видения и вещие сны являлись ему постоянно, так что немудрено было в них запутаться. Как ни странно, такое мнение имеет под собой основания: в похвальной речи Константину, произнесенной ближе к концу его жизни, Евсевий утверждает, что ему являлись «тысячи» видений и снов с участием Христа[22].
Имеются в этих рассказах и общие поразительные черты. Во-первых, в каждом случае Константину является один бог, сам по себе, и Константин решает оставить многобожие и поклоняться отныне лишь одному этому богу. Более того, и рассказ панегириста 310 года, и рассказ Евсевия много лет спустя согласны друг с другом в том, что Константин не становится христианином немедленно после сна. Панегирист вообще ничего не говорит о том, что Константин стал христианином: возможно, на тот момент обращения еще не произошло, или Константин еще об этом не объявил, или же, наконец, языческий оратор не счел нужным вдаваться в такие детали. Евсевий признает: императору понадобилось долго советоваться со специалистами, читать и размышлять, чтобы сделать правильные выводы из того, что он увидел. Кто знает, сколько времени заняли эти консультации и размышления?
20
См. ссылки в прим. 1 на с. 27–28. Сам рассказ находится в книге: Евсевий. Жизнь Константина, 1.27–32.
21
Из текста Евсевия создается впечатление, что это происходило во время частной встречи с императором, но, скорее, речь здесь идет о публичном событии, возможно, об обеде императора с епископами – участниками Никейского Собора (о нем в главе 8), завершившего свою работу в 325 году. Из этого следует, разумеется, что свои воспоминания о явившемся ему видении Константин поведал Евсевию и другим епископам тринадцать лет спустя.
Рассказ этот содержится в небольшой книжечке, скорее, даже статье под названием «О смерти гонителей», примечательной своим беззастенчивым злорадством. С плохо скрытой радостью описывает Лактанций в этой книжечке страшные и мучительные смерти римских властителей, ответственных за преследования христиан. Однако содержатся в ней не только мрачные сцены на смертном одре, но и множество иной исторической информации. Так, в главе 44 мы находим сжатый, неприкрашенный рассказ об обращении Константина. По этой версии, откровение явилось Константину в ночь перед решающей битвой с Максенцием за власть над Римом. Во сне Константин получил приказ – от кого, Лактанций не пишет, – перед тем, как идти в бой, изобразить на щитах солдат «небесный знак Бога». Так Константин и сделал: на следующее утро он приказал солдатам украсить щиты буквой X, пересеченной загнутой кверху буквой I. Надпись эта – здесь параллель с Евсевием – должна была читаться «хи-ро»: буква «хи» выглядит как X, а «ро» как Р, то есть I с загнутым верхним концом. Вооружившись такими щитами, солдаты Константина ринулись в бой – и действительно одержали победу.
Различные ученые по-разному пытались примирить эти рассказы о видении или видениях Константина. Некоторые полагают, что видение было лишь одно, за два года до битвы у Мильвийского моста
22
Евсевий. Похвала Константину, 8.1; см. также: Евсевий. Жизнь Константина, 1.47. Самый свежий и полный обзор известий о видениях Константина: Raymond van Dam, Remembering Constantine at the Milvian Bridge (New York: Cambridge University Press, 2011). Используя новейшие достижения в исследовании памяти, ван Дам показывает: в конечном счете мы не можем с уверенностью определить, произошло ли что-нибудь, и если произошло, то что именно. Рассказы о видениях Константина безнадежно противоречат друг другу, и даже если мы выберем какой-нибудь один рассказ и решим опираться на него, в каждом случае нас ждут огромные проблемы. Например, Евсевий в самой полной версии своего рассказа ссылается на слова самого Константина через много лет после происшествия. Однако и у Константина, и у самого Евсевия были предубеждения – иначе говоря, причины рассказывать эту историю определенным образом. Более того, Константин, несомненно, видел события прошлого в свете всего пережитого и передуманного за прошедшие годы, так что его воспоминания о прошлом вполне могли не соответствовать действительности – или тому, что сам он в прошлом считал действительностью.